В больших розвальнях, под общей меховой полстью и каждый в тулупе, лежали трое скрючившихся мужчин, подобно ядрам в китайском орехе.

Подымался легкий парок.

– Живы! – обрадованно вскричал дворский.

Один из лежавших под снегом простонал и начал приподыматься, цепляясь закоченевшими руками за отводину саней. Шапки на нем не было. Седая голова была повязана заиндевевшим шарфом. Ветер шевелил короткие седые волосы.

Короткая и тоже седая и, как видно, по нужде запущенная борода и усы щетинились на тощих, сизых от холода щеках.

– Ну-ну, отец!.. Подымайся, подымайся, батюшко!.. – соболезнующе проговорил дворский, подпирая старика под спину.

Тот, мутно поводя очами, что-то проговорил.

– Ась? – переспросил дворский, приклоняя ухо. – Нет, не по-русски глаголет! – сказал он обступившим сани дружинникам и воинам.

Даниил, успевший уловить несколько бессвязных латинских слов, произнесенных залубеневшими устами незнакомца, спросил по-латыни:

– Как ваше имя, преподобный отец? – ибо князь теперь уже не сомневался, что перед ним католический священник.

– Иоаннэс… – начал было старец, глядя в наклонившееся к нему лицо Даниила, однако далее этого не пошло и с посиневших губ долго срывалось лишь многократно повторяемое какое-то «плы» и «пры».

– Иоаннэс де Плано-Карпини?! Легат апостолического престола! – вырвался у князя Даниила возглас невольного изумленья. – Боже мой! Епископ! Но… как вы здесь? И что произошло с вами?

Ответ на это князь вскоре и получил – ответ искренний и подробный, – когда, отпоив и оттерев папского легата и двоих его спутников – киевлянина Матвея и второго, монаха-францисканца, Бенедикта-переводчика, князь взял Иоанна Карпини в свою повозку.

– Латынский бискуп! – успел сообщить дружинникам и возчикам, обступившим его, Андрей-дворский. А князю своему успел шепнуть на ухо: – Ох, Данило Романович! Не вверяйся сему старику: нос клином и губы тонки, щаповаты, – хитер!

Посоветовавшись с дворским, князь решил, что легата и Бенедикта они довезут до ближайшего стойбища, подвластного Батыеву зятю, и здесь он, Даниил, как обладающий теперь пайцзою царевича Батыева дома, окажет Карпини содействие в продолжении его пути.

Вот что поведал, без утайки, князю Галицкому брат Иоанн де Плано-Карпини, из ордена миноритов, и в то же время странствующий легат святейшего престола, прославленный виноградарь католической церкви среди славян Пруссии, а также в Польше, в Чехии, Венгрии и в Литве, златоуст католицизма.

На прошлогоднем соборе в Лионе верховный Понтифекс огласил следующее: святейшего отца волею и советом кардиналов, излюбленнейший из братьев Иоаннэс де Плано-Карпини, ордена миноритов, сразу после сего собора будет послан с другим францисканцем, Бенедиктом, сперва к Батыю, а там, если представится возможным, то и далее – на Орхон, к самому императору монголов, Куинэ-хану.

Легат получил указание все узнавать и рассматривать у татар внимательно и усердно.

«У татар ли только?» – подумалось Даниилу.

Плано и Бенедикт ехали сперва через Германию. Один из вассалов императора Фридриха – король Богемии Оттокар оказал легатам достодолжную встречу и препроводил со своим письмом к племяннику своему, герцогу Силезии Болеславу. Оный же в свою очередь – к герцогу Лаутиции Конраду Мазовецкому. Но в Кракове был в это время князь Василько. И, по горячей просьбе герцога Болеслава, Василько Романович взял Карпини с собою, дабы тому было безопаснее ехать, и привез его в Холм.

Даниил с все большим вниманием слушал повествование брата Иоанна.

– Ходатайство Болеслава и Конрада за нас, светлейший герцог Даниэль, было принято братом твоим, герцогом Василиком, с великой благосклонностью и вниманием. Герцог Василик уговаривал нас погостить, но мы неуклонно стремились выполнить повеленное нам папою… Однако, видя благосклонность брата твоего, мы, имея на то повеление папы и кардиналов, просили герцога Василика, чтобы он созвал епископов русских, так как имеем сделать чрезвычайной важности сообщение, что он и выполнил.

Даниил слегка нахмурился. Карпини продолжал:

– Тогда мы прочли герцогу Василику, а также всем его епископам грамоту святейшего отца, в которой папа увещевает Руссию возвратиться к единенью со святой матерью церковью. Они, то есть Василик, и епископы, и бояре, благожелательно преклонили слух свой к нашему заявлению. Однако герцог Василик сказал, что впредь до возвращения твоего от Бату, пресветлый герцог, они ответа никакого дать не в состоянии.

«Узнаю моего „герцога Василика“», – подумал Даниил.

Иоанн де Плано-Карпини повествовал далее. Обласканные Васильком, они вдобавок получили от него несколько весьма ценных мехов на неизбежные подарки татарам.

– И это явилось, – ответил папский легат, – большим дополнением к тем драгоценным мехам, которые преподнесли нам польские верующие дамы с тою же целью – одаривать этих гнусных язычников. Мы ведь, отправляясь к татарам, не знали, что это народ, столь приверженный к мздоимству!.. Увы мне!..

И Карпини заплакал.

– Полноте! Что с вами? – спросил сочувственно князь.

– Ничего, ничего, герцог… благодарю вас… – пытаясь удержать рыдания, отвечал Карпини. – Это плачет моя ветхая, изнуренная плоть, а с нею скорбит и онемощневший дух мой…

И легат перекрестился по-латынски – с левого на правое плечо и всеми пальцами.

– Я плачу оттого, – продолжал он, – что оказался недостоин своего преблаженного и великого учителя, Франциска из Ассизи, который не только телесные мученья свои и добровольно принятую нищету любил и радостно благословлял, но и самую смерть именовал не иначе как «сестра наша Смерть!».

Я же, маловерный и малодушный, который давно ли еще просил господа в молитвах своих даровать мне мученический венец среди язычников, – я, стоило мне испытать надругательства и глумленья язычника Коррензы – правда, они были ужасны! – тотчас и не вытерпел и вознегодовал! А стоило мне побыть несколько часов среди снежной бури, под страхом смерти, – как начал взывать и молиться, дабы отсрочен был конец мой, все равно уже столь близкий!..

– Скажите, дорогой легат, – спросил Даниил по-латыни, ибо и вся их беседа происходила на латинском языке, – разве герцог Василько, разве палатин и комендант Киева Дмитр Ейкович не предупредили вас о том, что вам предстоит испытать в Татарах?

– О! – воскликнул, складывая ладони, брат Иоанн. – Молитвы мои всегда будут сопутствовать высокочтимому брату вашему, герцог! Я никогда не забуду также и услуг и советов наместника, поставленного в Киеве от герцога де Создаль, Ярослава. Наместник и комендант Киева дал мне, помимо продовольствия и повозки, целый ряд незаменимых советов. Так, например, сказал, чтобы я любою ценою выхлопотал и купил у Коррензы татарских лошадей, которые умеют отыскивать корм под снегом, ибо у татар нет ни соломы, ни сена, ни пастбища. Однако хан Корренза бессовестно выманил у меня, помимо денег, также и повозку мою, заменив ее тем простым, скользящим по снегу экипажем, без верха, в котором вы и нашли меня под снегом, – выманил за одну только лошадь и за проводника… А затем, не давая покоя, непрестанно спрашивал через своих дворецких: чем хотят папские послы поклониться ему? Когда же я ответил, что у меня уже все выпросили и отняли татары на предшествующих ямских станах, то Корренза распалился гневом и закричал: «Зачем же вы лжете, что пришли от великого государя папы, если вы столь нищие?»

На это я смиренно отвечал, что хан Корренза прав: мы и впрямь нищенствующие, ибо живем по заповеди апостола: «Не берите с собою ни золота, ни серебра, ни меди в поясы свои»; что, в знак добровольно принятой нищеты, мы с братом Бенедиктом препоясали чресла свои не поясом, но простою веревкою, которую хан видит на нас.

Тогда сей нечестивец Корренза засмеялся ужасным и страшным образом – как бы в горло свое – и сказал мне: «Когда мы захватили страну Ургенч, мы встретили таких же точно нищенствующих монахов – дервишей, как вы. Они тоже были подпоясаны веревкой, как ты и твой товарищ. И они кружились и прыгали. Будешь ли ты кружиться и прыгать?»