Селви следил, чтобы стакан гостя был наполнен.

Старик начал что-то бормотать. Он невнятно рассказывал о своем детстве, о былом достатке и яростно ругал каких-то людей, которые ему навредили.

Вскоре его нечесаная голова начала склоняться то к одному, то к другому плечу, глаза закрылись.

Из дремоты его вывел бой каминных часов.

— Што этт?..

— Всего лишь часы, — усмехнулся Селви.

— Часы? Сколько времени? Сколько времени?

— Двенадцать, мистер Орлингтон. Ваши беспокойства окончены. Мистер Родман уже заплатил за свое преступление.

— Нет! — Старик встал, бессмысленно крутясь на месте. — Нет, это неправда. Я убил эту женщину. Не он. Они не могут его убить за то, что он…

— Успокойтесь, мистер Орлингтон. Теперь вы уже ничего не можете изменить.

— Да, да! Должен сказать им… полиции…

— Но почему? Родман казнен. Как только пробили эти часы, он умер. Чем вы теперь можете ему помочь?

— Должен! — Старик всхлипнул. — Неужели вы не понимаете? Не смогу жить сам с собой, мистер Селви. Пожалуйста…

Неверной походкой он направился к телефону. Прокурор быстро положил руку на трубку.

— Не надо, — сказал он.

Их руки сцепились в борьбе за телефон, и более молодой легко одержал верх.

— Вы не остановите меня, мистер Селви. Я сам поеду туда, я расскажу им об этом. И я расскажу им о вас.

Нетвердой походкой он двинулся к двери. Селви протянул руку и развернул его.

— Сумасшедший старый бродяга! Ты нарываешься на неприятности. Родман мертв…

— Все равно!

Селви размахнулся и ударил по обрюзгшему, с седыми бакенбардами лицу. Старик всхлипнул от удара, но упорно пытался идти к двери. Селви разозлился еще больше, он ударил еще раз и, ударив, обхватил руками тощую шею старика.

Следующая мысль пришла естественна Не так уж много жизни пульсировало в этой старой шее. Немножко сдавить, и Селви мог остановить лихорадочное дыхание, хриплый, скрипучий голос, проклятые слова.

Селви сдавил, сильнее, сильнее.

И потом отпустил его. Старик качнулся и сполз на пол.

В дверях, застыв, с ледяными глазами стояла Дорин.

— Дорин, послушай…

— Ты задушил его, — сказала она.

— Самозащита! — кричал Селви. — Он ворвался сюда, пытался ограбить квартиру.

Она захлопнула дверь, повернула внутренний замок.

Селви рванулся по ковру к двери и отчаянно застучал. Он тряс ручку и звал ее по имени, но ответа не было. Потом он услышал звук вращаемого телефонного диска.

***

Было скверно и без Ванса среди кучи людей, заполнивших квартиру. Ванс, помощник окружного прокурора, который терпеть его не мог. Ване, которому хватило проницательности, чтобы без труда разбить версию о грабителе, который докопался, что посетитель Селви пришел не случайно. Ване, который мог только радоваться его сложному положению.

Но Ванс не радовался. Он был озадачен. Он взглянул на мертвое тело на полу квартиры Селви и произнес:

— Я не понимаю, Уоррен. Я просто не могу этого понять. Зачем тебе вздумалось убивать безобидного старика?

— Безобидного? Безобидного?

— Конечно. Безобидного. Это старый Орлингтон. Я знаю его давно.

— Ты знаешь его? — Селви был потрясен.

— Конечно. Я встречался с ним, когда работал в округе Беллэр. Сумасшедший старик, ходит и делает признания в совершении убийств. Но зачем убивать его, Уоррен? За что?

В течение нескольких последних дней майор Хью Морли просыпался по утрам сразу после восхода солнца и путем замысловатых, болезненных манипуляций переносил свое искалеченное тело в кресло на колесах, стоявшее около кровати. Сидя в нем около окна, он мог наблюдать, как Геринг проползал мимо дома к маленькому ручью.

Прозвище, его собственное изобретение, казалось ему вполне подходящим, так как большая гремучая змея с алмазной спинкой была толстой, мишурно яркой и опасной. Подобно большинству диких существ, у змей существует своя территория и определенный ритуал, который они соблюдают с неукоснительным постоянством. Старая и мудрая, около пяти футов длиной и толщиной в человеческую руку, она научилась избегать людей. Если ей нужно было проползать мимо фермы, она это проделывала с той стороны, где ее вряд ли кто-нибудь мог заметить. Она не подозревала о наблюдателе наверху, который со скрытым удовлетворением следил за ее передвижениями. Змее нужна была вода. Год выдался сухой, и многие дикие животные, чтобы напиться, вынуждены были вторгаться в сады и на фермы. И Геринг проползал вблизи дома, так как между его норой под камнем и ручьем пролегала глубокая, заросшая канава, пересекать которую было бы сложно и долго.

— Точно по графику, как обычно, — пробормотал майор в то утро. Он знал, что с той же пунктуальностью и тем же путем гремучая змея будет возвращаться в середине дня — более рискованное предприятие, поскольку в это время более вероятно присутствие людей вокруг. Но на этой заросшей кустарником территории в пятьдесят акров, где жили только Морли, его сестра Грейс и его ненавистный зять Малколм Ланг, передвижение было легким, и Герингу почти нечего было опасаться. Женщина при виде толстой змеи убежала бы, визжа на весь дом, а змея бы тем временем ускользнула в укромное место. Что касается Ланга, то обычно он был в таком подпитии, что если бы и сумел заметить змею, то насчитал бы их сразу шесть.

У майора было основание ненавидеть своего зятя. Год назад, будучи пьяным, то есть в своем обычном состоянии, тот свернул с шоссе на проселочную дорогу на скорости шестьдесят пять миль, с ревом влетел во двор, практически не сбросив газ, и, налетев на Морли, отбросил его так, что тот пролетел двадцать с лишним футе» в воздухе и ударился в стену сарая. Если бы старые доски не треснули от удара, жертва бы не выжила. Теперь, мучаясь болью и будучи не способным даже спуститься без посторонней помощи со второго этажа, майор не считал благом то, что остался жив. До несчастного случая он был активным человеком, отличным охотником и рыболовом, и переход к созерцательному образу жизни инвалида давался с трудом. Ланг, что естественно в этом иррациональном мире, отделался небольшой царапиной на лбу, машина разбилась вдребезги.

Это преступление по пьянке было только последним и наихудшим из всех его деяний. Женившись на Грейс, Ланг основательно спутал все карты майору. И Морли, и его сестра унаследовали от отца большое количество ценных бумаг, но майор, по натуре биржевой игрок, вскоре потерял из своей доли все до последнего пенни. В результате он был рад жить вместе с Грейс, которая в свои тридцать два года, казалось, вряд ли когда-либо найдет себе мужа. Морли не учел притягательную силу денег. Она была крупной, пышной и очень медлительной в движениях. Он обнаружил, что ею легко управлять, и надеялся использовать ее ценные бумаги для пополнения семейного состояния — пока не появился Ланг. Привлекли ли его дом и наследство или то была истинная любовь, майор не мог утверждать наверное, но имел на этот счет свое мнение. Однако тут он ничего не мог поделать; коль скоро солидный мужчина захотел Грейс, она была только счастлива, и никаких советов ей не требовалось. Она сочла даже, что спасти Малколма от проклятия алкоголя — ее предназначение. Она была легкой жертвой. Протесты Морли не могли предотвратить проматывания Лангом значительной части ее состояния, но по крайней мере ему удавалось замедлить этот процесс, в результате чего Ланг оскорблял жену и в качестве наказания пил еще больше. В большинстве случаев Грейс вставала на сторону мужа.

После несчастного случая Морли получил от страховой компании двести долларов в месяц пожизненно, но, поскольку ему требовался уход, который, если его можно было вообще получить за деньги, стоил бы значительно больше этой суммы, он должен был с кем-то жить. Вынужденный жить в одном доме с человеком, который сделал его инвалидом, он не обязан был быть от этого в восторге, и ненависть его росла. Он видел, как Ланг безобразно обращается с беспомощной Грейс, которая готова была терпеть мужа — пьяницу и сутенера, напивающегося в стельку и растрачивающего ее деньги — деньги, за которые майор считал себя частично ответственным, даже если отец оставил эту часть сестре.