Крестоносцы не скрыли и этого последнего торжества от каирских послов, готовых к отплытию из порта св. Симеона; на четырех верблюдах были препровождены к ним головы и останки 200 мусульманских воинов».

По весне в порт Святого Симеона прибыла очередная партия пилигримов. На пути от моря в лагерь эта толпа была настигнута мусульманами. Около тысячи христиан пало от их кривых мечей, и остальных постигла бы та же участь, не подоспей на помощь все тот же вездесущий Готфруа Бульонский. Неприятель рванулся к мосту, чтобы укрыться в крепости, но христиане, успев перекрыть эту дорогу, стиснули их в кольцо между Оронтом и горами. Башзиан, наблюдавший из башни дворца за ходом схватки, тут же выслал подкрепление и приказал затворить за воинами ворота: они должны победить или умереть. Избиение неверных описано в летописях очевидцев с поистине кошмарными подробностями – утверждают, само течение Оронта остановилось из-за загромоздивших его трупов…

На холме, который и по сей день служит для мусульман кладбищем, крестоносцы выстроили укрепление. С этой стороны «мышеловка захлопнулась» – но в распоряжении осажденных были еще одни, западные ворота, через которые они могли получать продовольствие. Здесь пока не ступала нога крестоносца. Посовещавшись, решили соорудить укрепление и здесь – но, поскольку это дело было сопряжено с большой опасностью, все отказывались браться за него. Тогда вперед выступил неутомимый Танкред. У прославленного рыцаря не хватало денег, и остальные вожди охотно «сбросились» на столь богоугодное предприятие. На холмике подле ворот св. Георгия высился монастырь, который Танкред и приказал укрепить. 7 марта здесь было отмечено очередное чудо, благодаря которому 60 крестоносцев, как рассказывает Раймунд Ажильский, выстояли против семи тысяч неверных. «Еще удивительнее то, что в течение предшествующих дней лил страшный ливень, который размыл почву и заполнил ров вокруг нового укрепления». Впрочем, утверждает хронист, «врагам помешала вовсе не распутица, а единственно всемогущество Божье».

А почему бы и нет? Ведь, судя по рассказам хронистов, Всевышний сопровождал крестоносцев даже в такие места, куда, по определению, принято ходить в одиночку. Как-то в жаркие июньские дни все тот же Танкред мучился желудком. Отправившись со своими воинами на поиски леса для сооружения осадных машин, он вынужден был в очередной раз уединиться. Случайно повернув голову, рыцарь обнаружил неподалеку от того места, где он сидел на корточках, четыре длинных ствола. Судя по всему, они ранее уже кем-то использовались, поскольку были очищены от коры и веток. Танкред, как пишет его историограф Рауль Каэнский, не поверил «ни себе, ни глазам своим». Да и в глазах всего воинства это было настоящим чудом Божьим: «Чудо – то, что я сейчас поведаю! Кто иной, кроме Бога, который заставляет воду течь из камня, заговорить ослицу, создает все из ничего, кто, как не он, даже в болезни, обессиливавшей рыцаря, нашел средство излечить войско… превратив гнусную болезнь в некое лекарство, более драгоценное, чем самый драгоценный из металлов!»

Теперь на осадных работах денно и нощно трудились все – даже толпы нищих и разбойников, объединенные под командованием так называемого «царя отребья». Христиане полностью контролировали внешнюю сторону крепости; но то, что творилось внутри, было поистине ужасно. Ярость турок обрушилась на беззащитных пленников. Одного из них, Раймунда Порте, вывели на городские укрепления, чтобы он убедил товарищей заплатить за него выкуп. Отважный рыцарь попросил смотреть на него как на человека, которого уже нет среди живых, и не жертвовать ничем ради его спасения. Услышав это, правитель Антиохии потребовал, чтобы Раймунд немедленно принял ислам, обещая ему за это всевозможные почести. Присутствующие замерли, когда вместо ответа тот, скрестив руки, встал на колени – и голова скатилась со стены… В тот же день остальные пленники были сожжены на костре.

И все же, после семи месяцев мучений, Антиохия была покорена. «Ключи от города» добыл для крестоносцев не кто иной, как Боэмунд. Как-то раз он случайно познакомился с антиохийским армянином по имени Фирруз – сын богатого ремесленника, он лишь недавно перешел из христианства в ислам, чтобы поправить дела. Фирруз отвечал за защиту трех городских башен, но, судя по всему, заманчивые посулы князя Тарентского не оставили его равнодушным. Впрочем, возможно, дело отнюдь не в корысти, а в божьем промысле. Во всяком случае, армянин поведал, что ему во сне явился Иисус Христос и повелел предать Антиохию в руки христиан.

«Когда Боэмунд условился с Фиррузом, каким образом исполнить задуманное ими предприятие, он предложил собраться главным предводителям христианской армии; он представил им все бедствия, которые они уже вынесли, и те, которые угрожали им в будущем, и заключил словами, что совершенно необходимо войти в Антиохию, что не следует быть разборчивыми в средствах для одержания этой победы. Многие вожди поняли тайное побуждение, которым руководствовался Боэмунд, и возразили ему, что несправедливо было бы допустить, чтобы один человек воспользовался общими трудами; восстали и против того, чтобы овладеть крепостью посредством какой-нибудь уловки или коварства, изобретением которых свойственно пробавляться женщинам.

Боэмунд, которого история прозвала Улиссом латинян, не отказывается от своего замысла; он начинает распространять самые тревожные слухи. Христиане узнают, что Кербога, властитель мосульский, приближается к Антиохии с 200 тысячами войска, поднявшегося с берегов Тигра и Евфрата. Вожди снова собираются на совет; Боэмунд предупреждает о великих опасностях, угрожающих крестоносцам. „Время не терпит, – говорит он, – торопитесь действовать: завтра, может быть, будет поздно“. Он объявляет вождям, что знамя крестового похода может уже через несколько часов развеваться на стенах Антиохии, и показывает письма Фирруза, который обещает предать им три башни, которыми он заведует, но только с условием не иметь дела ни с кем, кроме Боэмунда, и чтобы ценой этой услуги было предоставление города во власть Боэмунда; между тем опасность с каждым днем увеличивается; бежать – позорно, предпринимать битву – безрассудно. Эти слухи встревожили всех и заставили умолкнуть все личные интересы соперников. Все вожди, исключая непоколебимого Раймунда, согласились предоставить Боэмунду главенство в деле покорения Антиохии; князь Тарентский назначил осуществление этого предприятия на следующий день»

(Жозе Мишо, «История Крестовых походов»).

Чтобы обмануть защитников крепости, крестоносцы еще вечером вышли из лагеря, притворившись, что следуют навстречу эмиру. Но, едва долины и горы окутала ночь, они неслышно подкрались к стенам Антиохии с запада близ башни Трех сестер, которую сторожил Фирруз. Отчаянный ломбардец по имени Пайен взобрался по кожаной лестнице на башню; следом за ним поднялся сам Боэмунд. Скоро антиохийские улицы были заполнены христианами. Утверждают, что для 10 тысяч горожан эта ночь стала последней. Башзиан успел ускользнуть через потайные ворота – но его узнали армянские дровосеки. Они, не раздумывая, отрубили голову поверженному правителю – в конце концов, именно в этом искусстве они упражнялись всю свою жизнь… Голова была доставлена на рассвете новым властителям Антиохии – как раз когда на одной из самых высоких башен города взвилось знамя Боэмунда.

Надо сказать, что измена не принесла Фиррузу славы. Новоявленный христианин последовал за крестоносцами в Иерусалим, где и умер два года спустя, успев в очередной раз перейти в мусульманство, презираемый всеми. Кто и по какому обряду провожал его в последний путь – история умалчивает…

Пока Антиохия ликовала, грозный Кербоги неумолимо продолжал двигаться к ее стенам. Незадолго до того, как он отправился в поход, мать эмира настойчиво советовала ему воздержаться от войны с франками. «Я знаю, – сказала она, – что им, разумеется, не сравниться с нами в бою; но ведь за них каждодневно сражается их бог, который и днем и ночью защищает их своим покровительством и охраняет их, как пастух охраняет свое стадо; напротив, тех, кто хочет противодействовать им, – таковых тот же бог повергает… Если начнешь против них войну, это причинит тебе наверняка большой ущерб и позор, и потеряешь многих своих верных воинов». Как утверждает аноним, эмир воскликнул: «Не являются же, в конце концов, Боэмунд и Танкред богами франков, и им не избавить своих от их врагов, пусть даже они пожирают за раз две тысячи коров и четыре тысячи свиней!» Оставив эту изысканную метафору на совести автора, добавим, что очень скоро у крестоносцев не осталось ни свиней, ни коров – блокада, в которую заключил крепость коварный эмир, сделала голод невыносимым. Как пишет хронист, он «довел христиан до рокового, мертвенного равнодушия, и спасение их должно было произойти из самой крайности их бедствий»…