Ай да Питфей, ай да мудрая голова!

Слуги привели Эфру, и царь Эгей вздохнул с огромным облегчением. Девушка оказалась вполне приятной наружности: не красавица, но и не какая-нибудь прыщавая уродина. Видно, правитель здорово припугнул жюри конкурса красоты, иначе они бы никогда не выбрали победительницей царскую дочь, предпочтя ей какую-нибудь привычную для Арголиды образину.

Знал бы Эгей, что Питфею даже пришлось повесить одного особо несговорчивого члена жюри на городской стене, как раз над тем местом, где обычно проходил ежегодный конкурс.

Там упрямец все время и провисел немым укором прочим судьям, которые благоразумно избрали победительницей молоденькую Эфру.

В общем, все хорошо было в этой девушке, вот только грудь…

Эгей с недоумением глядел на выглядывающие из декольте невесты цветные лоскутки напиханных за пазуху тряпок. Сразу видно, что девицу внезапный вызов к отцу застал врасплох, и одевалась та в большой спешке.

О всемогущие боги, с кем же она на ежегодном конкурсе красоты соревновалась?

Пожалуй, Эфре подошел бы титул «Лучшая доска Троисены». Впрочем, Эгей не был особенно привередлив в отношении женщин. Невеста молода, лицом приятна, ну а остальное как-нибудь само собой утрясется, и нечего античные мозги себе попусту сушить.

– Я согласен, – вторично повторил царь, и Эфра ему в ответ очень многообещающе улыбнулась.

И случилась свадьба.

Знатная вышла свадьба (естественно, за счет Эгея)! Все как полагается: шум, гам, всевозможные яства, парочка драк, одно убийство, поджог квартала, где проживал исключительно демос. Единственное, что Эгея слегка огорчало, так это грудь новобрачной, вернее ее решительное отсутствие, и прижимистость новоявленного тестя, правителя Питфея.

Отношения между новоиспеченными родственниками здорово обострились, когда речь зашла о том, где будет рожден знаменитый ребенок.

Тут мнения двух знатных мужей разделились.

– Да он еще даже не зачат! – гневно орал Эгей, расплескивая вино и смущая подобными разговорами застенчивую Эфру.

– Все равно, – упорствовал Питфей. – Первенец должен родиться в Троисене.

– А вот хрен тебе собачий!

– Согласен, но ребенок родится в моих землях.

– Нет, в моих! – упорно настаивал царь.

– Друзья, о чем речь, – очень вовремя встрял во внезапную перепалку присутствующий на пиру иудейский торговец (далекий родственник жены Питфея). – Как говорят у меня на родине, разве это две большие разницы?

– Объясни! – потребовал Эгей.

– Тут-таки не о чем спорить, – улыбнулся веселый иудеи, – пускай ваш славный сын родится в Троисене, но считаться он будет великим героем Афин.

– Годится! – дружно выкрикнули новоявленные родственники, и пир разгорелся по новой.

Однако дальше было только хуже.

Вспомним, друзья, КАК обратился к богу Аполлону со своей проблемой царь Эгей.

Слово – оно ведь не дурной дятел, вылетит, и баста. Что тогда спросил Аполлона бедолага царь? Ага, не помните. А спросил он вот что: отчего же всемогущие боги не посылают мне детей?

Как говорится, ляпнул на свою голову.

Олимпийцы, они ведь понимают все буквально, особенно если предоставляется отличный случай в очередной раз напакостить несчастным смертным.

Однако, забегая вперед, отметим, что царь все-таки оказался не робкого десятка.

Вот он, долгожданный момент!

Под радостный гул веселящихся на пиру гостей величественно поднялся царь Эгей вместе со своей юной женой в роскошную, украшенную цветами спальню (все, разумеется, включая перины, за счет царя Афин).

– Дорогая, ты уже приняла ритуальную ванну из лепестков роз? – участливо поинтересовался Эгей, с удовольствием разглядывая залившуюся румянцем любимую.

– О да, мой муж, мой повелитель, – несколько высокопарно ответила Эфра.

– А я вот не успел, – тихо рассмеялся царь. – В общем, жди меня прямо на ложе нашей предстоящей любви. А я пока внизу в бассейне сполоснусь.

Сказав это, Эгей резво, словно двадцатилетний юноша, сбежал вниз, где во дворе правителя Арголиды располагался великолепный бассейн, в котором без проблем могли искупаться все триста пресловутых спартанцев.

Скинув залитую вином накидку, царь с разбегу сиганул в покрытую красными лепестками роз воду.

Конечно, его небывалая прыть была вполне понятна. Все пока складывалось как нельзя лучше. Боги пообещали ему долгожданного сына, и не какого-нибудь хлюпика, а будущего великого героя Афин. В спальне в недрах дворца его ждала чудесная шестнадцатилетняя жена, будущая мать его блистательного наследника.

Но неприятности, как всегда, начались раньше, чем того следовало ожидать.

Все началось с дохлой рыжей собаки непонятной породы, мирно плавающей на спине прямо посередине огромного бассейна.

К сожалению, Эгей слишком поздно заметил издохшего песика, когда уже вдоволь наплескался среди лепестков роз и даже пару раз нырнул с головой, порядочно наглотавшись холодной воды.

Царя передернуло от отвращения, но ничего не поделаешь, он уже выкупался. Брезгливо подплыв к мирно покачивающемуся посередине бассейна трупику, Эгей с интересом изучил золотой ошейник утопшей собачки, где было вырезано ее имя.

Имя оказалось странным. Му-Му.

Пожав плечами, полный мрачных предчувствий царь выбрался из воды и, еще раз поглядев на горемычного песика, все понял.

Это был знак свыше.

Ужасное знамение грядущей беды.

– Ну ладно, – зло процедил сквозь зубы Эгей, натягивая на мокрое тело сухую одежду.

Ведь ни одна живая душа в Греции не подозревала, что царь Афин был глубоко законспирированным богоборцем. Да-да, в те далекие древние времена встречались и такие бесстрашные храбрецы. Ну, к примеру, тот же Геракл. (Наглая ложь! Клевета!)

Конечно, говорить вслух о своей неприязни к обитателям Олимпа было равносильно самоубийству, но вот думать… В головы смертных, к счастью, всемогущие заглядывать не умели.

Гордо вздернув подбородок, Эгей решительно вернулся во дворец, но у дверей спальни задержался, услышав чьи-то приглушенные голоса.

– Да ладно, девочка, не убивайся ты так, – гулко бубнил чей-то незнакомый бас, – дурак сам просил Аполлона, чтобы боги подарили ему сына, вот я и помог сейчас в силу своих скромных возможностей…

– Не таких уж и скромных, – захихикала девушка, и Эгей с ужасом узнал нежный голосок Эфры. – Все-таки некрасиво как-то получилось.

– Опять ты за свое, – прогудел мужчина, – а твой осел сейчас внизу в бассейне плещется в предвкушении, так сказать…

И проклятый мужик раскатисто рассмеялся. Это было последней каплей. Царь побагровел и ударом ноги распахнул неплотно прикрытую дверь.

– Ой! – вскрикнула Эфра, закрывая куском белоснежной ткани свое тщедушное неаппетитное тельце.

– Е-мое… – прогудел огромный синебородый мужик с чешуйчатым, переливающимся в свете факела телом.

На одре любви новоявленных супругов возлежал владыка морей Посейдон. Сам Колебатель Земли! Родной брат Зевса!

– Дорогой, я все объясню, – как трещотка затараторила Эфра. – Ты должен понять, это великая честь, великое доверие со стороны…

– Честь?! – хрипло проговорил Эгей, пожирая любовников звереющим взглядом.

Тут уж даже сам Посейдон не выдержал, здорово перепугавшись:

– Эй, смертный, не дури! – только и успел произнести владыка морей, после чего произошло немыслимое.

Не выказывая решительно никакого уважения к бессмертному обитателю Олимпа, царь стремительно запрыгнул на кровать и одним мощным ударом в челюсть скинул Колебателя Земли на мраморный пол.

– Ах ты гнусная рептилия! – разъяренным медведем проревел Эгей, наматывая на левую руку сине-зеленую бороду морского владыки. – Я сейчас тебе покажу, как чужих жен совращать!

Посейдон же после подобного обращения впал в состояние глубочайшего шока, ибо происходило нечто совершенно невозможное. Его… нет, не так… ЕГО дубасил обыкновенный смертный!