— Почему ты его сразу мне не продал?

— Не пришло в голову. Я не знал, что с ним делать, пока сюда на север не приехала его дочь.

Оуэн почувствовал, как учащенно забилось его сердце. Он старался поймать взгляд Корбетта, но глаза пропойцы блуждали, ни на чем подолгу не задерживаясь!

— А почему ты сам не воспользовался письмом, Корбетт? Вчера я отхватил за него тысячу долларов, запросто. И могу получить больше, много больше. А ты почему-то продал его мне всего за двести долларов.

— Я уже говорил, что сидел на мели. Мне нужно было достать хоть сколько-то, лишь бы быстрее.

— С помощью этого письма ты мог получить деньги так же быстро.

— Ладно, — с вызовом выпалил Корбетт, покраснев. — У меня маловато мозгов для такого дела. Вот почему. Я не слишком-то грамотный. Шантаж не по моей части, не знаю, с какого бока браться.

— Почему бы не предложить мне партнерство?

Корбетт вскочил на ноги, с грохотом уронив стул.

— К чему вы ведете? Какого черта, я сыт по горло вашими вопросами. Убирайтесь из моего дома!

Оуэн медленно поднялся на ноги, настороженный, весь напрягшись внутри. В висках сильно пульсировала кровь. Странное возбуждение охватило его.

— Все это дело очень подозрительно, — тихим, твердым голосом проговорил он. — И я разберусь с этим, Корбетт. Не уеду отсюда, пока не разберусь.

Со звериной проворностью Корбетт повернулся и прыгнул. Оуэн сделал быстрое движение к нему, но их разделял стол. Он опрокинул его вместе с посудой и рванулся вперед, но к этому моменту Корбетт уже дотянулся до ружья и сорвал его со стены. На его лице было злорадное торжество, когда он повернулся и направил его на Оуэна.

— Ты уходишь, Оуэн, — сказал Корбетт. — Ты сейчас же отсюда уходишь, по своей воле или ногами вперед…

Оуэн медленно ехал по асфальтовой дороге, какое-то смутное предчувствие, которое он не мог ничем объяснить, тревожило его. Подсознательно он ощущал необходимость чего-то остерегаться. Но чего?

Ярко светило солнце. Деревья были покрыты сочной зеленью позднего лета. Только нескошенная трава на невспаханных полях пожелтела и увяла — предвестник умирающей природы в канун осени.

Сзади раздался сигнал машины, который своей неожиданностью заставил его вздрогнуть и резко свернуть к обочине. Он мгновенно узнал машину, просвистевшую мимо.

Машина Эвана Стерлинга.

Это был ягуар, единственный в этих краях. Сибил водила бьюик, но Эван не мог до него опуститься, ядовито подумал Оуэн.

«Почему я так ненавижу его? — спросил он себя. — Потому что он женился на Сибил? Мы поссорились и разошлись. Должна же она была за кого-то выйти замуж. Она молода, красива и богата, она не могла не выйти замуж. Но почему за Стерлинга? Он по крайней мере лет на двадцать старше ее и не имеет ни пенни собственных денег, живет за ее счет. Но он прекрасно сложен и хорош собой. Седина на висках придает ему импозантный вид. Может быть, поэтому она и вышла за него?»

Он не считал, что его отношение к Эвану вызвано ревностью. Он смирился с тем, что Сибил выйдет за кого-нибудь. То, что он испытывал к нему, было сильнее и злее, чем ревность. Нечто, почти пугавшее его.

Он доехал до города и свернул на главную улицу. В конце ее, там, где дорога спускалась вниз и на целый квартал не было ничего, кроме таверн, он увидел припаркованный ягуар. Стерлинг стоял рядом, разговаривая с женщиной с крашенными в рыжий цвет волосами — в резком дневном свете она выглядела суше и старше.

Стерлинг зацепил взглядом Оуэна и продолжал смотреть на него, пока тот проезжал мимо. Взгляд его был хищным, острым и пронзительным…

Смеркалось, и он включил фары. В лишенном ветра воздухе вяло и безжизненно, будто смертельно уставшие, свисали листья деревьев. Пыль, поднятая машиной, — долго висела в воздухе, лениво кружась, как желтый дым.

Он оставил машину, не доезжая до цели своего путешествия, и дальше пошел пешком. Сердце сильно стучало. В сгущавшихся сумерках громко и сиротливо прокричала сойка.

Перед поворотом к хижине Оуэн помедлил. Он вспомнил ружье и выражение лица Корбетта. Но на этот раз он не даст напугать себя ружьем. Оуэн твердо обещал это себе. Он не допустит этого и заставит. Корбетта рассказать все, что знает.

Света в хижине не было. Темная и необитаемая, она бесформенным пятном вырисовывалась на фоне окружавших ее деревьев. Плимут, однако, стоял на том же месте, что и днем.

Дверь хижины была распахнута. Оуэн остановился перед ней, охваченный тревожным чувством. Он собирался окликнуть хозяина, но что-то подсказало ему не делать этого.

Он не имел представления, сколько времени простоял там, весь в напряжении и нерешительности, пытливо вслушиваясь и всматриваясь в пустоту.

Он сразу ощутил присутствие смерти, как только переступил через порог. Она притаилась в темных углах, она наполняла собой комнату, она свисала со стен и потолка.

Он достал зажигалку и щелкнул ею. Тени неохотно расступились. Сделал два шага и увидел Корбетта.

Тот лежал на спине, вытянувшись на полу вдоль кровати. Пуля вошла в висок через маленькое, опрятное, сине-красное отверстие и вышла на противоположной стороне черепа, превратив его в темно-красное месиво. Рот его был широко открыт, как будто он все еще пытался издать последний, агонизирующий вопль. Ружье лежало около его руки.

Зажигалка погасла. И в зловонной тишине на Оуэна вдруг снизошло озарение.

***

Стоя в телефонной будке, он сказал:

— Сибил?

— Да?

— Я должен тебя увидеть. У шахты. Сегодня.

Наступила тишина, продолжавшаяся так долго, что он было подумал, не положила ли она трубку.

— Но сейчас — сейчас так поздно, — наконец проговорила она.

— Вчера тоже было поздно.

— Я хочу сказать, слишком поздно, чтобы взять что-то в банке.

— Да кто про это говорит? — вскричал он, но потом приглушил в себе нетерпение и поднимавшуюся панику и спокойно сказал:

— Я возьму чек, что угодно. Только будь там.

Он понял по наступившему молчанию, что она уловила неубедительность его слов, но было поздно пытаться изменить.

— Нельзя как-нибудь в другой раз? — попросила она.

— Нет. Это должно быть сегодня ночью.

— Но я — я не одна сегодня.

— Ну и что? — агрессивно наступал он. — Скажи что-нибудь. Больная подруга. Что-нибудь придумай. Но ты должна приехать.

Он почувствовал нежелание, презрение, горечь в ее тоне, когда она ответила:

— Хорошо. Я приеду.

***

Он резко нажал на педаль, и машина, взвизгу в тормозами, остановилась. Быстро переключил на заднюю передачу и отъехал назад.

«Если бы я ехал чуть быстрее, — подумал он, ощущая одновременно страх и облегчение, — я бы не сумел остановиться вовремя».

В свете фар он увидел глубокую расселину посреди дороги, там, где грунт просел и обвалился в заброшенную шахтную выработку. Он подождал, пока улеглось возбуждение от радости, что он едва избежал опасности, и потом вышел из машины. Прошел несколько шагов вперед и остановился на краю провала овальной формы. Поднял с земли камень и бросил его в яму. Он слышал, как тот несколько раз ударился и отскочил от стенок, и потом не было ни звука. Достиг ли он дна или все еще летел вниз, он не знал.

Лихорадочно соображая, Оуэн пошел назад к машине. После некоторого раздумья он завел ее, перевел на первую передачу, свернул с шоссе, пересек неглубокий кювет и стал объезжать опасное место по чертополоху и золотарнику, которые скреблись по дну машины. Объехав расселину, он выехал на шоссе и остановился. Потом вернулся к яме пешком, обошел ее и остановился в ожидании. У него был с собой фонарь, и время от времени он поглядывал на часы. Было десять минут первого, когда он заметил свет фар.

Он был уверен, что это Сибил, потому что никто другой не поехал бы этой дорогой в такой час. Он посигналил фонарем, и машина остановилась.

— На дороге обвал, — сказал он. — Сразу за поворотом. Тебе отсюда не видно из-за кучи камней.