— Уже уходишь?

— Не хочу дожидаться милиции. Навязались на мою голову. Тем более… Деньги с тобой?

— В палате… — растерянность она изобразила умело. — Ты же сказал оставить.

— Ну, конечно… Все равно, надо бежать. — Я повернулся, чтобы уйти.

— А поцеловать? — обиженно издала она. Я запнулся. Пояснил:

— Что-то с горлом. Лучше не рисковать. — И зашагал прочь.

Сомнения в том, что она кинула меня на пару с Гошей, отпали. И добивала мысль: как же она, сама обманщица, доверяет ему, если не побоялась передать все деньги. Такое доверие не может основываться только на сотрудничестве.

Но все, что мне оставалось, это удалиться, как и положено фраеру. Гордо и облапошенно.

Теперь с легкой… с тяжелой душой можно было браться за следующее дело. Браться за реализацию основного на сегодня плана. Предстояло сдать убийц.

Собирался сдать их в шахматно-шашечном клубе на Черемушках полковнику СБУ Гапееву. В данной ситуации мог довериться только ему. Рассчитывал, что, как заядлый игрок, он поймет мое стремление поиметь за наводку некоторые дивиденды.

Подходя к клубу, вспомнил, как впервые попал в него, узнав, что здесь собираются наши. Как, потыкавшись в классы, где детвора разучивала шахматные позиции, наконец отыскал дверь с табличкой: «Школа преферанса».

Подивился в тот раз: когда такое было возможно, чтобы люди культурно играли на деньги в приличных условиях. Не гонимые милицией, не осуждаемые обществом.

И изумился, как некоторые из доигрывающих жизнь профессионалов умудряются кормиться с этой точки. Много ли поимеешь в ограниченном кругу клиентов, каждый из которых знает, кто есть кто. На залетных фраеров рассчитывать здесь и вовсе было глупо. Хотя они и случались, выловленные в других заводях специалистами-ловцами и выпущенные в этот аквариум.

Непонятно, чем именно эта игровая точка глянулась Гапееву, но когда бы я ни заглядывал сюда, натыкался на него. На его каждый раз недоуменный, лоховитый взгляд.

И сам недоумевал: когда же работает? Может, относится к месту за клетчатым игровым столом, как к рабочему. Потому и гадает по пять минут, с чего ходить: с туза или с короля, что голова занята разработкой планов государственной важности.

Сегодня я надеялся подбросить ему работенку. Пусть пораскинет мозгами над раскладом, который ему предложу.

Почти не переживал, что Гапеева может не оказаться на месте. Больше нервничал по тому поводу, что наши повиснут над душой. Помешают провести сдачу в нормальной рабочей обстановке.

Гапеев был на месте. Размашисто хлопал ресницами, наблюдая, как режутся в деберц два пенсионера-ветерана. Непосредственно и недолго поразглядывал меня, вошедшего, и вновь оборотил физию к настольной баталии.

Я огляделся. На мое счастье, никого из докучающих обычно вопросами о житье-бытье приятелей в аудитории не оказалось. Кивнул всем присутствующим, тем, кто обратил на меня внимание, и пристроился рядом с Гапеевым. Тоже изобразил интерес к игре.

Полковник никак не отреагировал на мое соседство. Явно мало понимая, что к чему, наблюдал за игрой.

Я выждал минут десять, потом вкрадчиво поинтересовался:

— Не желаете сыграть?

Гапеев глянул на меня в упор, пытаясь сообразить, о чем я. Не ответил.

Я вспомнил, что персонажи различных детективных и исторических интриг обожают изъясняться иносказательно, разыгрывая шахматные партии. Подумал: чем хуже карты?

Не поворачивая головы к Гапееву, параллельно с ним глядя на разложенные карты, сообщил:

— В последнее время в городе стали играть крупно. Не желаете поучаствовать?

Наверное, ахинея, которую я нес, была слишком высокопарной и смешной. Мне было не до самооценок. Главное, чтобы Гапеев понял, что я обращаюсь к нему не как к лоху — как к полковнику. И чтобы не вывернулся, пошел на разговор.

Я почему- то опасался, что, если открыто заговорю с ним, он удивится. И отшатнется: за кого вы меня принимаете?! Догадывался, что разговор в лоб будет бестактностью по отношению к его принятому среди нас лоховитому имиджу.

— И что за игра? — спросил вдруг Гапеев, оборотив на меня взгляд.

Его вопрос ничего не прояснил. Он мог исходить и не от полковника — от тугодума-картежника. Но я обнадежился.

— Не слышали? — удивился я. — Позавчера, например, играли в «Туристе». В тысяча десятом номере…

Гапеев пожал плечами. И вдруг предложил:

— Если знаете правила, покажите.

И пошел к дальнему пустому столику. Устроился за ним.

Черт возьми, он не подкачал. И хоть следовал имиджу, но готов был слушать. Воодушевленный, я поспешил за ним. Сел напротив.

Он уже доставал колоду. Спросил:

— Так что, говорите, за игра?

— Игра крупная. Но выигрывает пока один. Я знаю — кто.

— Вы в нее играете. — Он не спрашивал — утверждал. Я сразу понял: он-в курсе. И знает, что я в этом деле замешан.

— Я не участвовал, но все принимают меня за игрока. А я всего лишь знаю некоторые тонкости.

— Какие? — Он очень непосредственно пялился на меня. Словно действительно был простофилей, которого обучали очередной игре, чтобы потом в нее обыграть.

— Сначала принято оговорить условия, — многозначительно заметил я. Он пожал плечами:

— Что за условия?

Я сообразил, что всей этой зашифрованной галиматьей только запутаю его. Пусть Гапеев маскируется под идиота. Это его проблемы. Я не выбирал для себя роль придурка и могу позволить себе быть им на самом деле.

Заговорщицки оглянувшись, убедился, что меня не услышат посторонние. Сосредоточенно, в упор глядя в недоуменные глаза собеседника, заговорил. Многозначительно, уверенно:

— У меня есть информация о киллерах, совершивших за последние дни как минимум два убийства. Но есть и условие. Не в моем положении торговаться, но хочу, чтобы вы разобрались. Вы — лично…

Глаза Гапеева округлились, но я решил не обращать на него внимания. Догадывался, что он не пойдет в сознанку, а значит, мне предстоял монолог.

— Условие такое: вы разберетесь в том. что я к этим убийствам не имею отношения. Это не все… Вот фамилия человека, на которого наезжают ваши. Хорошо бы, чтобы наезд прекратился. — Я написал на листке фамилию Борьки. Продолжил: — Понимаю, что вряд ли вы скажете, что условия приняли. Но надеюсь на это. Теперь информация. Киллеров двое. Один молодой, другой — лет сорока, с неподвижным лицом. Старший — главарь. Утверждает, что работник спецслужб. Ездят на красной «шестерке». Номер… — Я написал на листке и номер. — Винтовку носят в толстом «дипломате». Оба убийства, о которых я знаю, главарь совершил из ревности к женщине, которую похитил и над которой издевается. Одно из убийств, возможно, не определено из-за пожара. Где проживают — не знаю. Женщину держат в снятой квартире. Часто выезжают из города… — Я помолчал. Под недоуменным взглядом слушателя вспоминал, не упустил ли чего. Не вспомнил. Подытожил: — Это все.

— Странная какая игра, — издал вдруг Гапеев вполне серьезно.

— Для меня безвыигрышная, — откликнулся я. И встал из-за стола. — Хочется хотя бы остаться при своих.

Он ничего не сказал на это.

Я и не ждал комментариев. Попрощавшись, стал пробираться между столиками к выходу. Чувствовал спиной его взгляд и думал о том, что ему ничто не мешает меня арестовать.

Когда решился прийти к нему в клуб, понимал, что рискую. Но пришел не только к полковнику СБУ — пришел к своему, хоть и лоховитому, но — катале.

Приближаясь к выходу, остро надеялся, что не ошибся в нем. Что Гапеев — свой.

Но только выбравшись из клуба-подвала, поспешно вильнув несколько раз между домами, я перевел дух.

Стукачом себя не чувствовал. Во-первых, какое, к черту, стукачество, когда маньяк направо-налево косит людей. Во-вторых, я обратился за помощью к картежнику Гапееву. К своему. Если катала в разборках с кем бы то ни было обращается за поддержкой к своим, это вполне корректно. Ни сам я, ни кто-либо другой упрекнуть бы меня не посмел.