— Послушай его, — сказал Бенни. — Просто послушай.
Скорбное вибрато; дрожащий металлический струнный звон — ну и что Бенни Салазар нашел в этом Скотти? Но с другой стороны, много лет назад Бенни вот так же открыл группу «Кондуиты».
— А что ты в нем слышишь? — спросил Алекс.
Бенни закрыл глаза, будто вслушиваясь каждой клеткой своего тела. Наконец он сказал:
— Скотти — это чистота. Абсолютная. Нетронутая чистота.
Алекс тоже закрыл глаза, и все звуки в его ушах тотчас сгустились: шум вертолета, звон церковного колокола, гудение электродрели где-то внизу. Обычная разноголосица автомобильных гудков. Жужжание потолочных светильников, плеск воды в посудомоечной машине. Сонное «Не-е-ет…» Кари-Анны — Ребекка уже натягивала на нее свитер: пора. При мысли, что обед с Бенни Салазаром закончился и надо уходить ни с чем, Алексу стало тоскливо.
Он открыл глаза. Бенни спокойно смотрел прямо на него.
— Алекс, — сказал он, — по-моему, ты слышишь то же, что и я. Так?
Ночью, когда Ребекка и Кари-Анна крепко спали, Алекс извлек себя из вязкого теплого лона их семейной постели, выпутался из пены москитной сетки и пошел в соседнюю комнату, служившую одновременно гостиной, игровой комнатой и кабинетом. Если подойти вплотную к среднему из трех окон и задрать голову, можно увидеть Эмпайр-стейт-билдинг, самую верхушку. Сегодня его остроконечный шпиль подсвечивался красным и золотым. Много лет назад — сразу после катастрофы, — когда родители Ребекки подыскивали для своей дочери скромную квартирку на одну спальню в Швейном квартале, этот ломтик вида из окна чуть ли не определил окончательный выбор. Алекс с Ребеккой планировали продать квартиру, когда Ребекка забеременела, но тут выяснилось, что оборотистый застройщик, выкупивший приземистое здание перед их окнами, намерен его снести и построить на его месте небоскреб — который перекроет им воздух и свет. Продать квартиру стало нереально. И вот, спустя два года, небоскреб начал расти, и это наполняло Алекса безысходной тоской и одновременно головокружительной легкостью: каждый миг, пока солнечное тепло вливалось в их три восточных окна, радовал сердце, и этот клочок сверкающей ночи — которым, сидя на подоконнике и подсунув подушку под спину, он столько раз любовался, часто между затяжками травки, — казался теперь прекрасным, как мираж.
Алекс любил глубокую ночь. Когда не грохочет стройка и не стрекочут вездесущие вертолеты, в ушах словно открываются тайные клапаны, через которые начинают сочиться другие звуки: свист чайника, шаги — это Сандра, мать-одиночка из квартиры наверху, в одних носках топает на кухню; ритмичное постукивание — видимо, ее сын-подросток в соседней комнате мастурбирует со своим телефоном. Покашливание и обрывки случайного разговора на улице: «… ты что, хочешь, чтобы я стал другим человеком?..» — «…да клянусь, меня только бухло и спасает от наркоты!»
Алекс откинулся на подушку, раскурил косяк. Весь вечер он пытался улучить момент и рассказать Ребекке, какую работу он согласился выполнить для Бенни Салазара, но так и не улучил. Бенни ни разу не произнес слова «попугай» — после грандиозных блогоскандалов оно стало восприниматься как оскорбительное. Политическим блоггерам теперь вменяется в обязанность выкладывать на своих страницах декларации о доходах, но даже это не избавляет их от обвинений в продажности. Стоит высказать любое мало-мальски одобрительное суждение, не важно о чем, и тебя немедленно подымут на смех: «Эй, попугай, кто тебе платит?» — и это понятно, люди же не хотят, чтобы им впаривали всякое фуфло. Но Алекс обещал Бенни пятьдесят попугаев, каждый из которых будет на все лады расхваливать Скотти Хаусманна и зазывать народ на его первый концерт: через месяц, в Нижнем Манхэттене.
Вооружившись телефоном, Алекс начал разрабатывать систему отбора потенциальных попугаев из числа своих пятнадцати тысяч восьмисот девяноста шести друзей. Он ввел три переменных: нужны ли человеку деньги («потребность»), есть ли у него связи и авторитет («охват») и велика ли вероятность, что он согласится их продать («продажность»). Выбрав наугад несколько человек из списка, он оценил каждого по всем трем параметрам на десятибалльной шкале и вывел результаты на трехмерный график в своем телефоне, чтобы прикинуть область пересечения для трех линий. Но каждый раз выходило, что если человек показывает приличный результат по двум параметрам, то с третьим у него совсем худо: скажем, его друг Финн, практически нищий, готовый продаться кому угодно, неудавшийся актер, специалист по наркотическим коктейлям, рекомендующий на своей странице оптимальные соотношения кокса с героином и живущий в основном за счет подачек от бывших одноклассников из Уэсли (потребность — 9; продажность — 10), не имеет ни связей, ни авторитета (охват — 1). Люди бедные и при этом имеющие влияние на окружающих — например Роуз, стриптизерша и виолончелистка: стоит ей поменять прическу, как половина женского населения Ист-Виллиджа делает себе такую же (потребность — 9; охват — 10) — практически неподкупны (продажность — 0); к слову, Роуз даже завела на своей страничке новостную ленту, в которой с дотошностью полицейского протокола описывает, кому из ее подружек бойфренд навесил фингал, кто взял взаймы и безнадежно угробил чужую ударную установку и чья собака полдня выла под дождем, привязанная к счетчику на автостоянке. Встречаются, правда, неожиданные сочетания авторитетности с продажностью — к примеру, Макс, бывший вокалист группы «Розариум», а ныне магнат ветроэнергетики и владелец трехэтажной квартиры в Сохо, ежегодно устраивающий в ней рождественские вечеринки с черной икрой, из-за которых все его знакомые уже с августа начинают лизать ему задницу в надежде быть приглашенными (охват — 10; продажность — 8). Но авторитет в данном случае проистекает от толстого кошелька (потребность — 0), так что никакого резона продаваться у Макса нет.
Алекс тупо таращился в экран телефона. Ну и где взять хоть одного человека, который согласится? Но тут вдруг до него дошло, что один человек уже согласился: он сам. И он составил еще один график, постарался оценить себя глазами Ребекки. Потребность — 9; охват — 6; продажность — 0. Он пурист, как правильно заметил Бенни; скажем, когда-то он мог запросто развернуться и уйти от продюсера, заподозрив его в нечистоплотности (это в музыкальном бизнесе!), и точно так же сейчас он разворачивался и уходил от женщин, которые млеют при виде мужика, готового в рабочее время заниматься собственным ребенком. А как он познакомился с Ребеккой — погнался в Хэллоуин за мерзавцем в волчьей маске, который вырвал у нее сумочку. Но — он же согласился, продался Бенни Салазару! Почему? Потому что в его квартире скоро станет душно и темно? Потому что от сидения с ребенком в рабочее время, пока Ребекка преподает и занимается наукой, он уже начинает потихоньку звереть? Потому что постоянно помнит о том, что каждая крупица информации, которую он в свое время постил в сети (любимый цвет, овощ, поза во время секса), хранится в базах данных транснациональных корпораций, которые божатся, что они никогда, ни при каких обстоятельствах ею не воспользуются, — иными словами, потому что он уже куплен со всеми потрохами — сам продался бездумно и беспечно, причем в тот момент жизни, когда считал себя свободным как птица? Или виновата странная симметрия, по которой он впервые услышал имя Бенни Салазара от той девушки, с которой встречался всего однажды, пятнадцать лет назад, и вот теперь встретился наконец с самим Бенни — благодаря игровой группе?
Впрочем, это сейчас не важно, решил Алекс. Важно найти еще полсотни таких, как он, которые перестали быть собой, сами о том не догадываясь.
— Нет, физика — это обязаловка. Три семестра. Кто не справился, до свидания.
— Постой, — поразился Алекс. — Ты же говорила, твоя специальность — маркетинг?
— Ну и что? — Лулу пожала плечами. — А раньше была эпидемиология. Это еще когда вирусный маркетинг был актуален и все кругом говорили про вирусы.
