— Несчастье в том, что она слишком прекрасна, — запел Жерар на мотив последней французской шансонетки и, взяв Мартину за талию, начал с нею вертеться. — Все теряют голову, даже дикари! Что же делать: себя не переменишь! Да мне и не хотелось бы, чтобы наша Мартина была другой. Она мне и так нравится!

— Мне тоже она такой нравится! — сказал Ле-Гуен, невольно улыбаясь. — Вся беда в том, что и этот горилла одного мнения со мною!

— Ба! — воскликнула Мартина. — Но надо научить его знать свое место. А пока, как говорит Жерар, воспользуемся его расположением!

Свадебная церемония была устроена с большой помпой при посредстве мбамдуа, колдуна племени. Иата громогласно объявил, что он берет себе в жены Мартину; Мартина, в свою очередь, поклялась по-французски никогда не выходить замуж за Иату и убежать от него при первом удобном случае. Ле-Гуен наконец вздохнул с облегчением и принялся хохотать; к нему присоединились и негры, всегда готовые к быстрым переходам от грусти к веселью и наоборот.

После пира и обычных танцев Иата пожелал узнать о происхождении своей невесты. Напрасно Жерар старался объяснить ему: не имея понятия о море, Иата не мог представить себе чуждого ему края. Среди его вопросов Жерар заметил его беспокойство относительно Колетты. Иата слыхал от мудрецов, что люди, родившиеся с таким светлым цветом лица — духи, что они приносят несчастье… Правда ли это? Может быть, и с Жераром оттого случились такие беды, крушение и затем приключения? Напрасно Жерар отрицал глупые предположения. Иата и его шайка боялись Колетты и решили быть от нее подальше.

Преследуя ту же мысль, Иата осведомился, есть у белых колдуны, которые предсказывают будущее и отгадывают сны. Есть ли у них признаки, по которым можно знать заранее, что нас ждет?

— Мы, — говорил негр тихим голосом, — всегда знаем, что нас ждет: если у порога закричит сова, значит, хозяин этого дома умрет. Пение синей птицы предвещает дождь. Если у двери запоет трясогузка — жди гостей или подарков; если же человек убьет одну из этих птиц, у него будет пожар. Коршуны и вороны — главные из птиц; тот, кто осмелится убить их, непременно захворает. Если ты видишь во сне, что кто-либо из живых людей замышляет что-нибудь против тебя, отделайся от него как можно скорее: только мертвые не кусаются. Если ты видишь мертвого родственника, значит, он требует жертв своей тени. Убивай без жалости всех, кто тебе попадется под руку…

Иата продолжал перечислять монотонным и глухим голосом свои суеверные познания, а прочие негры с замиранием сердца добавляли и свои сведения, ворочая белками глаз при слабом мерцании огня.

Жерар хотел было объяснить им, как глупо придавать такое значение всяким пустякам, но убедился, что это был бы напрасный труд; они даже стали бы относиться подозрительно к иностранцу, не верящему в колдунов и предзнаменования. Чтобы поднять настроение у всех, он начал петь шансонетку, которая, по-видимому, развеселила слушателей. Видя, что его пение понравилось, он попросил и сестру спеть что-нибудь. Она запела прелестную вещицу из «Ифигении», оперы Глюка. Ее спутники слушали с волнением, как раздавался в воздухе ее мягкий и грустный голосок; у дикарей навернулись на глаза слезы. Но когда она кончила, негры все приуныли.

— Эта девушка поет так, как будто бы она сестра птиц! — сказал Иата, — но ее пение — зловещее; посмотрите, мой сын сделался грустный; он плачет как женщина.

Действительно, старший сын начальника, чахоточный молодой человек, закрыл лицо руками.

— Никогда я не видел его таким! — продолжал Иата. — Верно, в голосе твоей сестры есть что-то особенное… Это нехорошо… Если бы нам завтра пришлось идти на войну, это было бы плохим предзнаменованием!

«Черт бы его побрал со всеми его предзнаменованиями! « — подумал Жерар.

Но ему удалось более или менее рассеять странное беспокойство Иаты. Отведя его в сторону, он доказал ему, что, во-первых, их прибытие ознаменовалось дождем, значит, они принесли ему счастье, а не горе. Потом, если их присутствие так беспокоило его, он может отпустить их… Но Иата отрицательно закачал головой и объявил, что, напротив, колдуны велят не выпускать из виду подозрительных особ. Окончательно отчаявшись убедить негра, Жерар решил неустанно следить за своей сестрой и всеми силами защищать ее от фанатизма этих варваров.

Вот когда храбрый мальчик особенно почувствовал весь ужас того положения, в котором они очутились, и всю ответственность, лежавшую на его молодых плечах. Каким способом уберечь его дорогую сестру? С каким лицом он предстанет перед своими родителями, если с ней случится несчастье?

Подумать только, что его Колетту, которая не могла смотреть без слез на невольников, которая так искренне жалела черных женщин и детей, — обвиняли в дурном глазе, боялись ее как ведьмы. Эта мысль возмущала его до глубины души. И его воображению рисовались всевозможные ужасы!..

Между тем первая луна уже прошла: пленники видели, что время летит и приближается тот час, когда Мартина должна сделаться женою Иаты.

Отказ был бы невозможен. Они были во власти баротзеев, и сопротивление их окончилось бы смертью.

Вдруг в деревне разразился пожар, уничтоживший несколько домов. Жерар и Ле-Гуен первые бросились на помощь пострадавшим. Но все-таки, по некоторым взглядам и шепоту, они заметили, что негры приписывали несчастье белой девице. Утром она вошла в один из домов, чтобы навестить там больного ребенка, а вечером в этом самом доме показался огонь. Значит, факт был налицо: причина пожара — ее дурной глаз.

К несчастью, вскоре после пожара, захворал сын Иаты и умер. Хотя он всегда был слаб и болезнен, но в темном уме Иаты зародилась мысль, что виною смерти его сына была опять Колетта. Неужели он и теперь станет еще колебаться, когда преждевременная смерть его единственного сына вопиет о мщении?

Ле-Гуен слышал, как негры, собравшиеся у колдуна, говорили ему, что белая девушка сглазила сына Иаты, и тут же составили против нее заговор, угрожавшей ее жизни. Ле-Гуен стремглав полетел к своим друзьям предупредить их о такой страшной опасности.

— Больше нельзя терять ни минуты! — сказал он. — Вы должны уехать сейчас же, не откладывая, на этой машине, которую сама судьба предоставила вам. Ну, скорей, уезжайте все трое! Лина сядет между вами, на маленьком седле, которое я устроил ей. Что же касается нас с моей невестой, мы сумеем выпутаться из дела. А этим дьяволам скажем, что вас умчал маниту. Да оно и действительно так!

— Но оставить вас, мой добрый Ле-Гуен, и нашу дорогую Мартину, нет, это немыслимо! — ответила Колетта. — Мы останемся с вами! Они ничего с нами не сделают! Не посмеют!

— Мадемуазель, — возразил матрос важным, почти строгим тоном, — я с вами говорю, как с родной дочерью. Вы сами знаете, что Мартина предпочтет перенести все, что угодно, только бы не видеть вас в опасности! Неужели вам приятнее, чтобы нас всех перебили, пока мы будем защищать вас? А потому я говорю вам — вы должны послушаться и ваш брат обязан спасти вас, пока еще есть время. А за остальное я отвечаю!

— Колетта, ты должна это сделать! — сказал Жерар, побледнев. — Поцелуй нашу вторую мать, нашу дорогую и верную подругу! У нас сердце разрывается на части, оставляя вас. добрые наши друзья, но Ле-Гуен прав: долг Колетты — уехать, а мой — увезти ее… Ну, Лина, собирайся!..

Девушки насилу вырвались из объятий Мартины, покрывавшей их поцелуями и слезами. Она помогла им усесться на велосипед, уже заранее вычищенный и смазанный маслом.

Ле-Гуен с силой толкнул его, и трое белых помчались из деревни дикарей.

Уже больше часа ехали наши беглецы, не переводя дыхания и не смея произнести ни слова. С тяжелым сердцем и сдерживая слезы, они стремились к одной цели: увеличить расстояние между собой и Иатой. Согнувшись над машиной, они быстрым и ровным ходом, подобно полету ночной птицы, спускались вдоль берега реки.