Чем больше времени я проводила в доме наверху, тем более странным мне казалось парящее надо всем присутствие матери в жизни Похитителя. Прошло некоторое время, пока я выяснила, кто была та таинственная личность, блокировавшая дом по выходным и заставлявшая меня два-три дня проводить в одиночестве в застенке. Имя «Вальтрауд Приклопил» я прочитала на письмах, лежащих в прихожей. Я ела пищу, заранее приготовленную ею в выходные для сына — по блюду на каждый день. В понедельник, когда мне снова разрешалось подняться в дом, я замечала следы ее присутствия: все было безупречно вылизано. Ни одна пылинка не намекала на то, что здесь кто-то живет. Каждые выходные она скоблила полы и вытирала пыль — для своего сына. Но он снова заставлял меня убирать на неделе. По четвергам он без конца гонял меня по комнатам с тряпкой. До прихода матери все должно сиять чистотой. Это было похоже на абсурдное уборочное соревнование между матерью и сыном, в котором я вынуждена была участвовать. Тем не менее после одиноких выходных я всегда радовалась, когда заставала маленькие признаки присутствия матери: поглаженное белье, пирог на кухне. За все эти годы я ни разу не видела Вальтрауд Приклопил, но благодаря этим знакам ее присутствия она стала частью моей жизни. Я представляла ее как давнюю подружку и рисовала картинку, как мы в один прекрасный день вместе сидим за кухонным столом за чашкой чая. Но до этого так никогда и не дошло.

Отец Приклопила умер, когда Вольфгангу было 24 года. Похоже, что смерть отца стала громадной потерей в его жизни. Он редко заговаривал о нем, но было видно, что с этой утратой он так и не смог смириться. Одну из комнат на нижнем этаже дома Приклопил в память об отце оставил в неизменном виде. Это было помещение в грубоватом деревенском стиле с обитой угловой скамьей и кованными из железа лампами — «штубе»,[34] в которой, раньше, при жизни отца, по-видимому, играли в карты и пили вино. Пробники шнапса, на производителей которого он раньше работал, все еще стояли в шкафах. Позже, когда Похититель начал ремонт дома, эту комнату он так и оставил нетронутой.

Вальтрауд Приклопил тоже сильно переживала смерть своего мужа. Я не хочу здесь судить о ее жизни или интерпретировать вещи, которые, может быть, не соответствуют действительности. Я же с ней никогда не встречалась. Но на мой сегодняшний взгляд после смерти мужа она еще больше прикипела к сыну, пытаясь таким образом компенсировать эту потерю. Приклопил, который к тому времени жил в собственной квартире в Вене, переехал обратно в дом в Штрасхофе, где не мог избежать влияния матери. Он постоянно был готов к тому, что его платяные шкафы и грязные вещи могут быть обследованы, и внимательно следил, чтобы нигде не оставалось моих следов. Свое расписание на неделю и общение со мной он подстраивал под время визитов матери. Ее чрезмерная забота и его послушание казались мне чем-то неестественным. Она относилась к нему не как к взрослому, а он вел себя соответствующим образом. Живя в доме матери, переехавшей в его квартиру в Вене, Приклопил позволял ей продолжать полностью обслуживать себя.

Не знаю, жил ли он также за ее счет. Работу техника по связи на «Сименсе», где он прошел обучение, он потерял сразу после моего похищения. После этого в течение нескольких лет Приклопил жил на пособие по безработице. Иногда он рассказывал мне, как время от времени ходил на собеседования, где специально притворялся таким глупым, чтобы его не взяли на работу. Таким образом он выполнял требования биржи труда и сохранял пособие. Позже, как я уже говорила, он помогал своему другу и партнеру по бизнесу Эрнсту Хольцапфелю в ремонте квартир. Также и Хольцапфель, которого я нашла после своего освобождения, описывает Приклопила как корректного, порядочного и надежного человека. Может, немного отставшего в социальном плане — Хольцапфель никогда не слышал, чтобы у того были другие друзья, не говоря уже о подруге. Одним словом, обыкновенный.

Этот милый молодой человек, не способный провести четкие границы в отношениях с матерью, вежливый с соседями и аккуратный до педантичности, всего лишь сохранял внешний фасад. Свои нереализованные чувства он складировал в подвале и изредка выпускал в затемненной кухне. Там, где была я.

Мне пришлось познакомиться с двумя сторонами Вольфганга Приклопила, о которых больше не подозревал никто. Одной из них была склонность к власти и порабощению. Второй — неутолимая жажда любви и признания. Чтобы проявить в полном объеме обе эти противоречивые стороны, он меня похитил и «сформировал».

Кто на самом деле, по меньшей мере по документам, скрывается за этим фасадом, я узнала где-то в 2000 году. «Ты можешь называть меня Вольфгангом», — бросил он как бы невзначай во время работы. «Как твое полное имя?» — спросила я. Он назвал то имя, которое я успела разглядеть на визитной карточке в первые недели моего заключения. Его же я видела, находясь в доме наверху, на рекламных проспектах, аккуратно сложенных на кухонном столе. Теперь мои догадки нашли свое подтверждение. А также то, что этим Похититель окончательно дал мне понять — я никогда не покину этот дом живой. В противном случае он бы ни за что не раскрыл своего полного имени.

С этой минуты я называла его иногда Вольфгангом или «Вольфи» — форма, предполагающая некую близость, в то время, как его обращение со мной достигло новой ступени насилия. Сейчас это выглядит так, как будто я тогда пыталась достучаться до человеческого в человеке, систематически подвергающем меня мучениям и истязаниям.

Приклопил был психически очень болен. Его паранойя выходила за все мыслимые границы, далее тех, кто прячет похищенного ребенка в подвале. Его фантазии о всемогуществе смешивались с бредовыми идеями. В некоторых из них он играл роль всесильного властелина.

Как-то он заявил мне, что он один из египетских богов из фантастического сериала «Звездные врата»,[35] который я с таким удовольствием смотрела. «Злые» среди инопланетян выступали в роли египетских богов, которые искали молодых мужчин, способных быть «хозяевами».[36] Они проникали в тело через рот или затылок, жили в нем как паразиты и, в конце концов, завладевали им целиком. У этих богов было особое драгоценное украшение, с помощью которого они ставили людей на колени, подчиняя себе. «Я египетский бог, — как-то провозгласил Приклопил в моем застенке, — ты должна во всем мне повиноваться».

Тогда я не могла понять, было ли это только странной шуткой или он хотел использовать мой любимый фильм, дабы принудить меня к смирению. Все же я предполагаю, что к тому времени он действительно ощущал себя богом, оставив для меня в своем параноидальном бреду роль рабыни, благодаря которой он сам может возвыситься.

Его намеки на египетских богов пугали меня. Я ведь на самом деле была заточена под землей, как в саркофаге, заживо погребенная в подземелье, которое могло стать моим склепом. Я жила в мире бредовых иллюзий психопата. Если я не хотела погибнуть, то, насколько возможно, должна была участвовать в их создании. Уже тогда, когда он потребовал называть его «Маэстро», по его реакции я поняла, что не только являюсь пешкой в игре его волеизъявлений, но и сама получила в руки скромные бразды правления. Не только Похититель годами капал в нанесенную им рану яд, утверждая, что мои родители бросили меня на произвол судьбы, но и я чувствовала, что зажимаю в ладони несколько мизерных крупинок соли, которые могут доставить боль и ему. «Называй меня Мой повелитель!» Это было абсурдно, что Приклопил, чья позиция и так была очевидна с первого взгляда, нуждался в подобной словесной демонстрации повиновения.

Когда я отказалась называть его «Мой повелитель», он начал орать, бесноваться и несколько раз ударил меня за это. Но таким поведением я не только отстояла немного самоуважения, но и нащупала рычаг, с помощью которого могла управлять им. Даже если за это я платила нескончаемой болью.