1908 <17 июля. Ореанда> Морское купанье Плывут лениво дни за днями. И каждый день в урочный час, Хрустя горячими камнями, Я близко вижу, волны, вас. Вот тот же дымчато-зеленый Туманно-мглистых волн простор. Как свеж и чист их вздох соленый, Летящий к высям желтых гор! Светло-зеленые громады, Вспеняясь, рушатся у ног: То от рыдающей Наяды Седых Тритонов гонит бог. И между них качаясь плавно На белопенных бородах, Я сам руки его державной Широкий чувствую размах. 1908 <19 июля. Ореанда>
Любовь лебедя С горы, увенчанной крестом, Есть путь к развалинам забытым. Вдоль белых стен, в саду густом, Льнет дикий плющ к горячим плитам. К пустым чертогам меж колонн Ведут заросшие ступени. Сияет праздный небосклон В полуденной дремотной лени. Цикада скрипнет под кустом И смолкнет вновь в истоме летней, И не шелохнется листом Перед дворцом платан столетний. За ним в тени плотина-мост. Мерцают воды изумрудом. Тревожно чокнул черный дрозд. Вскружились бабочки над прудом. Сюда резвиться над водой В час утра, радостный и смелый, Летал с подругой молодой Прекрасный лебедь, лебедь белый. То опускаясь, то паря, Они вспеняли воды плеском. Кипела за морем заря, Горело море алым блеском. И минул дням счастливым срок: Не стало любящей подруги. Прекрасный лебедь одинок У синих волн, на знойном юге. И неутешен верный друг: Навеки чужд подругам новым, Свершает дней печальный круг Он в одиночестве суровом. Но раз, когда восток вскипел И в море брызнули рубины, Прекрасный лебедь вдруг запел В тоске предсмертной, лебединой. И, взвившись шумно в небеса, С последним криком помертвелый, Раскинул крылья-паруса Прекрасный лебедь, лебедь белый. О лебедь, царственный певец, Любовник смерти величавый, Как мне завиден твой конец, Сияющий бессмертной славой! Как ты, хотел бы я забыть Рассудка голос лицемерный, Как ты, хотел бы я любить, Прекрасный лебедь, лебедь верный! 1908 <20 июля. Ореанда> Любовь «В лугах, при колокольном звоне…» В лугах, при колокольном звоне, Я собирал весной цветы. Шел город, празднуя иконе. Сияли ризы и кресты. Неся хоругви, шаг за шагом Шел, колыхаясь, крестный ход, Большой дорогой, над оврагом, Под пенье двигался народ. В руках цветы, – стоял я, глядя, Шепча молитву про себя. Вдруг конский топ, и близко сзади Увидел я верхом тебя. Промчалось ржанье звонко-звонко, И хлыст, и бряканье колец. Храпя, под смелой амазонкой Горячий бился жеребец. А ты, задумавшись, сидела С рукой бесцельной на узде, И помню: пристально глядела Навстречу розовой звезде. Вся жизнь мгновенно промелькнула. Слились в распутье двух дорог Покой молитвенного гула И вихорь жизненных тревог. Толкались мошки над оврагом. Синея, гас зари огонь. Я всё смотрел… Спокойным шагом Шел тихо твой усталый конь. 1907 <19 марта. Москва> «Месяц замер одиноко… Месяц замер одиноко Над застывшим морем ржи. С поля видные далёко, Мы гуляем вдоль межи. Близок дом с заросшим садом, С группой мраморных богинь. Через мост идем мы рядом. Ночь прозрачна, воздух синь. Потянуло коноплею С огородов и полей. Рыхлой вспаханной землею Мы проходим в тень аллей. Вот скамья. Потупясь, сели. Неподвижна, как во сне, Взор испуганной газели Ты в лицо вперила мне. Лунный сад, фигуры граций, Мыслей бешеных клочки. С треском падают с акаций Пересохшие стручки. 1906 <23 июня. Тимошкино Казанской губ> «Смотрю и слушаю вокруг…» Смотрю и слушаю вокруг. Сбежал в овраг. Вздымаюсь бодро. С березы свесился паук, Полет стрижей пророчит вёдро. Где над провалами кусты Взнеслись в огне зари последнем, С лицом Весны мелькнула ты, Зовя к вечерним синим бредням. Орешник чертит небосвод, Кривится в плясе недвижимом; Сгорая, облако плывет И тихо стонет синим дымом. Жуков гуденье, мошек звон, Весенних птиц ночные взмахи, Все на меня со всех сторон. Стою, дрожа в священном страхе. И ты! Опять, повсюду ты! Но явь слилась с дремотной бредней. Лишь искривленные кусты Чертят во мгле зигзаг последний. |
