Мне ничего не оставалось, как поддержать ее выступление.

— Они не еретички, — утверждал я. — Против них нет ни обвинений, ни свидетельств. Стало быть, и меня нельзя обвинить в том, что я их покрывал.

— Свидетельства есть, — возразил Пьер Жюльен. — Жан Пьер обвинил их в колдовстве и сговоре против Святой палаты.

— Его признание не подтверждено.

— Он подтвердил его вчера.

— Оно было вырвано под пыткой.

— В этом нет ничего противозаконного, брат Бернар, — заметил сенешаль. При этих словах я резко обернулся к нему и заявил:

— Непредвзятые наблюдатели не имеют права вмешиваться в ход разбирательства! Если вы еще раз посмеете открыть рот, то вас исключат из состава собрания! Ваше преосвященство, выслушайте меня. — Я снова обратился к епископу. — Вчера ночью Жордан Сикр, один из служащих, который, как ранее предполагалось, погиб вместе с отцом Августином, признался, что он организовал это убийство по воле Раймона Доната. Он не упоминал о женщинах, которых вы видите здесь. Они не имеют отношения к убийству отца Августина.

— Показания Жана Пьера относились к смерти Раймона Доната, а не отца Августина, — перебил Пьер Жюльен.

— Но они связаны! Ваше преосвященство, Раймон расправился с отцом Августином, потому что отец Августин проводил ревизию старых реестров. А Раймон использовал эти реестры, чтобы получать деньги с людей, имевших еретиков среди своих предков. Тот, кто убил Раймона, наверное, устал платить деньги и бояться, что его изобличат…

— Как еретика? — перебил епископ.

— Или как потомка еретиков.

— Значит, эти женщины все-таки виновны, — провозгласил епископ. — Так или иначе.

— Ваше преосвященство…

— Только посмотрите, как он их защищает! — вдруг закричал Пьер Жюльен. — Сам под судом, а печется о них больше, чем о свой жизни!

— Мне ничто не угрожает, — возразил я. — Если они не виновны, то не виновен и я, ибо кто поверит, что я еретик? Кто? Кто будет свидетельствовать против меня? Отец мой, вы же знаете, что я добрый католик. — Я обращался к приору, который, как мой старинный друг, был хорошо знаком со всеми тайнами моего сердца. — Вы конечно знаете, что это вздор.

Но приор неловко заерзал в своем кресле.

— Я ничего не знаю… — пробормотал он. — Есть улики…

— Что? Какие улики?

— Трактат Пьера Жана Олье о бедности! — воскликнул Пьер Жюльен. — Или вы станете отрицать, что держали эту дьявольскую книгу у себя в келье?

В этот момент мне стало ясно, что против меня велось следствие. В моей келье проводили обыск, обо мне, наверное, наводили справки. И я понял, что пока я ездил в Кассера, тут расследовали мою правоверность.

Неудивительно, что Пьер Жюльен оказался слишком «занят» и не смог допросить Жордана Сикра. Ну конечно, ведь он был увлечен куда более важными делами, а именно очернением моей репутации.

— В вашей келье, брат Пьер Жюльен, есть руководства по заклинанию демонов, — сказал я, оставаясь внешне спокойным, но внутри весь трепеща. — Никто, однако, не говорит, что вы этим занимаетесь.

— Работы Олье были осуждены как еретические.

— Некоторые из его идей были осуждены, но не все его работы. Более того, вы найдете эту работу в библиотеке францисканцев.

— А также в руках многих бегинов.

— Верно. Вот почему я и собирался сжечь ее. Я не согласен с ее положениями.

— Да вы что? — скептически спросил Пьер Жюльен. — Тогда почему же эта книга находилась у вас в келье? Где вы ее взяли?

— Я ее конфисковал.

— У кого?

Зная, что правда еще более навредит Алкее, я дал уклончивый ответ:

— У одной заблудшей души, — сказал я.

— У еретика? У еретика, которого вы упустили не так давно, которому позволили беспрепятственно покинуть обитель?

Озадаченный, я посмотрел на приора Гуга. Тот рассматривал свои руки.

— Еретика? Какого еретика?

— Брат Тома утверждает, что он привлек ваше внимание к еретику, который побирался у ворот обители. — Пьер Жюльен подался вперед. — Он утверждает, что вы последовали за ним. Но, по словам Понса, вы не задержали его, не допросили, не заключили в тюрьму. Вы позволили ему скрыться.

— Потому что это был не еретик. — Вы, без сомнения, поняли по описанию «еретика», кто это был; я желал сохранить его личность в тайне и в то же время защитить себя. — Это наш человек под видом еретика.

— Наш? — презрительно переспросил Пьер Жюльен. — Кто же этот наш человек, скажите на милость. Где мы можем его найти?

— Вы не можете его найти. И я не могу его найти. Он осведомитель, и его жизнь будет в опасности, если станет известно, что он часто навещает инквизитора еретических заблуждений. — Сознавая, как неправдоподобно звучит мое объяснение, я попытался сделать его более убедительным. — Это он сообщил мне о местонахождении Жордана Сикра. Он работал по моему поручению в Каталонии, а Жордана знал еще со времен своего заключения. Он подвергал себя большому риску, придя сюда. Потом он ушел… и, честное слово, я знаю только то, что через восемнадцать месяцев он будет в Але-ле-Бэн.

В продолжение краткого затишья собрание переваривало эту информацию. У приора был смущенный вид, у епископа — растерянный, у сенешаля — откровенно недоверчивый.

— Восемнадцать месяцев… — пробормотал он, ни к кому конкретно не обращаясь. — Как удобно.

— Очень удобно, — поддержал Пьер Жюльен. — А можем ли мы узнать имя этого загадочного союзника?

— Вам это ничего не даст. У него много имен.

— Тогда назовите их все.

Я заколебался. Я и правда не хотел вовлекать в это дело моего бесценного помощника. Но, зная, что мое упорство может быть воспринято как отказ подчиниться трибуналу, я неохотно назвал все имена. В конце концов, я сделал это ради его же блага; пусть лучше его знают как служащего Святой палаты, чем проклянут как еретика.

Кроме того, я предоставил Пьеру Жюльену его effictio, и настоятельно посоветовал действовать с осторожностью, если он планирует допросить неуловимого С в качестве свидетеля.

— Если вы задержите этого человека, никому не объясняйте причины, — сказал я. — Его нужно задержать как совершенного, а не шпиона.

— То есть он совершенный?

— Он притворяется совершенным.

— И он передал вам трактат о бедности?

— Нет, конечно. Зачем совершенному книга Пьера Жана Олье?

— Ага! Значит, вы признаете, что он совершенный?

— Тьфу ты! — Я терял терпение. — Отец Гуг, это безумие не может больше продолжаться. Вы же знаете, что эти обвинения безосновательны. Вы будете моим поручителем? Одним из моих многих поручителей?

Приор пристально и мрачно поглядел на меня, помолчал, потом нахмурился, вздохнул и уклончиво ответил:

— Бернар, я знаю, откуда у вас этот трактат. Вы мне говорили, помните? И я знаю, где ваши страсти овладели вами. — Я в ужасе вытаращил глаза, а он прибавил: — Возможно, они завели вас дальше, чем я думал. Я предостерегал вас, Бернар. Мы с вами об этом долго разговаривали.

— Вы?..

— Нет, я не нарушил тайну исповеди. Я только выразил свои сомнения.

— Ваши сомнения? — Я был взбешен. Нет, этими словами не выразить моего гнева. Я весь обратился в ярость. Я был вне себя. Я мог бы убить его. — Да как вы смеете! Да как вы смеете даже вообразить себе, что вам дано судить меня? Вы, безмозглый, тупой, безвольный слизняк! Да кто вам сказал, что вы способны уразуметь мои слова или поступки?

— Брат…

— Подумать только: и я отдал за вас свой голос! Чтобы вы предали меня ради человека с мешком шерсти вместо головы! Вы ответите за это, Гуг, вы ответите перед Господом и Великим Магистром!

— Вы всегда были вероотступником! — закричал приор. — Хотя бы в вопросе Дюрана де Сен-Пурсена и его работы…

— Да вы с ума сошли! Спор об определениях!

— Вы склонны к ереси! Не отрицайте этого!

— Я решительно это отрицаю!

— Так каков же будет ваш ответ? — вдруг встрял Пьер Жюльен. — Значит, мы запишем, что вы отказываетесь признать себя виновным, брат Бернар?