— Я ухожу.

Барнард отвернулся от своей картины и бросил на Ханну любопытный взгляд:

— Уходишь? — Он оглядел ее с ног до головы. — Куда это ты так расфуфырилась? На свидание, что ль? В такую рань? — Он хохотнул и потянулся кистью к палитре.

— Я съезжаю. Барнард замер. Он уставился прямо перед собой, не на картину, а куда-то в пространство. Потом перевел взгляд на Ханну.

— Съезжаешь? Никогда в жизни не встречался с такой глупостью! Куда, черт возьми, ты пойдешь?

Ханна гордо вздернула подбородок, всем сердца надеясь, что он не заметит, как у нее дрожат руки.

— Я люблю тебя, Барнард Уэбб, вот такая я дура. А коли ты мне взаимностью не отвечаешь, я больше не могу жить с тобой под одной крышей. А куда я пойду, это уже не твое дело.

— Ах-ах! Как же, любовь! Романтические женские бредни! Самый натуральный вздор и больше ничего.

Ханна подобралась и стиснула затянутые в белые перчатки руки.

— Ты бессердечный человек, и я не могу понять, как вообще смогла тебя полюбить!

— Ага, вот так взяла и ушла! Одни слова! Попугать решила? Ну что ж, пугай. Да ты скорее пробежишься нагишом по Центральному парку, чем съедешь отсюда!

Ханна удержалась от соответствующего ответа на оскорбление и ровным голосом заметила:

— Ты ошибаешься, Барнард. Я действительно ухожу. Сейчас.

Он смотрел на нее несколько томительно долгих минут и молчал.

— Ну и уходи, — буркнул он наконец, и лицо его застыло страдальческой маской. — Проваливай. Мне-то что за дело?

И он, отпустив крепкое словцо, начал деловито растирать краски.

Ханна все смотрела ему в спину и ждала, когда Барнард обернется и скажет, что не хочет, чтобы она съезжала. Но он взял кисть и повернулся к мольберту. «А может быть, Барнард все делает правильно», — подумала Ханна. Только такая дура, как она, могла надеяться на самый пустячный знак внимания. Она заслуживает лучшего. Ханна знала это. Однако знать УМОМ и знать сердцем очень часто совершенно разные вещи.

С покорным вздохом Ханна, впервые за все эти годы почувствовав на своих плечах груз прожитых лет, снова поднялась на второй этаж. Она и собиралась сначала пойти к Элли, будучи совершенно уверенной, что та давным-давно встала. Однако дверь в комнату Элли оказалась плотно закрытой, и Ханне осталось спуститься вниз и начать с Барнарда.

Была суббота, и Элли еще накануне предупредила что магазин не будет работать. Ханне ужасно не хотелось будить девушку раньше времени. Она бы подождала еще, но бессердечие Барнарда лишило ее надежд терпения. Ждать было больше нечего. Ханна осторожно постучала.

— Кто там? — невнятно спросили из-за двери.

— Элли, милочка, это я, Ханна. Мне очень надо поговорить с тобой. Тишина.

— Элли! — снова позвала Ханна.

— Иду, — раздалось в ответ.

За дверью послышалось какое-то движение, щелкнул замок, ручка повернулась, и дверь наконец открылась. Ханна громко ахнула:

— Элли, что с тобой?! Ты заболела?

— Нет, — мучительно потирая лоб, ответила Элли. — Просто очень устала.

— Я даже не слышала, как ты вернулась. Наверное, ты пришла очень поздно?

Элли как-то странно усмехнулась.

— Да нет, совсем не поздно.

— Как прошел прием?

— Все было замечательно, Ханна, — с раздражением ответила Элли и, тут же устыдившись, добавила:

— Извини, Ханна. Я действительно устала. О чем ты хотела со мной поговорить?

— Я ухожу.

Элли не могла сообразить, какая была необходимость будить ее ради того, чтобы сказать, что Ханна уходит. Она безуспешно попыталась вспомнить, не договаривались ли они сегодня куда-нибудь пойти.

— А сколько сейчас времени? И куда же ты уходишь?

— Я съезжаю, Элли.

— Съезжаешь?!

— Да. Я ухожу. Так будет лучше для всех. Элли окончательно проснулась.

— Уходишь? И от этого всем будет лучше? Ты понимаешь, что говоришь, Ханна?

— Мне тут работу предложили. Я хотела тебе раньше сказать, но то одно, то другое — история с Николасом, потом все эти заказы на шляпки, ну и поездка на Лонг-Айленд, конечно. По глупости я отчего-то решила, что, если мы уедем из города, Барнард на многое посмотрит по-другому.

— Так вот в чем дело, — поняла наконец Элли. — Ты съезжаешь из-за Барнарда.

— Да, дорогая. Прости. Мне надо было предупредить тебя заранее и из-за комнаты, и из-за магазина… Но когда я набралась смелости, то решила не тянуть. Надеюсь, ты меня поймешь.

— Ханна, Ханна, — вздохнула Элли. — Ты не можешь вот так взять и уйти. Мы со всем этим разберемся.

Если бы она знала, как это сделать! Барнард и на краю могилы будет надеяться, что за ним приедет сын А не этой ли надеждой он, собственно, и живет? Как его за это осуждать?

— От этого всем будет только лучше, — повторила Ханна и, не говоря больше ни слова, двинулась к выходу.

Элли в растерянности застыла на пороге своей комнаты. Тут Ханна остановилась, стремительно вернулась назад и заключила молодую женщину в жаркие объятия:

— Все эти семь незабываемых лет ты была мне как дочь. Боже мой, как мне будет не хватать тебя, моя девочка! Я люблю тебя так же, как я люблю нашего милого, доброго Джима. Но мне нужно уйти. Я не могу больше оставаться в одном доме с человеком, которому совершенно на меня наплевать, когда я всем сердцем переживаю за него!

— Послушай, Ханна, ты не можешь уйти! Мы тебя так любим, даже Барнард, поверь мне! Просто он не умеет этого показать. Да ты и сама все знаешь.

— Нет, Элли, про это мне ничего не известно, — твердо возразила Ханна и, не говоря больше ни слова, направилась к лестнице.

Элли накинула халат и заторопилась следом, отчаянно пытаясь найти способ остановить Ханну. Ведь она действительно стала для нее почти матерью. Она не могла потерять Шарлотту, Николасв, а теперь еще и Ханну. Но, спустившись вниз, она увидела в холле груду корзин и чемоданов. В открытую дверь виднелся стоящий у тротуара экипаж. Элли поняла, что дело действительно серьезно.

В это время в дом вошел Джим и, растерянно остановившись на пороге, громко спросил:

— А что здесь такое происходит? Ханна подошла к нему, ласково взяла за руку и горячо сжала:

— Мне надо уйти, Джим.

— Куда? Когда ты вернешься? — Его круглое лицо исполнилось озабоченности, когда он заметил упакованные вещи. — А зачем столько всего берешь с собой?

— Потому что я больше не вернусь.

— Как это? Ханна, ты должна вернуться! У Ханны на глаза даже слезы навернулись.

— Прости меня, Джим, но я должна уйти.

— Барнард! — Элли сделала еще одну попытку. — Скажи Ханне, чтобы она не уходила! Барнард и ухом не повел. Не удосужившись обернуться, он проворчал:

— Хочет уйти, пусть уходит. Кто мы такие, чтобы ее задерживать?

— Мы те, кто любит ее, черт возьми! Элли увидела, как вздрогнул Барнард. Она никогда не ругалась. Но если она думала, что этим подвигнет Барнарда на какие-то действия, то самым печальным образом ошиблась. Он продолжал наносить на холст широкие разноцветные мазки, выражая нечто, ведомое только ему.

Ханна явно ждала, что скажет Барнард. Когда Элли повернулась к ней и развела руками, она вздохнула и позвала с улицы возницу.

Все то время, что вещи загружались в экипаж, Элли молчала. Ханна устояла даже перед слезами Джима Барнард продолжал сидеть, с преувеличенным вниманием водя кистью по холсту. Без пятнадцати десять утра в начале сентября дом Элли остался без Ханны Шер.

— Пошел ты к черту, Барнард Уэбб! — воскликнула в сердцах Элли и начала подниматься по лестнице.

Она не прошла и половины пролета, как раздался решительный стук в дверь. Элли торопливо обернулась и увидела, что Барнард тоже смотрит в сторону двери с выражением явного облегчения на лице.

— Она вернулась! — радостно завопил Джим. Барнард вгляделся в стекло и, скривив губы, изрек:

— Бог миловал, это Николас!

— Не может быть! — ахнула Элли. — Меня нет дома, слышите? — умоляюще прошептала она. — Не говорите ему, что я здесь!