С домом родным, с отцом, с очагом Не поладил гордец Али, «Уйду я от вас, найду себе дом», Коня оседлал Али.
Хурджин с едой к седлу привязал, Отправился в путь Али, На родные высоты утесов и скал Рукою махнул Али.
Птицы ему кричали с небес: «Опомнись, гордец Али!» Река шумела, шумел и лес: «Здесь лучше тебе, Али».
Ветер ему говорил в упор: «Не поздно еще, Али! Уйдешь на чужбину, вдали от гор Погибнешь, гордец Али».
Уехал Али, покинул дом, И что же вышло потом?
Пришлось Али коня продать, пришлось купить осла. Пришлось Али осла продать, пришлось купить козла. Пришлось, чтоб курицу купить, козла Али продать, Вот курицу купил Али, давай ее щипать.
Конь, расставаясь с Али, сказал: «В горы вернись, Али». Осел, расставаясь с Али, сказал: «Отцу поклонись, Али».
Козел, расставаясь с Али, сказал: «Глупее меня Али», А курица, что Али ощипал: «Мы похожи с тобой, Али».
Побрел Али кое-как пешком, И что же вышло потом?
Пришлось Али хурджин продать, пришлось купить мешок. Пришлось Али мешок продать, пришлось купить платок. Пришлось Али платок продать, веревочку купить, Чтобы последние штаны на теле укрепить.
Хурджин, расставаясь с Али, сказал: «Тяжелым я был, Али». Мешок, расставаясь с Али, сказал: «Где пища твоя, Али?»
Платок, расставаясь с Али, сказал: «Озяб, бедняга Али». Веревка, которой штаны подвязал: «Пустой живот у Али».
Встал Али и побрел с трудом, И что же вышло потом?
Уйдя от ветра, наш Али под дождик угодил, Из-под дождя ушел Али, но град его избил, Ушел от града наш Али и в грязный пруд упал, Уйдя из грязного пруда, в болото он попал.
Лягушки в болоте сказали:
«Лучше быть лягушками в родном болоте, Али, Чем быть на далекой чужбине покинувшим дом, Али». Ах ты, красная любовь, ах ты, черная любовь!
I
Вниз немного опустись, Глянешь вверх – как есть утес! А посмотришь сверху вниз – Стал арбою без колес.
Все ж он лез под небеса, Прилепившись меж высот – Дом, в котором жил Муса, Тот, о ком рассказ пойдет.
Был он не Хаджи-Мурат, Но не знал, что значит страх, Не Махмуд, но, говорят, Лучше всех он пел в горах.
Не Хочбаром он прослыл, Но владел кинжалом он. Чабаном он был простым И жестоко был влюблен.
На рассвете каждый день Шел он с буркою внаброс, И его большая тень Громоздилась на утес.
Крутоус, плечист, красив, В горы он отару вел. В небеса рога вонзив, Возглавлял овец козел.
Там, где травы посочней, Выбирал Муса привал, На свирелочке своей Превосходно он играл.
Но и горы, и леса Погружались в тишину, Если в руки брал Муса Нашу скрипку – чагану.
И не раз, в полдневный час, Как зальется чагана, Все ягнята рвутся в пляс Под напевы чабана.
Запевал он вновь и вновь, Так что закипала кровь: – Ах ты, красная любовь! Ах ты, черная любовь!
В черной мгле я утонул, Очи, ждать я не могу!.. – Слушал эту песнь аул На далеком берегу.
II
Аул велик, аул богат… Ну, чем не город это?! Его бессонно сторожат Два строгих минарета.
Там годеканов – целых три, Где богатеи деды До потухающей зари Ведут свои беседы.
Там уважаем больше всех, Поскольку всех богаче, Седобородый Халимбек, Кому во всем – удача.
Как хан кази-кумухский зол, Ни много и ни мало – Величием он превзошел Тарковского шамхала.
Баранов у него – не счесть, Коней горячих – тоже, Но все ж у Халимбека есть Сокровище дороже.
Алмаз невиданной красы – Единственная дочка. Она стрелой в груди Мусы Застряла – как нарочно.
И знал у нас и стар и мал, И ты, возможно, Солнце, Что он, Муса, все песни слал Как раз в ее оконце.
Он пел: «О, красная любовь! О, ты, несчастная любовь! Как небо – синяя любовь, Белее инея – любовь!»
Он пел о всех цветах любви, Твердил он все упрямей: «Себя скорее назови Прелестными устами!»
– Чабан! Зовусь я – Нафисат. Но что тебе от имени? Другого мне в мужья сулят… Чабан, чабан, пойми меня!..
Ох, сердце рвется от тоски! Умру, наверно, скоро я… К нам каждый вечер старики Приходят с уговорами.
Чабан, ужасен отчий гнев… Но я была девчонкою, Когда пленил меня напев Про красную, про черную.
С тех пор твержу я вновь и вновь: Любовь моя всесильная, Ты – красная моя любовь, Любовь – как небо – синяя!
Могу ль я стать чужой женой С такой большой любовию? Ложусь в постель… Ты с чаганой Стоишь у изголовия…
Она поет… И нету сна! Ни жалости, ни милости!.. Будь проклята ты, чагана! Чтоб вдребезги разбилась ты!
IV
Повстречались двое, нет ли?.. В поле иль у родника?.. Ох, любовь, закинув петлю, Победит наверняка!
Так ли было, я не знаю. Но Муса, как только мог, Шел в аул, изобретая За предлогами предлог.
То отбилась от отары Матка – краше всех овец… То должок напомнить старый Попросил его отец…
То… Да просто так, без толка Заглянул он по пути… Мало ль хитрости у волка, Чтоб к овечке подойти?..
Это все у нас смекнули – От мальцов и до старух… Но однажды, точно пуля, Полетел по саклям слух.
Мол, с отарою своею К роднику придя, Муса С юной дочкой богатея Толковал два-три часа…
Так, видать, ей было мило Разговор с Мусой вести, Что кувшин она забыла, И пришлось ей отнести…
«Приходила по водицу, А ушла – не знаю с чем» – Так ехидная вдовица Целый день жужжала всем.
Верить, нет ли тетке юркой?! Впрочем, кто-то из ребят Видел под чабаньей буркой Две косички Нафисат…
Слух катился и вкатился В Халимбеков пышный двор… Но богач не торопился Изрекать свой приговор.
«Мудрым людям не пристало Верить россказням старух. Раскричишься – толку мало, Подтвердишь невольно слух».
V
Все описывать не стану, Все известно в той игре По старинному роману О Тахире и Зухре.
Дочь богатого – красотка Полюбила бедняка… Сталь гремит, и свищет плетка… Было так во все века…
Нет у любящих покоя, Пышет гневом Халимбек… Тут… Но тут стряслось такое, Что не знал прошедший век…
Жизнь переменилась разом. Все понятия сместив, Прокатился над Кавказом Революции призыв.
Тучи рвутся… Через прорезь Пронеслось по всей стране: – Горец, эй!.. Подумай, горец, – На какой ты стороне?..
Точно рог, вином налитый, Наш родимый Дагестан Друг у друга рвут бандиты Из своих, из дальних стран.
Стоны, яростные клики… Кто у нас не побывал?.. Бичехаров, и Деникин, И какой-то генерал –
Самозванец и подонок… С именами, без имен, Кто – в мундирах, кто – без оных. Шли враги со всех сторон.
Стоны боли, крики гнева. Плач: «Аллах, нам помоги!» Наши скудные посевы, Отступая, жгли враги.
Край забрызган алой кровью… Но и в этой маете Нафисат на плоской кровле Ждет, зовет: – Муса, ты где?
VI
Мусе событья – по плечу. Они ему – на благо. Он к комиссару Махачу Решил идти с ватагой.
А если не возьмет Махач, Друзья тотчас же с маху К Атаеву помчатся вскачь, Он под стеной Хунзаха…
Муса начистил свой кинжал… Но в двери – стук и грохот. Гонец от милой прибежал: «Любимый, жди подвоха!»
«Что там узнала Нафисат?» Муса пошел к сараю, Но только в двери бросил взгляд, Как вскрикнул, обмирая.
От гнева захватило дух, Перевернуло душу: Белеет вкруг куриный пух И головы петушьи…
У двери – смятая трава, И тут же на дорожке Лежит овечья голова И все четыре ножки.
Глядит Муса… Аллах велик!.. Какое безобразье! Ведь что надумал злой старик – Меня заляпать грязью!
Чтоб всем был ясен мой позор, Чтоб стало очевидно: «Вот, Нафиса, твой милый – вор, Любить такого стыдно!
Крадет овец, у петухов Сворачивает шеи…» Но я ведь не из простаков… Посмотрим, кто хитрее.
VII
И Муса, найдя под дверью Три объемистых мешка, Подобрал и пух, и перья До последнего пушка.
Взял мешки и, набивая, Раздраженно хмурил бровь, Набивал он, напевая: «Ах ты, красная любовь!»
Взял он голову овечки, Взял он всю четверку ног И на угольях из печки Все поджарил и испек.
На шампур их надевая, Напевал он вновь и вновь, Надевал он, напевая: «Ах ты, черная любовь!»
