Голосовые данные Василия Родионовича, мощь и тембр его голоса дали основания Федору Ивановичу Шаляпину сказать однажды на репетиции: “Петров имеет вокальные возможности куда лучшие, чем мои. Если б я имел такие данные, я бы сделал мировую карьеру”. И нужно сказать, что труд Василия Родионовича, начавшийся в детские годы в а-капелльном хоре, привел этого певца в ряды корифеев оперного театра.

Можно было бы, конечно, сделать попытку обстоятельно разобраться в том, как Василий Родионович субъективно ощущал звукообразование, какими путями пришел к свойственному ему звуковедению. Это, разумеется, очень интересно. И, надо полагать, найдутся исследователи, которые дадут подробный ответ и на этот вопрос, и на другие творческие и профессиональные вопросы, связанные с изучением различных черт певческого мастерства Василия Родионовича Петрова, и, в частности, скажут вокалистам-профессионалам об экономии и концентрации закрытого звука, о предохранении голоса от лженародных, натуралистически-обнаженных выкриков, ничего общего не имеющих с пением.

Что же прежде всего должно привлечь наше внимание?

Я думаю, что образ мастера раскрывается в совокупности черт артиста и человека, художника и гражданина, определяющих, в частности, значение Василия Родионовича Петрова в искусстве, его творческий путь и деятельность.

Может быть, факты, которые я приведу, помогут создать более полный образ певца, сделать те или иные выводы, касающиеся путей развития вокального искусства, а также воспитания нового поколения оперных певцов.

Замечу тут же, что именно в отношении к молодым певцам сказывалась одна из лучших и самых характерных черт Василия Родионовича Петрова.

Когда понадобились новые силы для студии Большого театра, то Василий Родионович возглавил поездку по Украине и Поволжью для того, чтобы помочь своим опытом и знаниями найти и отобрать в нашем народе людей, которые представляли бы интерес для советского вокально-сценического искусства и могли бы со временем обогатить его.

Василий Родионович нашел, “открыл” таких певцов, как Чубенко, Пушкарь, Панова, Л. Руденко, Белинник, Гаврюшов, Яриков.

Я не ставлю себе задачей перечислить здесь имена всех артистов, получивших “путевку в жизнь” из рук Василия Родионовича. Труд его не пропал даром, а принес немалую пользу нашей опере, ибо у Василия Родионовича оказались все качества, необходимые для того, чтобы проделать такую ответственную работу.

У Василия Родионовича были больные ноги, ему трудно было передвигаться не только по улице, но и по сцене.

Но Василий Родионович избрал, как видим, трудный путь. Он не стал ждать, когда молодые певцы придут к экзаменационным столам в столицу,— он сам поехал искать одаренных певцов, чтобы не только найти их, но и помочь сделать первые шаги в искусстве.

И не раз Василий Родионович выбирал трудные пути и в искусстве, и в организационно-творческой работе и всегда одерживал победу. В заботливейшем отношении Василия Родионовича к артистической молодежи неизменно проявлялось стремление сделать все, чтобы не прерывалась та нить преемственности, которая была, есть и должна быть в нашем вокальном искусстве, чтобы не исчезли, остались живыми те традиции большого искусства, которые на протяжении десятков лет связывали Василия Родионовича с другими корифеями нашей оперной сцены,— такими, как Нежданова, Собинов, Шаляпин, Смирнов, Бакланов, Мигай, Катульская, Держинская, с такими дирижерами, как Рахманинов, Сук и Голованов.

Т а к заботиться о продолжении высоких национальных традиций нашего искусства, так самоотверженно заботиться об оперной молодежи, мог только артист, который прежде всего думал не о себе, а о нашем общем деле, об искусстве нашего народа. Но он — не “икона”. Ничто человеческое ему не было чуждо. Таким и был Василий Родионович Петров.

Он с большой любовью и мастерством исполнял свой громадный и ответственный репертуар, куда входили десятки ролей в таких операх, как “Иван Сусанин”, “Руслан и Людмила”, “Русалка”, “Борис Годунов”, “Хованщина”, “Князь Игорь”, “Сказка о царе Салтане”, “Ночь перед Рождеством”, “Сказание о невидимом граде Китеже”, “Царская невеста”, “Садко”, “Евгений Онегин”, “Лоэнгрин”, “Аида”, — словом, почти во всех спектаклях, которые шли в Большом театре. Разве можно забыть его Мороза в “Снегурочке”!!

И каждая из исполненных им партий,— а все они сохранились в памяти его товарищей, партнеров, — была отмечена печатью его яркого своеобразного дарования и мастерства, высокий уровень которого позволял Василию Родионовичу преодолевать любые трудности. Особенно поразила нас, помнится, спокойная уверенность Василия Родионовича, сказавшаяся в процессе подготовительной работы над спектаклем “Любовь к трем апельсинам”. Опера Прокофьева — произведение необычайно трудное и в интонационном и в постановочном отношении. А Василий Родионович, как мне известно, учил свою партию (король Треф) в этом спектакле без рояля.

Не следует думать, что здесь сказалась своеобразная “легкость” в отношении к работе или некоторое пренебрежение маститого певца к новому, только что появившемуся произведению. Нет. Это была “легкость”, которая приобретается одаренным артистом в результате большого творческого труда на протяжении всей жизни. Василий Родионович настолько свободно читал клавир и партитуру, что мог готовить любую, даже самую сложную партию по клавиру без рояля. Это умение особенно свойственно людям, которые с детства пели в хоре. И всегда раньше всех Василий Родионович знал трудный спектакль, раньше всех подготовлял свою партию.

Он горячо приветствовал включение новых произведений в репертуар Большого театра, принимал живейшее участие в осуществлении новых постановок и с пытливым вниманием относился к новым произведениям. Нет сомнения, что он стремился стать свидетелем и участником создания нового, современного, по-настоящему большого оперного произведения и спектакля. Но к “современничеству” и модернистическим кривлянием он всегда относился скептически.

Василий Родионович и сам занимался композицией, я бы сказал даже, что он дорожил своими композиторскими способностями. Мне думается, что если бы в юности Василий Родионович серьезно занимался теорией композиции, то и на этом поприще достиг бы значительных успехов.

В репликах по адресу “новаторов” проявлялся юмор Василия Родионовича, юмор немногословный, точно и метко определявший то, что заслуживает насмешки.

Я вспоминаю нашу первую встречу на одной из репетиций, вспоминаю испытующий взгляд Василия Родионовича, строгий, спокойный и ясный. Не было в его отношении к молодым певцам ни чувства превосходства, ни высокомерной снисходительности. Но, вместе с тем, Василий Родионович, как и вся плеяда наших славных певцов, был очень требовательным к певцам, приходившим на сцену Большого театра, и считал своим долгом давать им критическую оценку и, в нужные моменты, приходить на помощь своим опытом и знаниями.

Василий Родионович пламенно любил свою родину, отечественное оперное искусство, гордился Большим театром, как носителем славных традиций этого искусства, и смотрел на коллектив театра как на родную семью. Артист, который мерз тогда, когда промерзало здание Большого театра, который с оружием в руках охранял это здание в тревожные дни, когда вокруг него еще свистели пули, артист, который всем сердцем своим ощущал рождение новой эпохи, нового искусства, в те дни, когда впервые увидел в Большом театре торжественные собрания представителей революционного народа и сам выступал перед ними,— он имел право называть Большой театр “нашим” театром.

К новым силам, к новым произведениям Василий Родионович по существу относился всегда доброжелательно, но по внешности как бы недоверчиво, на все устремляя тот испытующий взгляд, который и я ощутил на себе во время одной из первых репетиций.

Василий Родионович был любимым всеми нами членом творческого коллектива и подлинным украшением каждого спектакля, в котором он участвовал. Им дорожили все режиссеры и постановщики.