Я тщетно увещевал Холмса подписаться на один из множества электронных ресурсов, которые уже были доступны. Из-за развития технологии, указывал я, старые методы исследований устарели. При наличии портативного компьютера, который можно приобрести в любом большом городе за приемлемые деньги, к нашим услугам будут все библиотеки и газеты мира. Холмс выступал резко против этой идеи:

— Неужели, Уотсон, вы никогда не ощущали, держа в руках бумажную книгу, как она передаёт идеи и стимулирует работу мысли посредством прикосновения! Вы читаете научный трактат, останавливаетесь подумать над прочитанным, а вдохновение передаётся вам через кожу рук!

— Ага, через руки прямо в мозг, несомненно. Это прекрасно, Холмс, но…

— Нет, Уотсон, тут я проявлю твёрдость. Мне нужно то, до чего можно дотронуться, а не закорючки на экране.

Наблюдая за тем, как в течение следующих нескольких дней Холмс становится всё счастливее и счастливее, я пришёл к пониманию глубинных причин его упрямства. Вот уже почти десять лет после событий, последовавших за убийством миссис Чалмерс, как он похоронил себя в деревне и, по собственным представлениям, погряз в безделье. Ещё давно Холмс признавался, что если его мозг не занят решением достойной задачи, то напоминает мощный двигатель, работающий вхолостую на всех парах и разрывающий сам себя. Определённо, он наконец столкнулся с одним или даже несколькими преступлениями из разряда тех, которые могли возбудить интерес и расследование которых требовало сбора и сопоставления фактов и разработки различных гипотез, что доставляло ему истинное наслаждение. Уже одно это могло стать поводом для радости. Вторая причина заключалась в том, что вся работа происходила у него в мозгу, он пользовался старыми добрыми методами. Вряд ли можно вообразить Шерлока Холмса, который занимается исследованием какой-то проблемы сидя перед дисплеем, используя статистические методики для соотнесения фактов и храня гипотезы на диске.

Правда, в какой-то момент он прибегнул-таки к современным средствам. Возможно, в конце концов его одолела зима. Много недель подряд Холмс весело бегал по холмам или сидел в кресле во дворе, выпуская клубы табачного дыма и погрузившись в одну из заказанных им книг, но из этого, как я понял, мало что выходило в плане умозаключений. Началась зима 2001 года, прогнозы обещали сильные холода, в итоге прогулки Холмса, по-видимому, пришлось бы ограничить.

Когда прибыла новая партия коробок, Холмс какое-то время провёл в одиночестве, запершись в библиотеке, откуда то и дело доносились глухие удары и ругательства. Поздно вечером мне удалось-таки проникнуть внутрь, и я обнаружил Холмса сидящим перед маленьким светящимся экраном и старательно печатающим что-то на облегчённой клавиатуре, которая лежала у него на коленях.

— Так-так, — искренне обрадовался я, — значит, двадцать первый век вторгся в итоге в работу частного детектива?

Какое-то время мой добрый друг, казалось, был полон решимости не обращать на меня внимания, но потом оторвался от экрана и повернулся ко мне.

— Тема закрыта, Уотсон, — буркнул он, подняв длинный костлявый указательный палец к моему лицу. — Если вы будете настаивать на обсуждении данного вопроса, мне придётся попросить вас уехать!

Только тогда я напомнил себе, что Холмс всегда плохо реагировал на сарказм. Тем не менее и его злость, и угрозы меня поразили, и я молча уставился на него, разинув рот. Неловкое молчание затянулось на несколько минут, и в итоге его нарушил Холмс, который мягко сказал:

— Простите меня, Уотсон. Меня вывело из душевного равновесия то, что я обнаружил. Дайте мне ещё неделю, и тогда я поделюсь с вами и Лили своими находками.

Для меня неделя тянулась бесконечно, а Лили чудесно проводила время, ухаживая за пчёлами. Эту эстафету она давно уже приняла от Холмса и выполняла всё необходимое с энтузиазмом, который поражал меня до глубины души и разительно отличался от отношения самого Шерлока Холмса, постепенно терявшего интерес к насекомым. Пока запасы молодильного вина не иссякли, Холмс был счастлив позволить Лили получать радость от нового хобби — пчеловодства. Лили, в свою очередь, часто говорила, что ей нравится хлопотать на пасеке ещё и потому, что тем самым она обеспечивает нам совместную юность и радость навеки. «Пока не вспыхнет новое солнце», как она это сформулировала, хотя мне подобный образ показался скорее пугающим, чем поэтичным. Её усилия приобретали ещё большую важность в свете моих провальных попыток, несмотря на десятилетия анализов и тестов, выделить из нашего медового эликсира ту субстанцию, которая отвечала за его особые свойства.

Неделю спустя мы с Лили по просьбе Холмса пришли к нему в библиотеку и обнаружили, что он нервно ходит по комнате взад-вперёд. В камине весело потрескивал огонь. С пролива налетел сильный шторм. Ветер свистел по дому и ревел в дымоходе; то и дело по окнам стучал град. После переезда на ферму Лили настаивала на том, чтобы провести центральное отопление, и ей даже удалось привлечь на свою сторону миссис Хадсон. Однако мы Холмсом выступали против подобных инноваций. И правда, подумалось мне, что может быть лучше, чем такая погода, уютная комната, камин, и посреди всего этого — оживлённый Шерлок Холмс, излагающий свою теорию о том, как объяснить последнюю волную ужасных преступлений. Прямо как в старые добрые времена!

— Вы оба знаете, — начал Холмс, — что я несколько последних месяцев был поглощён историческими изысканиями. Скорее всего, вы ещё не догадались, в чём их суть. Если вкратце, то я изучал убийства.

Он сделал паузу, чтобы понаблюдать за нашей реакцией. Лично я растерялся. Лили сказала:

— Только из-за того, что мы тогда видели по телевизору? Да ну, это чушь!

Она хотела сказать что-то ещё, но Холмс перебил:

— Моя дорогая Лили, вряд ли мне стоит напоминать вам, кого именно мы мельком видели на экране.

Лили побледнела и замолкла. Я спросил:

— Так у вас есть объяснение?

Холмс покачал головой:

— Только система в первом приближении да гипотеза, но, возможно, уйдёт с десяток лет, а то и век, чтобы её подтвердить или опровергнуть. — Холмс замолчал и уставился невидящим взглядом на пляшущие языки пламени, а потом продолжил: — Просматривая видеозаписи терактов в отношении лидеров мирового уровня, я обнаружил однозначное присутствие Мориарти ещё в одном случае: во время военного парада в Каире в тысяча девятьсот восемьдесят первом году.

когда автоматной очередью был сражён президент Египта Анвар Садат. Мне пришли на ум кое-какие соображения касательно двух убийств, когда появлялась фигура призрака. Во-первых, разумеется, временной интервал. Как я уже говорил, с момента убийства Садата до атомного взрыва близ Солт-Лейк-Сити, в штате Юта, прошло ровно столько времени, как с момента взрыва до недавнего убийства Пхитсанулока. Само по себе это могло бы показаться просто любопытным совпадением, не имеющим никакого значения. Но я обратил внимание на выражение лица фантома в обоих случаях. Если во время убийства Пхитсанулока это была растерянность, то в момент смерти Садата — понимание и даже нетерпение. Есть определённая прогрессия. Это заставляет меня предположить, что профессор Мориарти каким-то образом спасся от смерти в Юте и сначала переместился на десять лет вперёд с момента взрыва, появившись точно в момент гибели Пхитсанулока, а потом метнулся в другую сторону на такое же время, оказавшись свидетелем убийства Садата.

— Это как движение пружины или, скорее, маятника.

— Но тогда амплитуда была бы с каждым разом всё меньше, — возразила Лили.

— Именно, — сказал Холмс. — Очевидно, здесь работают другие законы природы, чем закон сохранения энергии, хотя, возможно, Мориарти всё ещё подпитывается мощностью атомного взрыва.

От этих странных концепций, следовавших одна за другой с невероятной скоростью, у меня ум за разум зашёл и закружилась голова. Я ощупью нашёл стул и тяжело опустился на него: