Час спустя певицу провожали из театра, и она шепотом извинилась перед ожидавшей у подъезда публикой, однако того, что было в Риме, не повторилось. Точно так же снисходительно повели себя и критики. Жак Буржуа, ее давний почитатель, откомментировал в "Артс" этот случай, как достойное восхищения "редкое проявление сознательного отношения к своему профессиональному долгу", так как Каллас пела несмотря на болезнь, и он подчеркнул, что в ее исполнении нисколько не было заметно, как ослабел ее голос. Если требовалось подтверждение для неоднократно цитируемого высказывания Вагнера о Вильгельмине Шрёдер-Девриент, согласно которому у певицы вообще нет никакого голоса, но она прекрасно умеет управлять своим дыханием и изливать свою поистине женскую душу, то в отношении Каллас его с лихвой представили эти спектакли, которые частично были записаны на пленку.
Бесспорно, она делает себе подарок - хотя Дзеффирелли помнит по-другому - и берет до в конце кабалетты в первом акте, зато поет в "Ah! Si fa core" вместо до ноту ля. Но в последнем акте до вырывается из нее, как лава из вулкана. И вслед за этим какое легато, какое ведение темы, какое обольстительное кантабиле на среднем регистре, бельканто в чистейшем, великолепнейшем, предельно выразительном виде. Иоахим Кайзер написал по этому поводу достойную восхищения критику: "Но как она пела?.. Ответ гласит: феномен и проблема Каллас как раз в том и состоят, что этот вопрос отпадает, когда видишь и слышишь эту актрису. А ответ на то, сколь высокой оценки достойна Мария Каллас, впрямую связан только с необходимостью определить качество ее голоса. Пение для фрау Каллас, после многолетних - в музыкальном отношении, видимо, неразумных перерывов в оперных выступлениях, является лишь одним многочисленных средств проявления ее исполнительского мастерства. И поскольку это проявление представляется более обжигающим, даже тотальным по сравнению почти со всем, что оводится пережить на мировых оперных сценах, мир любителей оперы, - которые обычно чересчур спешат преклоняться перед совершенством, обижаться на фальшивые звуки, освистывать того, кого еше совсем недавно боготворили, - очень поздно выразил готовность "поймать Каллас на звуке". Эта удивительная женщина, героиня, артистка борется всеми физическими силами и мастерством своего голоса против требований к голосу Госпожи Оперы. Поневоле испытываешь к ней симпатию из-за ее неуверенности, зависимости от случая, греховности. Давно хотелось все это приписать Калласовскому искусству перевоплощения, хотелось не замечать фальшивого звучания голоса и подпасть под власть этой несвоевременной Элеоноры Дузе. Но однажды вдруг понимаешь, что обманываешь сам себя. Ее голос больше не удовлетворяет. А вот сама Каллас завораживает; публика (которая, как известно, жестока) подпадает под ее магию, страдает вместе с ней, с бьющимся сердцем прощает ей все кружные пути, все хитроумные уловки, не освистывает ее фальшивые или не взятые ноты, она просто стонет. Стонет, полная сострадания, точно видит перед собой беспомощную, прелестную великомученицу, борющуюся против множества львов". После этого следует детальное перечисление ее слабостей, срывов голоса и наконец вывод: "Конечно, ее личность очаровывает и сегодня. Однако очень мешают нестабильность голоса, пестрота тембров: относительно жесткий нижний регистр, совершенно другой тембр на среднем, великолепная техника колоратуры, но очень напряженные верхние ноты... Чудо Каллас заключается теперь почти в отсутствии голоса".
После провала в Париже у нее был месяц на восстановление сил на "Кристине"; затем ей предстояли четыре выступления в Тоске в Лондоне. Она должна была прибыть туда 28 июня 1965 года. Однако состояние ее здоровья не позволяло ей ехать в Англию. Вечером, накануне первого запланированного спектакля, она позвонила Дэвиду Уэбстеру и сообщила ему, что врач категорически настаивает на отказе от выступления. Естественно все места на спектакли, в которых помимо нее были задействованы Ренато Чиони и Тито Гобби, а также Жорж Претр, были бысто раскуплены; поклонники таланта Каллас дни и ночи стояли в очередях за билетами. К тому же 5 июля должно было состояться гала-представление для королевской семьи, последнее по счету.
После долгих обсуждений Каллас согласилась спеть по крайней мере один спектакль, чтобы доказать английской публике которая с давних пор хранила ей верность и проявляла по отношению к ней благородство, что она отказалась выступать не из каприза. Тем не менее часть лондонской прессы довольно сердито откомментировала ее отказ. В первых трех спектаклях вместо нее пела Мэри Кольер. Мария Каллас прибыла в Лондон 3 июля. В "Дейли экспресс" можно было прочитать, что один канадский бизнесмен, проживавший в отеле "Савой" по соседству с певицей, проснулся ночью, разбуженный музыкой из "Тоски". По его высказыванию, певица была, скорее всего, в хорошей форме. 5 июля 1965 года публика, присутствовавшая на благотворительном гала-представлении, услышала голос, ведший мелодию с величайшей осторожностью. От пылкости предыдущих выступлений не осталось и следа. И тем не менее более проникновенно и выразительно, как в этом представлении, она редко когда исполняла "Vissi d'arte". Сколько же надо было пережить и испытать неудач, чтобы получилось такое, всецело идущее изнутри, полное задушевности и нежности пение.
Вряд ли Мария Каллас думала о том, что это представление станет ее прощанием с оперной сценой. На будущее были запланированы ее выступления в Лондоне в партии Нормы и в Париже в партиях Виолетты и Медеи. Однако все эти планы рухнули, актриса словно оказалась в царстве теней. Она провела лето на Скорпиосе. Строила планы, искала новые пути продолжения карьеры и занималась этим со все большим отчаянием, так как ее отношения с Онассисом все чаше омрачались его переменчивым настроением и злобными выходками, которые мужчина может позволить себе только в случае, если он потерял уважение к женщине. "Что ты представляешь из себя? Ничего. - очевидно, такие слова бросал он в лицо ей. "У тебя осталс только свисток в горле, да и тот уже не свистит". Порой грек так оскорбительно вел себя, что однажды Франко Дзеффирелли не выдержал и потребовал от него - правда, безрезультатно - ответа за его наглое поведение. Сандер Горлински, ее лондонский агент, тоже слышал, как Онассис кричал на певицу: "Заткнись... Ты пустое место, певичка для ночного клуба". Горлински далее рассказывал: "Я надеялся, что она схватит бутылку и бросит ему в голову. Но нет, она встала и просто вышла из комнаты. Он держал ее в ежовых рукавицах". Как стало известно от Стасинопулос, она даже не произвела на свет ребенка, о котором так страстно мечтала, - если только это официально высказанное желание не было продиктовано страхом продолжать карьеру, непременно продолжать, карьеру, над которой она была уже не властна.
Ora posso morir (''Сегодня могу умереть (ит.)'')
"Красивые женщины обречены быть несчастливыми", - пишет Теодор Адорно в своем труде "Minima moralia". И даже те, для кого условия складываются благоприятно, благодаря происхождению, богатству, таланту, - даже их словно преследует рок, и они одержимы стремлением к разрушению самих себя и любых чисто человеческих отношений. Оракул предлагает им лишь выбор разных роковых обстоятельств. Потом они платят счастьем за условия рока; они сами не могут любить — и отравляют любовь к себе самим, оставаясь с пустыми руками. Или же привилегия красоты придает им мужество и уверенность, чтобы расторгнуть этот договор о выборе. Они серьезно относятся к обещанному им счастью и не скупятся растратить его, подтверждая всеобщее мнение, согласно которому им нет необходимости даже предъявлять свою значимость".
