Наверное, скоро спутник опять поменяет назначение. Ходили слухи, что Десятую Тысячу просто хотят превратить в большую школу для космонавтов. Ну что ж - это самое разумное...

   ...У входа в кафе мирно горел четырьмя зелёными лампочками обтекаемый автомат по продаже мороженого. Кстати - ещё вчера он не работал. Корнеев вспомнил, что при входе машинально прочитал на панели целых четыре надписи (хотя вообще-то там было больше трёх десятков ячеек) -

  -- Эскимо

  -- Сливочное

  -- Крем-брюле

  -- Черничный лёд

   - и подумал, что зря не взял мороженого себе. Почему-то застеснялся.

   Ага. Вот эти не застесняются.

   Кафе наполнилось сдержанным шумом. Его всегда производят собравшиеся в одном месте мальчишки, за которыми не следят взрослые и которые не увлечены чем-то, требующим тишины - это неизбежно и с этим можно только смириться. Тем более, что покупка мороженого - вещь важнейшая, особенно когда денег мало, а пайщиков много.

   Пайщиков было, кстати, человек семь-восемь. Это тоже закон - трудно определить точно, сколько мальчишек собирается в одном месте, потому что они всё время передвигаются и путаются. Сдержанно позванивала в руках рослого темноволосого с рыжиной мальчишки лет 13-14 общая касса. Новенькие медные фартинги и полупенни. Кажется, пока был только один выпуск - Империи возвращались к национальным валютам от общих военных бонов, карточек и талонов... Пайщики были одеты в основном в перешитую и разукрашенную по их вкусу армейку, почти все - в зелёных галстуках скаутов, у троих на поясах - пистолеты, у остальных - многофункциональные ножи, у всех - школьные сумки, сделанные под офицерские рабочие. И обувь. Одни футбольные бутсы на всю компанию - они лежали в прозрачном пакете у мальчишки, который первым после сложных расчётов получил право на мороженое (как понял с интересом слушавший Корнеев - "пять раз лизнуть вот тут и откусить вот столько стаканчика, понял?!") и выбрался из терзавшей автомат плотной сопящей кучки. Там победно позванивало и щёлкало. Автомат обречённо гудел.

   Счастливец, ответственно примерившись взглядом, честно лизнул (с дикой, почти кошачьей быстротой - ровно пять раз) и откусил, после чего обнаружил, что на него смотрят. И, облизывая уже губы и нос от мороженого (чтобы точно ничего не пропало), принялся бесцеремонно разглядывать Корнеева тоже. Статский советник смотрел в ответ - смотрел пристально, но бессознательно, так же неосознанно улыбаясь. В конце концов глаза мальчика чуть сощурились, губы разъехались в улыбке и он дружелюбно показал Корнееву язык. А потом помахал рукой и отскочил к товарищам, передал кому-то в нетерпеливо протянутую руку стаканчик... Но перед тем, как они всей стайкой (купили три порции, первая - сливочное, а ещё какого - не поймёшь) выскочили из кафе, на ходу деля мороженое - опять обернулся и снова помахал.

   Ему лет десять. Наверное, жалеет, что война не продлилась ещё года три-четыре. Чтобы он мог пойти добровольцем.

   Хвала небесам, война не продлилась эти три или четыре года. Беги, паренёк. Ешь мороженое, играй в войну, всегда побеждая врагов - и расти. А аппарат будет зажигать для тебя всё новые и новые лампочки - чудо каждый день. Только не забывай, только не смей забыть и не дай забыть, чем оплачено это зелёное мирное свечение...

   ...Как же это пел Борис? Он был священник - настоящий православный священник и ещё - пулемётчик того партизанского отряда, в который его, Радку Корнеева, ещё совсем юного врача, только-только после Лицея, сбросили на ту планету... В отряде было мало людей, в основном инструктора. И откуда-то взявшийся отец Борис. Из местной миссии, кажется - её сожгли в начале войны.

   Странная была песня. Странная, загадочная, немного смешная и суровая. Ещё там были строчки... вот эти: "Но пока мы бьемся, на планету не опустится тьма!"

   Корнеев потом часто повторял их. Очень часто, когда не хватало сил и накатывало чёрное глухое отчаянье, смешанное с тупым ощущением своей беспомощности.

   ЗЛО ПРИХОДИТ К ДЕТЯМ. МЫ УБЬЁМ ЕГО. ДА БУДЕТ ВОЙНА!

   И только так.

   Ему вдруг захотелось связаться с дочерью и с обоими сыновьями. Желание было сильным и почти испуганным. Да нет. Война кончилась. И они живы. И будут жить.

   Зло убито. Да. ТО - убито. Их оно не коснётся. Никого не коснётся уже.

   Но...

   ...Когда война приняла тяжёлый оборот, то где-то в Канаде вылезла на поверхность секта - человек... существ тридать - которая принялась вещать о том, что происходящее - кара Человечеству за его попытки достичь звёзд. Что было с сектой - он не помнил, но зато помнил другое: как нет-нет, да и думал - может, это и правда так? Может, и правда кто-то очень могущественный и непонятный не хочет, чтобы люди прорвались к звёздам? Может, все эти ужасающие бойни и колоссальные жертвы - наказание тем, кто не внял предупреждениям?

   Он честно, как привык, оценивал эти мысли. И всякий раз понимал: нет. Случись ему пройти путь сначала - он бы пошёл тем же путём. Не боясь призраков и реальных бед. А звёзды... звёзды просто никому не даются даром. Трус откажется. Смелый дойдёт.

   И они - дошли.

   И всё-таки как тяжёл был этот путь...

   ...Часы показывали, что время перерыва ещё не кончилось, и далеко не кончилось. Кроме того, после перерыва разбирали дело Стригалёва (см.Приложение-2), и Корнеев подумал, что обойдутся и без него. Это было не малодушием - он хорошо изучил материалы дела. Именно потому и не собирался идти на заседание. Своё мнение он уже написал - и всё. Точка.

   Будь его воля - он бы создал для такой вот мрази отдельный Трибунал. Чтобы она не оскверняла своим соседством и без того исстрадавшихся, истерзанных людей. Но уж больно мало её - это мрази. Возиться ещё...

   ... - Радка.

   Он обернулся на голос - быстро. И так же быстро вскочил, хватая за предплечья плотного, наголо бритого человека, протянувшего к нему с широкой улыбкой сразу обе руки.

   - Васёк! Ты?! Не может быть... - он тряхнул руки старого друга в совершенно бешеном темпе. - Но это правда ты... я падаю - лысый! Лысый и при параде!

   - Бритый, - уточнил полковник Василий Иванович Пичаев, осторожно усаживаясь всем своим масивным, тяжёлым, но не обременённым ни граммом жира телом на кафешный стул. Покачался на нём сомнительно, хмыкнул. - А вообще у меня роскошная кудрявая шевелюра. С бла-ародной сединой. Женщины падают в аккуратные поленницы по обе стороны моего жизненного пути...

   - Балабол, - Корнеев радостно улыбался. - Слушай, лысый, я и не знал, что и ты здесь!

   - Так и я не знал, - развёл руками (из-под парадного мундира выглянули аккуратные манжеты форменной рубашки) Пичаев. - Смотрю - сидит кто-то прямой, как жердь и исполненный Важности и Значимости... думаю - ну, дурней на свете мн... то есть, люди - оне ж разные бывают, подошёл ближе, гляжу - мать моя космическая яшшырыца! Ты!

   - Я... - Корнеев помедлил. - Я, да. И да, здесь уже несколько месяцев. Консультирую одну комиссию.

   Пичаев понимающе кивнул. После войны уже прошло больше года, но окончившаяся победой почти четверьтвековая схватка оставила после себя такие завалы самых неожиданных проблем, что разгребанию их не виделось конца.