Гроб Зины поставили на высокий штабель. Над ним укрепили зонтик, и Сунал на гроб положил миску, ложку и саронг, а также немного риса и воды, чтобы ее дух мог всем этим воспользоваться. Старик три раза ударил по гробу ротановой плетью и пропел старинную молитву, призывая дух Зины упокоиться с миром здесь, не возвращаться в кампонг и не докучать семье.

Сравнивая недавно виденные мной дешевые пластмассовое тарелки и жестяные кружки с драгоценными дарами нижних рядов, я чувствовал, что присутствую не только на похоронах Зины, жены Сунала, но и на похоронах целой цивилизации. Дусуны некогда были гордым народом и жили довольно богато, собирая урожай со своих полей, пользуясь дарами джунглей и реки. Их охотничье снаряжение состояло из духовых трубок, копий, ловушек и крючков. Они убивали носорогов ради их рогов, слонов — ради бивней, а крокодилов — ради их ценной кожи. В прибрежных городах они сбывали мясо оленей, кабанов и жирную рыбу тарпа. В лесу они собирали ротановые плети, ароматную смолу дамара, дикие пряности, сладкие плоды дуриана и крепкое красное железное дерево. Они промывали золото из речной гальки, и у них были хорошо обработанные рисовые поля и фруктовые посадки, приносившие высокие урожаи на илистой, плодородной почве. Они обменивали свою лесную добычу на нужные им ткани и ножи, и единственными их врагами были бродячие «охотники за головами» да морские пираты. Сокровища, собранные в пещерах, и то, с каким размахом проводились торжественные церемонии, служили доказательством того, что этот народ лишь недавно впал в нищету. Теперь получить регулярный заработок мужчина может только в городе. Тяжелые времена и свирепствовавшие наводнения и холера унесли множество жизней. Дамар и свинина больше не находят сбыта на рынке, а охота на прочую дичь и продажа древесины теперь считаются браконьерством. Богатство в наши дни приносят каучуковые и кокосовые плантации или крупные лесопромышленные компании. Дальние прибрежные деревни остались ныне вне главной в хозяйственном отношении магистрали.

Когда мы спускались по бесконечной лестнице, Бахат показал мне вход в меньшую пещеру внизу, под нами. Среди костей и остатков гробов скалил зубы человеческий череп.

— Вон там ибаны и кайаны хоронят своих мертвых. Только дусуны используют главную пещеру, — с гордостью сказал он.

— Значит, если я умру, вы положите меня туда? — поинтересовался я. Он был шокирован и воскликнул:

— О нет, туан, вас мы будем считать дусуном!

Мы были готовы вернуться в кампонг, где предстояло пировать еще две ночи, чтобы завершить ритуал почитания усопшей. Перед тем как отчалить, каждый из сопровождающих сорвал зеленый побег и прикрепил его к одежде или засунул в волосы. Их выбросят во время церемонии омовения после нашего возвращения, но мне показалось вполне естественным, после того как на Бату-Балус принесены останки жизни отцветшей, унести с собой в обратный путь свежие побеги новой жизни.

Холодные и промозглые зимние месяцы тянулись медленно, но постепенно грозы становились все реже, вода в реке снова стала совершенно прозрачной, и в ней можно было ловить креветок. Громадные деревья одно за другим покрывались цветами, белыми, желтыми и розовыми, и вскоре их подножия были усыпаны, как конфетти, нежными лепестками. Муравьи так и сновали внизу, собирая урожай опавших цветов, тащили их в свои подземные жилища, где у них выращивалась особая грибница. Над головой проносились гудящие рои пчел — они искали прочные сучья, на которые можно будет подвесить тяжелые желтые соты с медом. Над рекой и по берегам кружились в танце несметные карнавальные хороводы ярких бабочек: быстро проносились махаоны, сверкали зелеными крыльями парусники, лениво скользили в воздухе пятнистые данаиды и тучи белянок и лимонниц. Они обрамляли края луж и песчаные отмели живым трепещущим ковром, но стоило мне подойти, как они взлетали вверх вьюгой оживших снежинок.

Необычайное разнообразие насекомых, их хитроумные уловки и тончайшие приспособления служили для меня неистощимым и отрадным развлечением, спасая от скуки в долгие часы одиночества в джунглях. Из отдельных случайно подмеченных мной за долгие месяцы черточек у меня сложилась полная картина их сложного развития и тесных взаимосвязей. Синие бабочки с отливающими металлическим блеском крыльями несли на них сверкающие ложные «глазки» и длинные белые «шлейфы», которые отвлекали внимание хищников от их незащищенного тельца, однако и охотники не уступали им в изобретательности, и множество манящих цветков при ближайшем рассмотрении оборачивалось чем-то совсем иным. Белые пауки-бокоходы затаивались среди лепестков орхидей, терпеливо подстерегая и хватая залетных бабочек, но еще занимательнее были богомолы. Растопырив свои яркие крылья, они становились так похожи на цветы, что неосторожные насекомые влетали прямо в их распростертые объятия.

Муравьи-портные, вооруженные мощными челюстями, шарили в лесной подстилке, охотясь за тараканами и сверчками, которых они тащили волоком в свои гнезда на верхушках деревьев, причем несколько муравьев дружно волокли тяжелую добычу вверх по стволу и вдоль сучьев к бдительно охраняемому входу. При малейшей тревоге сотня воинственных муравьев бросалась вперед, ограждая свой дом защитными рядами разверстых челюстей. Гнезда этих муравьев сделаны из широких зеленых листьев, скрепленных шелковой нитью, но сами взрослые муравьи не могут выделять эту прочную паутину. Выделяющие шелк железы есть только у муравьиных личинок, и муравьи-работники «сшивают» листья, держа в челюстях личинку и двигая ею взад-вперед, как челноком в ткацком станке.

Черные с желтым пилюльные осы рыскали среди листвы и нападали на мелких пауков, парализуя их уколом жала. Затем начинался сложный цикл развития личинки: обездвиженные жертвы помещались в слепленные из глины ячейки на древесных стволах, и оса откладывала сверху одно-единственное яичко, а затем запечатывала отверстие. Личинка, развиваясь, постепенно съедает свои «живые консервы», которые не портятся в тропическую жару. Когда с запасом покончено, личинка окукливается, и в свое время молодая оса прокладывает себе путь наружу из глиняной ячейки.

Но случается, что на свет появляется вовсе не молодая пилюльная оса, а черная с красным и белым оса-«немка», которая, подобно кукушкам, откладывает яйца в гнезда, построенные и снабженные запасами пищи другими видами насекомых. Личинки осы-«немки» вылупляются раньше и первым делом расправляются с яичком законного хозяина, а затем эти хищники принимаются уписывать незаконно присвоенных жирных пауков. Самцы «немок» крылаты, а бескрылые самки очень напоминают муравьев. Они пребольно жалят, и у них такая яркая предостерегающая окраска, что все хищники очень быстро перестают их трогать. Другие насекомые извлекают из этого пользу и наряжаются в те же броские угрожающие цвета, так что и их никто в рот не берет. Я собрал множество жуков, ос, кузнечиков, древесных клопов, пауков и даже бабочек, и все они, как один, подражают пестроте ос-«немок», точно копируя не только сочетание цветов, но и резкие, скользящие движения своих жалящих «моделей».

Но самые, быть может, поразительные существа, которых встречал, — это лесные планеристы. Ведь основные пищевые припасы — фрукты, листья и насекомые — находятся наверху, в кронах, и поэтому, естественно, те животные, которые могут без труда перемещаться среди крон, не спускаясь на землю, получают бесспорные преимущества перед остальными. У орангутана есть свой способ: он раскачивает верхушки деревьев до тех пор, пока сможет перелететь через разделяющее деревья пространство, но этот образ жизни довели до виртуозного совершенства маленькие подвижные существа: животные с отличным чувством равновесия и легким прыжком — мартышки, белки, куница-харза, циветты и длинноногие ящерицы-агамы. Приобретя парашюты или летательные перепонки, они неимоверно увеличивают длину прыжка, и им уже не грозит опасность падения. У ведущих ночной образ жизни белок-летяг широкая складка кожи соединяет передние и задние лапки. Используя свои длинные хвосты вместо рулей и стабилизаторов, эти словно невесомые существа скользят по воздуху сотни ярдов. Я часто вечерами наблюдал, как белки-летяги выходят на поиски пищи. Не раз они перелетали через всю широкую реку Сегаму, опускались в крону на дальнем берегу, неуклюже взбирались на вершину и снова парили над лесом. Два раза я видел, как спящие белки, потревоженные любопытными орангутанами, снимались с места и летели в поисках более надежных укрытий и их золотисто-рыжий мех переливался в ярких лучах полуденного солнца.