Однако в самом Ливане название этого народа порождало огромные страсти.

После гражданских войн в 70-х и 80-х годах XX века некоторые христианские общины бесцеремонно присвоили его себе, тем самым отделив себя от соотечественников мусульман. Они утверждали: последние переселились с Аравийского полуострова на территорию Ливана лишь после возникновения ислама, то есть позже христиан, а потому имеют на эту землю меньше прав. Казалось, каждый спор на данную тему сводился к следующему заявлению: «Мы пришли сюда первыми!» Отношения до такой степени обострились, что власти запретили использование слова «финикиец». В Национальном музее Бейрута невозможно найти о них ни одного упоминания, на экспонатах появились более корректные с политической точки зрения определения, например, «ранний бронзовый век».

Это было постыдно и, по существу, приводило к искажению истории. Отсюда и родился финикийский проект.

Миа отдавала себе отчет в том, что ей предстоит ступить на опасную почву. Сами по себе цели проекта были достаточно благородны. Если бы с помощью исследования образцов ДНК удалось доказать, что все обитатели страны, как христиане, так и мусульмане, произошли от одной культуры, одного народа и одного племени, это могло бы помочь устранить давно устоявшиеся предубеждения и вызвать в населении дух единства. В помощь Миа фонд нанял двух специалистов – очень уважаемого историка, преподавателя университета, и генетика. Первый являлся христианином, второй – мусульманином. Но, как вскоре выяснила Миа, в этом регионе принадлежность человека к той или иной вере имела первостепенное значение, и пересмотр истории вряд ли бы встретили благоприятно.

Однако принимая во внимание то, что она так и не создала своей семьи и записная книжка ее была пустой, как винные погреба в центре Кабула, а также отсутствие собственного интересного и щедро финансируемого проекта, Миа решила: было бы просто глупо не воспользоваться возможностью узнать свою мать.

Точнее, познакомиться с ней поближе.

Поэтому она подмахнула контракт и быстро упаковала чемодан – затем так же быстро разобрала его и целых два месяца следила за выпусками Си-эн-эн. Наконец война окончилась, и стороны подписали соглашение о прекращении военных действий, после чего с Бейрута сняли блокаду.

– Церковь находится прямо под мечетью, – рассказывала дочери Эвелин. – И может оказаться, она самая древняя церковь на земле, представляешь?! Если хочешь, я как-нибудь отвезу тебя посмотреть на нее. Рамез жил в деревне неподалеку и слышал о ней.

– И твой старый знакомый оказался там совершенно неожиданно, да?

Эвелин кивнула.

Миа внимательно посмотрела на мать, интуитивно чувствуя, что та почему-то слишком уж взволнованна.

– И представить себе не могу, что им пришлось пережить в Ираке, – сочувственно вздохнула Миа. – Он что, ищет работу?

– Да, в некотором роде, – смущенно пролепетала Эвелин. – Впрочем, все это слишком сложно объяснить.

Видя, что она не расположена говорить на эту тему, Миа решила оставить ее в покое и только кивнула и отпила вина. За столом повисло неловкое молчание, затем к ним подошел официант, долил Миа вина из почти опустевшей бутылки, охлаждавшейся в ведерке со льдом, и осведомился, не желают ли дамы заказать еще что-нибудь.

Эвелин вдруг очнулась от задумчивости.

– А который сейчас час?

Она взглянула на свои часики, а Миа отрицательно покачала головой официанту. Когда он отошел, Миа обратила внимание на мужчину с коротко остриженными, черными как смоль волосами и с глубоко посаженными глазами на лице, изрытом следами оспы. Он курил, стоя у бара, и вдруг бросил взгляд в сторону их столика – равнодушный и холодный, хотя, пожалуй, чуть более цепкий для такого мимолетного взгляда. Миа провела в Бейруте еще мало времени, но уже успела заметить – здесь мужчины обращают на нее больше внимания, чем обычно. Конечно, она резко выделялась среди окружающих светлой, немного веснушчатой кожей и белокурыми волосами, девушка покривила бы душой, если бы стала отрицать, что ей льстят эти заигрывающие взгляды, и восприняла бы внимание данного человека как обычный комплимент, будь он хорош собой. Но даже родная мать не назвала бы незнакомца симпатичным, да и во взгляде его не читаюсь ни малейшего намека на флирт – скорее он выражал неприязнь. Это ее тоже не удивило – внезапно обрушившаяся на страну война вызвала в людях озлобленность и подозрительность, особенно по отношению к иностранцам. Но этот человек как-то не соответствовал спокойной и безмятежной атмосфере бара, не похоже было, что они пришел сюда просто отдохнуть и приятно провести время; выражение его лица оставалось слишком холодным и застывшим, слишком замкнутым, как у человекоробота, андроида, и…

От жутковатых размышлений Миа отвлекла Эвелин, поспешно вскочившая на ноги.

– Мне же пора идти! Не знаю, о чем я только думала! – упрекала она себя, впопыхах забирая с дивана свой жакет и сумочку. – Извини, но мне нельзя опаздывать на… У меня назначена встреча. Мы можем попросить счет?

– Иди, иди, я сама расплачусь, – успокоила Миа чересчур взволнованную мать.

Эвелин стала рыться в сумочке.

– Позволь мне хотя бы…

– Не беспокойся, заплатишь как-нибудь в другой раз, – остановила ее Миа.

Эвелин ответила ей улыбкой, в которой читались благодарность, забота, смущение и даже – вдруг подумала Миа с внезапно сжавшимся сердцем – страх, и торопливо ушла.

Миа провожала ее взглядом, пока она пробиралась мимо столиков и потом исчезла в толпе посетителей. В баре царил обычный шум, звон бокалов и густой дым. Девушка откинулась на спинку стула, недоумевая, что творится с матерью, и случайно заметила андроида, тоже пробирающегося к выходу.

Казалось, он спешит. Да, даже очень!

Миа, и без того не находившая себе места, встревожилась. Она даже приподнялась со стула, пытаясь проследить за ним, но он быстро пропал в море голов, загораживающих двери бара.

Девушку охватили самые дурные и мрачные предчувствия, и вдруг у нее все поплыло перед глазами. Она снова опустилась на стул, стараясь успокоить себя тем, что это результат тех двух или даже трех бокалов вина, которые она успела выпить. И тут ее взгляд упал на сотовый телефон Эвелин.

Он завалился в узкую щель между подлокотником и сиденьем дивана.

Перед ее мысленным взором быстро прокрутилась картинка – усевшись на диван, мать вынимает телефон из сумочки и кладет его рядом, словно ожидая чьего-то звонка.

Ни секунды не раздумывая, Миа схватила телефон и бросилась вдогонку матери.

Миа выскочила на улицу и успела увидеть, как от бара отъехало такси, серый «мерседес». По силуэту на заднем сиденье она узнала Эвелин. Девушку сразу окружили таксисты, вечно слоняющиеся у отеля в поисках заработка, и стали наперебой предлагать свои услуги. Среди суматохи она заметила отъезжающую от бровки другую машину – черный седан “БМВ” с четырьмя мужчинами. Рядом с водителем сидел тот самый андроид из бара, он говорил по мобильному и при этом не отрывал пристального напряженного взгляда от такси Эвелин.

Теперь она уже не сомневалась – за Эвелин следят.

«Не к добру это!»

В слегка затуманенном вином сознании Миа пронеслась мысль: нужно срочно позвонить матери и предупредить ее, и лишь потом она сообразила, что сжимает ее телефон в своей руке.

«Отлично!»

Мгновенно отрезвев, Миа в смятении оглядела улицу, не зная, на что решиться; галдящие на своей тарабарщине водители мешали ей сосредоточиться. Наконец она схватила за руку ближайшего таксиста и закричала:

– Где ваша машина?

На ломаном английском он объяснил, что его такси здесь, рядом, и показал на другой «мерседес» – впервые оказавшись в Бейруте, Миа еще подумала, что здесь их больше, чем во Франкфурте, – припаркованный на другой стороне улицы.

Миа указала ему на удаляющийся «БМВ», за которым уже тронулись два автомобиля.