Прошло почти два часа, прежде чем оранги снова зашевелились. Казалось, что они позабыли обо мне и, быстро подзакусив, двинулись обратно вверх по склону, с привычной легкостью перемахивая с дерева на дерево. Они вернулись на гребень примерно в пятидесяти ярдах от того места, где я их впервые заметил, и уверенно направились к высокому дереву с красноватой корой. Мидж, а следом за ним и Маргарет вскарабкались по причудливому стволу крупной лианы, обвивающей ствол дерева, и перебрались на толстый сук. Ветви были увешаны колючими желтыми плодами размером с апельсин, и обезьяны принялись за эти плоды. На земле валялось несколько огрызков — значит, оранги бывали здесь и раньше. Маргарет без труда переламывала прочные ножки плодов и прокусывала толстую колючую кожуру, добывая сочную мякоть, но бедняге Миджу пришлось потрудиться. Он отчаянно грыз плоды и дергал их обеими руками, а когда ему наконец удавалось оторвать один, он трудился над ним несколько минут, пока добирался до сердцевины. Порой он повисал вниз головой, зацепившись ногами, как крючьями, и обрабатывая плод на нижней ветке. Пока оранги возились наверху, я подобрался к самому дереву и собрал несколько кусков оброненных плодов, чтобы пополнить коллекцию и позднее определить их. Плоды были колючие, как ежи, и истекали белым желеобразным соком. Я вскрыл один ножом и вынул крупные, похожие на бобы семена — они были сладкие и хрустели, как ядрышки американского ореха.
Над моей головой, со свистом рассекая воздух крыльями, опустилась на ветку большая птица-носорог. Она подняла тяжелый, увенчанный шлемом клюв и издала серию печальных криков. Ее причитания длились минуты три, становясь все чаще, пока не достигли темпа стаккато и не завершились жутким хихикающим клекотом. Через несколько минут, исполнив свою песню, птица снова улетела, распустив шлейфом длинный хвост. Маргарет невозмутимо продолжала есть, а Мидж снова спустился и уселся рядом с матерью. Он попытался выхватить у нее из руки кусок плода, но мать резко отдернула руку. Наконец после более чем двухчасовой трапезы Маргарет улеглась на большой сук и уснула. Мидж, которому наскучила эта ленивая жизнь, весело резвился в одиночестве, раскачиваясь и болтаясь на ветках или пригибая их себе на голову, как утром.
Около пяти часов Маргарет решила, что пора двигаться в путь, и стала слезать вниз по толстой лиане. Оранги так быстро передвигались по кронам в мою сторону, что я не успел спрятаться, и они заметили меня, когда между нами было метров десять. Маргарет глухо заухала и уверенно проследовала мимо меня, но Мидж все же испугался и, тихонько повизгивая, отправился в обход, пока не присоединился к матери. Он попытался оседлать ее, но она оттолкнула его без всяких нежностей, и он завизжал во всю силу своего тоненького голоса. Я держался на расстоянии, и они стали двигаться по склону гребня гораздо медленнее. Минут через двадцать, когда я потерял их из виду, они остановились. Я подошел поближе и стал ждать. Два черных фазана, украшенных широкими белыми хвостами, прибежали откуда-то по земле. Они встали друг против друга с поднятыми клювами и сердито заклекотали, пока один из них не дал стрекача, преследуемый по пятам победителем. Они исчезли так же внезапно, как и появились, но орангов все еще не было слышно.
Когда наступила ночь и танггил принялся за свои монотонные причитания, у меня вдруг мурашки пошли по коже: я понял, что уже слишком поздно, вернуться в лагерь я не смогу и мне придется заночевать в лесу. Впереди раздался треск — оранги снова двинулись в путь. Они были на склоне подо мной, ниже, чем мне казалось, и я заторопился, чтобы не отстать от них, но к тому времени, как я прошел пятьдесят метров, все снова затихло. Прямо надо мной было большое гнездо со свежей зеленой листвой, в котором наверняка ночевали совсем недавно — может быть, прошлой ночью, и я был уверен, что мои животные устроились на ночь где-то совсем близко. Так кончился типичный день орангов — привольный отдых, еда досыта, неторопливые переходы от одного усыпанного плодами дерева к другому.
Мои друзья уютно устроились на ночь — пора было и мне подумать о ночлеге. Между двумя широкими корнями-контрфорсами громадного дерева скопилась куча листвы, и в этом убежище места для меня было достаточно. Немного пошарив вокруг, я нашел длинный кусок покрытой шипами лианы и пристроил его с открытой стороны своего логова, чтобы обезопасить себя от бродячих кабанов и других незваных ночных гостей. Срезав несколько тонких деревьев, я укрепил свой плетень, а из листьев получилась удобнейшая постель. Мне ужасно хотелось пить, а фляжки у меня с собой не было, поэтому, поужинав холодными мясными консервами, я взял пустую банку и отправился на поиски воды, освещая дорогу тоненьким лучом карманного фонарика. За склоном, холма оказался крутой косогор, и я сполз вниз к небольшому ручью, проточившему овражек. Жадно выпил целую банку чистой сладкой воды, снова наполнил про запас свой самодельный сосуд и стал карабкаться вверх по склону. Оступившись, я уцепился за куст, и это меня спасло, но половина воды пролилась. Осторожно карабкаясь с остатками воды, я без дальнейших приключений отыскал свое дерево.
В моем гнезде оказалось на удивление уютно — нечего и сравнивать с жестким ложем из коры в нашем лагере. Я натянул поверх шорт пару брюк и надел непромокаемую куртку с длинными рукавами. Потом завернулся в пластиковый дождевик — заметно похолодало — и попытался уснуть. Надо мной сомкнулась тьма такой черноты, какой я еще не видывал. Деревья плотно закрывали от меня небо и приветливые огоньки звезд. Но, когда мои глаза привыкли к темноте, я с удивлением увидел в окружающей ночи светящиеся точки. Я было подумал, что это светится циферблат моего компаса, но оказалось, что компас аккуратно упрятан в мягкую глубину моего мешка. Я направил луч фонарика на светящуюся массу прямо у меня перед глазами, но там оказались только сухие сучья и палая листва. Погасив фонарик, я снова увидел, что подстилка из листьев светится белым светом. Поднял светящийся лист и стал его пристально рассматривать. Он был сплошь покрыт кружевной паутиной тончайших светящихся линий. У самого порога моего убежища мелкие грибы сверкали, как крохотные бакены, собранные в кучку. Повсюду — на земле и на стволах деревьев — горели россыпью зеленые и голубые огоньки, точь-в-точь как огни огромного города, когда пролетаешь над ним ночью в самолете. Одно из более крупных пятен двигалось и при ближайшем рассмотрении оказалось большой ползучей личинкой: светящиеся пятна у нее по бокам делали ее похожей на минипоезд, неспешно совершающий свой ночной путь. В ночной тьме реяли и другие огоньки — это светлячки порхали среди крон, посылая свое мерцающее признание в любви всем, кто мог расшифровать этот сигнал. Я думал, почему мне ни разу не пришлось читать об этой сказочно прекрасной иллюминации в ночных джунглях, и понял, что почти никому не приходилось это видеть — такие зрелища не для тех, кто ночует на помосте над землей и чьи глаза слепит лагерный костер.
Дрожащие трели древесных лягушек вплетались в хор ночных джунглей. Снизу раздавались похрапывания моих отдыхающих орангов, а издалека доносился странный стон — словно старик жаловался на мучительную боль. Сон мой оказался прерывистым — его нарушали то странные сновидения то минуты бодрствования. Мне казалось, что рядом движется какое-то животное, но я чувствовал себя в безопасности за своим колючим плетнем. Муравьи чудовищных размеров стучали лапками по листьям, но ни один не добрался до меня и не причинил мне вреда. Глубокой ночью начался дождь, я натянул плащ на голову и, свернувшись калачиком, прижался плотнее к защищавшему меня стволу.
Проснулся я окоченевшим. Сквозь призрачные стволы гигантских деревьев пробивался слабый сероватый свет. Где-то вдалеке пел одинокий гиббон, возвещая на весь лес наступление нового дня. Оказалось, что уже полшестого, и я был зверски голоден. У меня оставалась всего одна банка мясных консервов, и я ел ее медленно, смакуя каждый кусок, потом запил остатками воды. Закопав банки, собрал свои вещи. Не снимая брюк и куртки, чтобы хоть как-то спастись от пронизывающего холода и сырости и без того пропитавших всю мою одежду, я спустился по склону поближе к гнездам орангов и уселся в ожидании их пробуждения. Сучья на дереве почти над самой моей головой зашевелились, и сквозь утренний туман я едва разглядел силуэт маленькой коричневой обезьяны, которая тут же от меня ускользнула. Я поспешно устремился за ней, но она быстро перемахивала с дерева на дерево. Наконец она остановилась передохнуть, я уловил несколько легких движений, а затем все затихло. Она не могла уйти с дерева незаметно для меня, так что я остался на месте, подстерегая любое движение, которым она могла себя обнаружить. Прошел целый час, прежде чем обезьяна снова потихоньку скользнула прочь и быстро понеслась среди древесных крон. Она вскарабкалась на мертвое дерево, густо увешанное сетью ползучих растений, и исчезла в сплетении зеленых побегов.
