— Сколько уже пришло? — снова спросил ваткрианец.

— Только Ей ведомо, — отозвался другой. — По меньшей мере, половина королей Шансара, и еще многие находятся в пути, как говорит Урл. И не так важно, что именно он будет говорить — он король, и даже больше. Клянусь Ашкар, я пойду за ним. Мной овладела лихорадка, сам не знаю, почему. Вы тоже ее чувствуете, да и весь Ваткри чувствовал еще до того, как он уложил нас на обе лопатки. Это лихорадка, и все эти племена вокруг горы тоже подхватят ее.

— Я люблю его, — заявил один из них. Еще один расхохотался и отпустил грубую шутку, вороша угли в костре. — Нет, не той любовью, про которую ты подумал своими деревянными мозгами. Это как любовь к земле, к месту, где ты родился, нечто, к чему жаждешь вернуться, за что готов отдать жизнь, лишь бы только оно досталось и твоим детям тоже.

— Э, да ты романтик. Нет, я питаю к нему не любовь. Но ему нужна справедливость — только она одна. И он сын короля, но при этом в лодке или на подъеме работает наравне с нами — я очень ценю это в любом человеке. Он может помочь, но при этом ничуть не роняет королевского достоинства. Таковы были короли встарь. А кроме того… страна черноволосых людей очень богата и сама просится к нам в руки. Те пираты внизу тоже поймут это.

Потом они завернулись в свои одеяла и заснули.

На желтой заре жрецы принесли благовония. Появились короли — могущественные свирепые люди, каждый с двумя-тремя личными телохранителями, старшим сыном и магом. Они обступили кратер. Это место как нельзя лучше подходило для устройства какой-нибудь западни, но западни не было: в такое время законы строго-настрого запрещали подобное. Дерево уже почти перестало дымиться.

Ральднор обратился к ним. Его голос разносился до краев кратера, но этот голос звучал не только у них в ушах. Он говорил с каждым из них в его разуме. Они встревожились; маги принялись бормотать заклятия и делать сложные жесты. От их заклинаний в воздухе стоял гул, точно жужжал пчелиный рой.

Потом настала тишина — постепенно, не сразу. Их подхватил мощный вал, будто вода, вырвавшаяся из-под земли, вспучившая землю, заполнившая кратер, несущаяся вниз по склонам, увлекая за собой камни, на лежащее внизу плато. Сначала один человек, затем другой. У каждого была какая-то крошечная трещинка, какой-то разлом в непробиваемой броне, окружавшей разум. Каждый почувствовал, что сквозь эту трещинку, этот разлом проникает что-то чуждое, но это проникновение было слишком стремительным, чтобы они успели почувствовать страх. В тот миг они не ощущали ни жадности, ни сожалений, ибо он затмил их мысли своими. На этот краткий миг он превратил каждого из них в самого себя. Они видели его стремления и цели, его боль, его страсть и его силу — так, словно все это было их собственным. Они чувствовали его горе, гнев и решимость во что бы то ни стало добиться цели. Потом все померкло, истаяв, как закатные краски в небе, испарившись, точно влага в жару.

После этого было много пересудов. Они перекрикивались друг с другом, пока колдуны занимались своим делом. Но буря пролетела и улеглась. Что бы они ни сделали, это уже не имело значения.

— Как можно одновременно говорить со столь многими, просто используя свой разум? — поражался ваткрианец, который рассуждал о захвате земли висов. — Он что, бог? Только посмотрите, как они спорят.

— И пусть себе спорят. Решение уже принято. Он принял его. Звери, бегущие к морю топиться, могут обсуждать по пути, что и зачем они делают, но море все равно получит их.

В святилище старый жрец сидел, положив на колени свои змеиный посох. Он тоже, подобно остальным, ощутил, как его сознанием завладел чей-то чужой разум. Но внутренняя уверенность и суровая выучка многих лет жречества позволили ему заглянуть в глубины души Ральднора и увидеть его прошлое, его одиночество, вину и боль, теперь навсегда потерявшие значение, но все же оставившие неизгладимый след, подобный глубоким шрамам.

«Мы спрашиваем: он что, бог, этот человек? — думал жрец. — Но сейчас он — нечто, чему мы не ведаем имени. Он нашел свою душу, но утратил при этом себя самого. Ральднор — или Ральданаш из мифов. Он сказал, что его мать была Ее дочерью… Да, я видел ее. У нее было Ее лицо. И люди его народа — я так ясно вижу их перед глазами, когда он вызывает лица в своей памяти. За бескрайними морями — но они поклоняются Ей… Как такое возможно? Странная раса, ныне дремлющая — но он разбудит ее. И он принадлежит им, он дитя своего народа. Больше не человек, но обобщенное существо. Да, вот что он теперь. Не король и не бог, но их суть, их выражение».

Посох дрогнул у него в руках. Он улыбнулся, но его узкие губы остались неподвижными. Он так часто наводил эту иллюзию, что теперь она почти въелась в дерево. Посох верил в то, что он змея. Он сам именно так объяснял это явление.

За стенами домика сгущался и уходил день. Старик ощутил, что они изменили линию поведения и начали склонять друг друга в том направлении, которое уже выбрано за них.

«Но, кем бы он ни был, приходилось ли нам встречать другую такую силу? — подумал жрец. — Под силу ли нам сдержать ее? Когда-нибудь борьба будет окончена. Неужели тогда он просто сгорит, как это магическое дерево? Что сможет снова превратить его в человека?»

Лето уже потихоньку клонилось от своей золотой середины, когда три короля прибыли в Пеллеа вместе с домочадцами, лордами своих земель и городов. Они пришли каждый по своим причинам, каждый со своим любопытством, страхами и нетерпением. Они говорили с Джарредом и глазели на темноволосых мужчину и женщину, разгуливающих в изысканных ваткрианских нарядах. Чужак, Ральднор, повез свои требования в варварский Шансар и отсутствовал вот уже два месяца по ваткрианскому календарю.

— Ты потерял его, — сказал Клар. — Колдуны сожрали его, и это к лучшему.

Но Джарред уже не был тем юнцом, которого он помнил, — теперь к его внешней привлекательности добавилась спокойная уверенность в себе. Клар заметил и то, какой стала Сульвиан. «Она мечтает об этом чужеземном короле, кем бы он ни был, — удивился он. — Она будет горевать, если он не вернется».

Клар пробыл в Пеллеа два дня, когда с гор спустились дозорные. Они видели на верхних перевалах всадников в ваткрианской форме и с оружием, с белоголовым человеком во главе, следом за которыми тащились сотни две шансарцев на своих тощих болотных зверюгах. Клар сделал вывод, что чужак ведет вражескую армию, желая разбить цивилизованных людей юга. Он призвал к действию, но добился лишь одного: Эзлиан Вардатская посмеялась над ним — нет, не грубо, а ласково, и это было еще хуже. Он привел горстку своих людей в боевую готовность. Когда через четыре дня армия появилась на Пеллеанской равнине, он выехал ей навстречу. И тогда его череп, казалось, раскололся от впечатлений — ярких, бесформенных, восхитительных, будто вызванных каким-то наркотиком. Это неумолимо напомнило Клару о погибшем брате, с которым он мог говорить в мыслях, и в глазах у него защипало. Он отогнал от себя эмоции и оглядел незнакомца.

— Вижу, ты действительно таков, как о тебе говорят. Хорошо выбрал место для своего похода — край магов. И, клянусь Ашкар, ты привел сюда своих братьев.

Однако он въехал в Пеллеа бок о бок с Ральднором. Что-то задело его, глубоко задело, но непостижимым образом он успокоился.

Сбор назначили на утро.

Пятеро шансарских Королей, приехавших с Ральднором с озер, с угрюмыми лицами сидели за его спиной. Было ясно, что они уже приняли свое решение. Ваткрианцы рассказывали о неслыханном единении, слиянии разумов у того маяка в Шансаре, но если даже его кто-то ожидал или боялся, ничего не произошло. Ральднор говорил с ними как принц, умно и честно. Он показал, что они могут получить — но не утаил и того, что могут потерять в том случае, если их отыщут люди темных рас, куда сильнее, чем они, горящие желанием раз вязать войну.

— Ну что, леди Эзлиан, — спросил Клар, — никакой мистики, на которую вы надеялись?