Эта мысль заставила меня рассмеяться. С одной стороны, граф — светский, опытный, утонченный, с другой — непривлекательная женщина, занятая только работой и гордящаяся здравомыслием, которого, как она продемонстрировала своим поведением, у нее вовсе и не было. Но все же — я напоминала себе — он испытывал ко мне добрые чувства.

Я достала из кармана ключ. Надо отдать его графу. А потом сказать: «Работа почти уже закончена. Я скоро уезжаю». Но у Жан-Пьера есть точно такой же ключ, и он так же, как и я, ищет подходящий замок!

А не Жан-Пьер ли следил за мной? Если да, то видел ли он меня на кладбище в тот день? Не боится ли он, что я найду то, что так безнадежно ищет сам? Он не должен забрать изумруды себе. Какие бы оправдания он ни придумывал, это будет самой настоящей кражей, и если его поймают…

Я думала о тех несчастьях, которые свалятся на Бастидов, которых я так полюбила. Было бы бесполезно пытаться переубедить Жан-Пьера. Выход был только один: найти изумруды раньше его. Если они в замке, то обязательно должны находиться где-то в подземелье.

Мне представилась прекрасная возможность для поисков, так как в замке наверняка никого не было. Я вспомнила, что у двери в подземную тюрьму видела лампу, и на этот раз решила зажечь ее, чтобы повнимательнее осмотреть стены. Отправившись в центральную часть замка, я спустилась по каменной лестнице и подошла к входу в подземную тюрьму. Когда стала открывать тяжелую дверь, она уныло заскрипела.

В лицо пахнуло холодом. Я зажгла лампу и подняла ее над головой. Она осветила влажные стены, покрытые грибковой плесенью, выбитые в каменной стене камеры-клетки, несколько колец в различных местах, к которым крепились цепи прикованных к ним узников.

Где тут можно было найти замок, к которому подходил мой ключ?

Я шагнула во мрак, и мной тут же овладело чувство ужаса и безнадежности. Казалось, что буквально каждый нерв моего тела предупреждал меня: «Уходи отсюда. Здесь опасно». Мне опять почудилось, что за мной следят. Я понимала, что когда найду то, что искала, тогда-то мне и будет грозить реальная опасность. О, Жан-Пьер, думала я, неужели вы сможете причинить мне вред, если на карту будут поставлены изумруды замка Гайяр.

Мои пальцы дрожали. Я презирала себя и была не лучше слуг, которые не спускались сюда, так как боялись призраков прошлого.

— Кто здесь? — закричала я. Таинственное и мрачное эхо ответило мне. Я понимала, что следует немедленно выбираться наверх. Инстинктивно я чувствовала, что мне нельзя приходить сюда одной.

— Есть здесь кто-нибудь? — повторила я.

Не знаю, почему я говорила вслух. Вероятно, это была реакция на охвативший меня страх. Нет, не призрак поджидал меня в темноте — живых мне следовало бояться гораздо больше, чем мертвых.

Я повернула обратно, стараясь делать это медленно и осторожно. Задула лампу, повесила ее на место и, миновав обитую железом дверь в подземную тюрьму, поднялась по каменной лестнице и быстро пошла к себе в комнату. Мне обязательно следует поговорить с графом, решила я.

В замке Гайяр виноград отжимали традиционным методом, хотя в других местах это делали с помощью пресса.

— Нет ничего лучше старых, проверенных способов, — заметил однажды Арман Бастид. — Никакое другое вино не имеет такого прекрасного вкуса, как наше.

Виноград был собран и сложен слоем в метр в огромное корыто. Давильщики, готовые к работе, тщательно вымыли ноги, а музыканты настраивали инструменты — вокруг царило всеобщее оживление.

Я смотрела на эту фантастическую картину при лунном свете и думала, что никогда в жизни не видела ничего подобного. Вместе с остальными я наблюдала, как давильщики, обнаженные до пояса и одетые в короткие белые штаны, ступили в корыто и начали свой необычный танец.

Послышалась та самая первая песня, которую мне когда-то спел Жан-Пьер, только теперь она имела совсем иной смысл:

Кто они, эти люди, которые богаты?

Разве они лучше меня, у которого ничего нет…

Я смотрела, как ноги «танцоров» погружались все глубже и глубже в пурпурную трясину. Их лица блестели. Они слаженно пели в такт самодеятельному оркестру.

Бутылка с коньяком переходила от «танцора» к «танцору», и все смеялись, бурно выражая свой восторг. Пели все громче, а оркестр задавал почти бешеный темп.

Я мельком увидела Ива и Марго, которые вместе с другими детьми от души веселились: плясали, возбужденно хохотали, представляя, будто тоже давят виноград.

Женевьева, с высокой прической, тоже была там. Она выглядела взволнованной и таинственной. Я знала, что ее блуждающий взгляд ищет Жан-Пьера.

И вдруг рядом со мной возник граф. Он улыбался, как будто был рад нашей встрече, и я почувствовала себя безрассудно счастливой, потому что верила, что он искал меня.

— Даллас, — сказал он, и произнесенное им мое имя наполнило радостью мое сердце, — что вы об этом думаете?

— Я никогда не видела ничего подобного.

— Рад за вас. Можно сказать, такого вы нигде и не увидите.

Граф взял меня под локоть.

— Я должна поговорить с вами… — начала я.

— Я тоже. Но не здесь, здесь слишком шумно.

Мы вышли из толпы.

— Прошло так много времени с тех пор, как мы виделись последний раз. Я никак не мог решить, что вам сказать. Я думал о нас… Скажите, о чем вы хотели поговорить со мной.

— В ближайшие недели я закончу работу. Настанет время моего отъезда.

— Вы не должны уезжать!

— Но у меня не будет причин оставаться в замке.

— Мы найдем причину… Даллас.

Я повернулась к нему. Мне было не до шуток. Я должна была знать правду. Даже если мне придется выдать свои чувства, я все равно должна знать.

— Но какую?

— Очень простую: я прошу вас остаться, потому что буду очень несчастен, если вы уедете.

— Мне кажется, вы должны точно сказать, что имеете в виду.

— Я имею в виду, что не могу позволить вам уехать. Я хочу видеть вас всегда… Я люблю вас.

— Вы предлагаете мне выйти за вас замуж?

— Еще нет. Есть некоторые вещи, которые мы сначала должны обсудить.

— Но вы же решили никогда больше не жениться.

— Есть только одна женщина в мире, которая может заставить меня изменить это решение. Я даже не знал о том, что такая женщина существует, и разве мог предположить, что случай пошлет ее мне?

— Вы уверены? — спросила я звенящим от радости голосом.

Он остановился, взял мои руки в свои и сказал:

— Уверен, как никогда в жизни!

— И тем не менее вы не предлагаете мне выйти за вас замуж?

— Моя драгоценная, — сказал граф, — я не хотел бы, чтобы вы загубили свою жизнь.

— Как можно ее погубить… если я люблю вас!

— Не говорите «если». Скажите, что «любите». Будем полностью откровенны друг с другом. Вы любите меня, Даллас?!

— Я знаю, что если уеду отсюда и никогда не увижу вас, тоя буду очень и очень несчастна.

Он наклонился ко мне и нежно поцеловал в щеку.

— Для начала замечательно. Но как вы можете испытывать такие чувства… ко мне?

— Не знаю.

— Вы не знаете, каков я есть… И я не могу просить выйти за меня замуж, пока вы действительно не узнаете меня. Вы думали об этом, Даллас?

— Я старалась не думать о том, что казалось мне абсолютно невозможным. Но в глубине души…

— И вы считали, что это невозможно?

— Разве меня можно назвать «роковой женщиной»?

— Слава Богу, что это не так.

— Я обычная женщина — едва ли очень молодая, лишенная личного обаяния, но способная позаботиться о самой себе. Я далека от романтических мечтаний.

— Но вы совсем не знаете себя.

— Если бы вы никогда не встретили меня, а я бы вас…

— Но мы встретились, нашли друг друга, Даллас. Я никогда не позволю вам покинуть меня. Вы должны быть уверены…

— Я уверена!

— За что вы меня любите?

— Повторяю, не знаю.

— Вы не в восторге от моего характера. Вы знаете все эти слухи. Что, если я скажу, что большая часть слухов — правда?