— Знаменитого Фридриха? Того, который перевешал всех алхимиков, оказавшихся в его владениях?

Фрейли одобрительно кивнул:

— Того самого. Видимо, аллергия на алхимиков у него возникла в результате общения с этим, самым первым. Думаю, бедняга наткнулся на поразительный эффект, но проигнорировал принцип потенциальной эквивалентности. Всякий раз, когда он метаморфировал свинец ценой в десять баксов, золота он получал ровнехонько на десять баксов. При таком раскладе вряд ли можно извлечь хоть какую-то прибыль.

Он протянул мне сверкающую штуковинку и сказал:

— Моя первая действующая модель. Без пентаграммы не включается и ненадежна в определенные лунные фазы. Испытал ее во время затмения и получил зеркальное отражение русских серебряных рублей конца десятых годов девятнадцатого века.

Я держал аппаратик очень осторожно, чтобы ненароком его не включить. Никаких движущихся частей, просто набор металлических серебристых неопределенностей, соединенных под прихотливыми углами.

— Можете не осторожничать, — улыбнулся Фрейли. — Часть формулы — мысленная, и вне пентаграммы она ни на что не подействует.

— Понимаю, — сказал я, — почему вы объявляли эти суммы результатом азартных игр. Но признайтесь, что именно вы… конвертировали?

Неожиданно ученый смутился. Потом ухмыльнулся, как застенчивый школьник.

— «Кадиллаки».

Я расхохотался.

— А вы знаете, сколько здешних полицейских выслеживает шайку угонщиков «кадиллаков»? За последний год кто-то прибрал к рукам по меньшей мере пятьдесят автомобилей этой марки. Так это вы?

— Угу, — кивнул он. — Не люблю их. Огромные, вонючие, громкие, жутко неэкономичные. На сумму, в которую обходится сборка одного «кадиллака», можно выпустить четыре-пять «фольксвагенов», и в наши дни такое расточительство нестерпимо. Вы отдаете себе отчет, — его тон из виноватого стал агрессивным, — что средний «кадиллак» конвертируется в неполные пятьсот долларов? Вот их реальная цена!

— Ну а деньги, на которые вы «нагрели» страховые общества? Не очень этично.

— Полная нелепость! Страховые общества покупают всех политиков, которые им требуются, чтобы ввести обязательное страхование машин по выгодным им расценкам. И еще. Почти все страховые клиенты — те самые идиоты, которые последние тридцать лет голосовали против повышения заработной платы преподавателей. Я доплачиваю себе даже меньше того, что получал бы — причем почти ничего не делая, — если бы стал промышленным консультантом.

Вероятно, на лице у меня отразились сомнения, потому что физик продолжал:

— Я хотел обеспечить моим дочерям высшее образование и заплатить за дом — что вполне по карману квалифицированному автомеханику или водопроводчику, но только не профессору! Если бы Карла не сумела окончить школу первой ученицей с правом на стипендию, возможно, мне пришлось бы приняться еще и за «крайслеры».

Отмахнувшись от его доводов, я задал вопрос:

— Видимо, у вас есть портативная модель этой штуковины?

Фрейли вытащил плоский кожаный футляр с кисточками, что-то вроде сильно увеличенного брелока для карманных часов.

— Абсолютно портативная, — согласился он. — Не зависит от пентаграмм, расположения планет и состояния духа.

— Полегче, профессор. Вы же ее не продаете. Я даже не вполне понял, почему вы мне ее показали.

Фрейли посмотрел мне прямо в глаза и снова расплылся в своей застенчивой, обезоруживающей улыбке:

— Мне нужна помощь, чтобы как-то объяснить властям появление этих денег, и я вспомнил ваше чувство юмора. Оно было своеобразным даже для студента.

Ну как я мог ответить «нет» после такого комплимента! Мы обсуждали возможные версии, пока он провожал меня до машины, а я мысленно изыскивал способы проверить его историю, найти ей независимые подтверждения — чтобы убедиться, что меня не морочат.

В душистых сумерках уходящего лета я на мгновение расслабился. Беда, настигла нас под аккомпанемент визга покрышек и треска стремительных очередей. Фрейли ухватил меня за воротник пиджака и швырнул в убежище позади автомобиля, услужливо оказавшегося рядом. Я ударился об асфальт левым плечом, перекатился, вскочил с кольтом в правой руке и, морщась от боли, снял оружие с предохранителя. Появился я из-за капота как раз вовремя, чтобы выстрелить в смутно знакомого типа с автоматом — он наполовину высунулся из бокового окошка своей машины. Когда она рванула с места, я выстрелил еще пару раз, пробив обращенные ко мне переднюю и заднюю покрышки. Это был большой черный «кадиллак», и я узнал номера. Ребята Скарпони.

«Кадиллак» пошел юзом, его занесло, и он боком ударился о другую машину, припаркованную дальше по улице. Я прицелился в открывающуюся дверцу водителя, но «кадиллак» вдруг замерцал, расплылся многоцветной светящейся рябью и превратился в кучу денег на мостовой.

Я опустил кольт, оглянулся через плечо и увидел, как за машиной, припаркованной позади моей, выпрямился Фрейли, засовывая в карман свой «брелок». Мы направились к останкам исчезнувшей машины. Денег было заметно больше жалких пяти сотен баксов. По одну сторону долларовой кучи лежала человеческая рука, все еще сжимающая автомат Томпсона. Я узнал рубиновое кольцо на мизинце. Фуллер, по прозвищу Мизинчик, любил хвастать, как снял кольцо со своей первой жертвы.

Я сообщил:

— Мизинчик Фуллер. Один из самых больших психопатов Скарпони. Не знаю, кто сидел за рулем, но, скорее всего, Жирный Бафорд: они всегда работают вместе.

Фрейли испустил возглас удивления и снова вытащил свою штукенцию. Оглянулся, убеждаясь, что за ним никто не следит, навел ее — и Томпсон вместе с рукой пошли рябью, испустили сияние и преобразились в соблазнительные купюры. Даже лужица крови исчезла без следа.

Фрейли печально покачал головой.

— Весьма сожалею. Томпсон явно был коллекционным. — Он поймал мой взгляд и продолжал: — Механизм взведения вверху. Модель ранее тысяча девятьсот двадцать восьмого года… Интересно: я понятия не имел, что мой аппарат может воздействовать на людей. — Физик поглядел мне в глаза. — Скарпони?

— Местный мафиози, — объяснил я. — Хочет меня убрать. Все время подсылает кого-то.

Тут я оборвал наш разговор, поскольку на улицу высыпали вооруженные до зубов соседи и стали выяснять, что это была за стрельба. А у двоих возник личный интерес к машинам, за которыми мы укрывались.

К счастью, Фрейли был в добрых отношениях с соседями и сумел убедить их, что мы, конечно, сообщим куда следует, однако не станем упоминать о компенсации на мостовой, быстро расходившейся по рукам. Профессор вручил свои карточки владельцам двух изрешеченных машин, написав на обороте фамилию и телефон автомеханика.

— Если страховки окажется недостаточно, — заверил он, — не беспокойтесь, я покрою разницу. Мы бы с моим другом погибли, если бы не смогли воспользоваться вашими машинами как укрытием.

После импровизированной вечеринки под открытым небом, похлопываний по спине, рукопожатий и покачиваний головой на тему

Куда-Идет-Мир мы наконец осуществили стратегическое отступление к дому Фрейли.

— Папа, где ты… Ой! — Она увидела меня и поспешно запахнула фланелевый халат. Ее ноги ничем не уступали всему прочему. Фрейли сказал:

— Не тревожься, дорогая. Нежелательные элементы покинули окрестности. Почему бы тебе не отправиться баиньки? Мы перекусим на кухне, постараемся без лишнего шума.

Девушка, казалось, не очень поверила, однако скрылась в коридоре.

Следом за хозяином я прошел на кухню. Профессор был стремителен: уже поставил кофейник, на буфете красовались два бокала с коньяком, а он разбивал яйца над сковородкой.

— Какую предпочитаете? — физик был абсолютно невозмутим, словно каждый день участвовал в уличных перестрелках. Но тут я заметил влажно поблескивающий пустой стакан у плиты и увидел, что бутылка с коньяком, только что откупоренная, опустела не меньше, чем на три бокала. Профессор Фрейли был даже стремительней, чем мне показалось.

Я взял один из полных бокалов и сказал: