По верному замечанию А. В. Петрова, «пожарный грабеж — не только акт мести „виновным“ в пожаре… С языческой точки зрения возвращение имущества из огня в прежнем качестве уже было невозможным. Спасенное от огня позволительно было не считать принадлежностью его бывших владельцев»[447]. То же относилось и к погоревшим церквям — по языческой логике, если «христианский Бог свои храмы от пожара защитить не смог, показав тем самым свое бессилие, значит, можно не бояться и его кары за кощунственное обращение с этими храмами»[448].
Разумеется, в социально развитом новгородском обществе не все горожане разделяли архаичные, языческие взгляды на огонь. Так, в 1299 г. во время пожара новгородцы предпринимали попытки спасти свое имущество от огня: «Кто же мало что похватив выбежа ис своего двора, и иное все огнь взя, и тако бысть пагоуба велика»[449]. Из храмов неизменно стремились выносить самое ценное — книги и иконы. В том же 1299 г. из церквей «икон не всих поспеша вынести ни книг»[450].
Действия пожарных грабителей были порождением имущественной и социальной дифференциации горожан. В конце XIII — первой половине XIV в. среди беднейших новгородцев появились так называемые «крамольники», «злыечеловецы», которые не боялись ни Бога, ни людского наказания. Выражаясь современным языком, это были бандитские шайки. Но человеку свойственно оправдывать свои действия, хотя бы перед самим собой. Массовость пожарных грабежей свидетельствует о том, что грабителей было немало, следовательно, им требовалось идеологическое подтверждение правомерности своих действий. Христианская мораль осуждала пожарные грабежи, поэтому «крамольники» оправдывали свои действия древними языческими обычаями, которые все еще помнили в Новгороде.
Пожарные грабежи были явлением ненормальным для новгородского общества, иначе о них каждый раз не сообщала бы летопись. Однако ни о каком специальном наказании «злых человец» летопись не сообщает. Видимо, «крамольники» преследовались по закону, как обычные воры. Во время же крупных пожаров официальные власти просто не справлялись с таким явлением, как массовые грабежи. Владыка осуждал действия «крамольников» с христианской позиции, но из-за масштабов этого социального явления власти не имели возможности отловить всех грабителей. Поэтому архиепископ повел против них идеологическую борьбу. На протяжении всего XIV в. борьба новгородской церкви против языческих обрядов и традиций, какую бы форму они ни принимали, имела полемический характер. В идеологической борьбе в этот период церковь действовала убеждением, а не принуждением.
О политической деятельности владыки Давида летопись скупо сообщает в связи с затяжной войной московского и тверского князей за великое княжение. В борьбу эту оказался втянут и Новгород: в 1312 г. «наратися великий князь Михаиле Ярославич с Новымъгородом и наместникы своя сведе, а в Новъгород обилия не пусти, а Торжек зая и Бежици, и всю волость. И еде владыка Давыд в Тферь весною в роспутие, и доконча мир на полторы тысячи гривен серебра, и князь ворота отвори, и наместникы своя приела в Новъгород»[451]. Но уже через два года «приеха Федор Ржевьскыи в Новъгород от князя Юрья с Москвы, и изъима наместникы Михайловы, и держаша их в владычни дворе…»[452]
То есть новгородцы выступили против тверского князя, на стороне Юрия Московского. В результате последовавших военных действий владыка Давид дважды выступал с миротворческой деятельностью. В 1317 г. «послаша новгородци владыку Давыда к князю Михаилу с молбою, просяще на окуп братьи своей, кто у князя в талех; и не послушаего князь»[453], а в 1318 г. владыка ездил с князем Юрием на Волгу: «И идоша с ним весь Новъгород и Пльсков, поимше владыку Давыда с собою; и пришедше на Волгу, и докончаша с Михаилом князем мир»[454].
В 1324 г. летопись сообщает о последнем деянии владыки Давида в Новгороде: «Того же лета соверщиша Христову каменну церковь, и свяща ю владыка Давид»[455]. В ту же зиму архиепископ скончался, его тело «положиша и в притворе у святой Софьи, посторонь Климента»[456]. Новгородцы выбрали на его место Моисея, бывшего архимандрита Юрьева монастыря. В 1325 г. нареченный владыка отправился в Москву, где был поставлен митрополитом Петром. В московском Благовещенском соборе сохранились яшмовые сосуды, поднесенные Моисеем в дар митрополиту Петру.
Моисей (в миру Митрофан) был весьма незаурядной личностью. Несомненно, что родом он был из весьма состоятельной семьи. Доказательством тому являются построенные Моисеем на свои средства каменные церкви в период, когда он не занимал владычной кафедры и не мог распоряжаться казной Святой Софии. Однако Моисей не принадлежал к знатному роду. Об этом свидетельствует легенда о «чуде», произошедшем с владыкой Сергием — первым назначенным из Москвы архиепископом после завоевания Новгорода Иваном III. Когда Сергий в 1484 г. приехал в Новгород и пожелал осмотреть останки Моисея в Сковородском монастыре, местный священник отказался открывать гробницу. Тогда новоявленный владыка пренебрежительно произнес: «Кого сего смердовича исмотрети?» То есть московский ставленник назвал Моисея низкородным человеком, сыном смерда. Вероятно, Моисей был родом из семьи житьих людей, а не из боярской, поэтому привыкший к московским понятиям Сергий приравнял его к смердам.
Согласно житию Моисея, написанному Пахомием Логофетом, родился будущий владыка в Новгороде. В юности он тайно покинул родительский дом и поступил в тверской Отроч монастырь, где принял иноческий постриг. Родители нашли его, и по их настоянию он перешел в Коломецкий монастырь, который располагался близ Новгорода, на правом берегу Волхова у самого истока реки. В житии Моисея сказано, что по возвращении в Новгород он вселился здесь «во обитель Пресвятой Богородицы на Коломцу, проименованную на Колмово, управляющу же тогда настоятельство обители оноя ктитору Макарию». Логично предположить, что родители Моисея выбрали для сына монастырь, который либо находился под их патронажем, либо в котором обитали их родственники. Коломецкий монастырь основал архимандрит Юрьева монастыря Кирилл в 1310 г.[457]. Возможно, семья Моисея была как-то связана с Коломецким или Юрьевым монастырем. Тем более что вскоре Моисей был рукоположен в сан иеромонаха, то есть стал монахом-священником, а затем стал архимандритом Юрьева монастыря. Но через некоторое время он покинул этот высокий пост по своей воле и вернулся в Коломецкий монастырь. При этом о времени своего архимандритства Моисей, видимо, сохранил добрые воспоминания, поскольку во время своего первого пребывания на владычном престоле заказал для Юрьева монастыря Евангелие. Дар этот был для того времени очень ценным, поскольку переписывание книг было делом непростым и дорогостоящим. Недаром в конце Евангелия была сделана особая запись: «Се аз владыка Моисей дал есмь се евангелие святому Георгию, а кто восхощет отнять от святого Георгия, будет проклят Богом и святым Георгием, а который поп или дьякон чет, а не застегает всих застежек, буди проклят»[458].
Начало владычества Моисея совпало с продолжением московско-тверской войны, в которой Новгород продолжал поддерживать московского князя. В 1327 г. «на Успение святыя Богородицы, изби князь Александр Михаилович Татар много в Тфери и по иным городом, и торговцев гости хопольскии изсече: пришел бо бяше посол силен из Орды, именем Щолкан, с множеством Татар. И приела князь Александр послы к новгородцем, хотя бежати в Новъгород, и не прияша его»[459].
