Самовар в Петербурге О, Петербург, о, город чародейный! Я полюбил тебя, фантом туманный, Огни витрин и окон блеск обманный, И сырость вод, и Невский, и Литейный. С тобой, обманщик призрачный и странный, Я полюбил уют мой бессемейный. Здесь чувствуешь себя нечеловеком, Здесь явь как сон, действительность как сказка, И вот уж не лицо на мне, а маска, И всем я равен, принцам и калекам, И льнет беспечность легкая, как ласка, Как поцелуй, к моим тяжелым векам. Здесь после дня, прошедшего без меты, Как на экране кинемо-театра, Развинченной походкой па-де-катра Бреду по Невскому, купив газеты, С коробкой карамели «Клеопатра», И сладки мне душистые конфеты. А дома самовар из красной меди, С соленым маслом, с маковой подковкой. Быть может, гостья с римскою головкой, Холодная и строгая, как леди? Нет никого. Вздыхаю над «Биржевкой», Томлюсь в вечернем петербургском бреде. В санатории Седых ветвей подборы, Сорочьих лап узоры На голубом снегу В тиши чужой деревни, Как в келье инок древний, Я сердце берегу Гуляю по дороге Без дум и без тревоги. Указан срок минут. И тяжкий отдых сладок. Без мыслей, без загадок Пустые дни идут. За мной дымятся трубы. Там город, черный латник, Грозит земле родной, Там оскверняет губы Красавице развратник В постели площадной. Вернувшись в дом постылый, Гость, чуждый и немилый, В окне зари пожар Слежу я равнодушно, И никелевый скучный Не дышит самовар. Но визг стрелы, сурово Пропевшей об отмщенье, Не трогает судьбу: Развратник ищет снова Ночного приключенья, Красавица – в гробу. Умной женщине Не говори мне о Шекспире. Я верю: у тебя талант, И ты на умственном турнире Искуснее самой Жорж Занд. Но красотой родной и новой Передо мной ты расцвела, Когда остались мы в столовой Вдвоем у чайного стола. И в первый раз за самоваром Тебя узнал и понял я. Как в чайник длительным ударом Звенела и лилась струя! С какою лаской бестревожной Ты поворачивала кран, С какой улыбкой осторожной Передавала мне стакан! От нежных плеч, от милой шеи Дышало счастьем и теплом: Над ними ангел, тихо рея, Влюбленным трепетал крылом. О, если б, покорившись чарам, Забыв о книгах невзначай, Ты здесь, за этим самоваром, Мне вечно наливала чай! Монастырские мечты Когда засеребрится Туманом борода И в вечность загорится Предсмертная звезда, Тогда зарей вечерней В душе всплывает Бог И дышится размерней Под колокольный вздох. О, тихая обитель! О, звон монастыря! Веди меня, Хранитель, К ступеням алтаря! Там будет жизнь легка мне, Где благовест дрожит, И гробовые камни Ограда сторожит. Сойду ли в лес, что вырос Над городом гробов, Взойду ль на синий клирос В стенании псалмов, Свечу ль пред Чудотворной Дрожащую зажгу, Я, грустный и покорный, Молиться не могу. Когда ж часы-кукушка Пробьют восьмой удар И принесет мне служка Шумящий самовар, Присев к родному чаю, Молитву сотворю И сердцем повстречаю Бессмертную зарю. Тогда в тиши счастливой, Под схимою росы, В молитве торопливо Задвижутся часы, И будет ночь легка мне, Пока белеет ширь И задевает камни Крылами нетопырь. Новогодний самовар В мире сказочного гула Пара мерные струи. Льдом зеркальным затянуло Окна синие мои. Чай с вареньем пьется сладко, Книга ровно шелестит. Не заправлена лампадка: Богородица простит. Вижу: лапы белых елей Кротко смотрятся в окно, За окном былых метелей Серебрится полотно. Стихло сердце. Только горы Голубого хрусталя Рядит в звездные узоры Отрешенная земля. Я забылся, я спокоен. Всё узоры, гул и пар. В Новый Год, как отрок строен, Закипай, мой самовар! Разочарование Полдневный зной настал. Дорога нелегка. Несу с усилием слабеющее тело, Как будто голову мне давят облака, Как будто подо мной земля отяготела. По листьям золотым отцветшая весна К долине сумрачной низводит путь отлогий. Иду, и ни любовь, ни радости вина Не озаряют дум божественной тревогой. Любить? Но женщины ничтожны, как цветы, А наслаждение напрасной длится мукой: В чужих объятиях мгновения пусты, Взлелеянные холодом и скукой. На книги ли взгляну: как скучные пески, Пыль библиотеки, иссохшее болото, Где мысли старые кричат, как кулики, Но валится ружье и тяжела охота. Перегорев душой, я время провожу В уютной праздности; ни весел, ни печален, В пустыне легких дней, как ветер, я брожу, Стучась под окнами чужих счастливых спален. Мой идеал покой. О, если б я встречал Все ночи в комнате, лазоревой и мирной, Где б вечно на столе томился и журчал На львиных лапках самовар ампирный! |
