Я добралась до двери, ведущей в подземную тюрьму. Даже сейчас, в один из самых светлых дней года, было трудно что-либо рассмотреть. Но после того как я немного постояла, вглядываясь в темноту, мои глаза привыкли к ней и я смогла различить очертания ужасных ниш, которые назывались клетками. Когда я шагнула немного вперед, тяжелая дверь неожиданно захлопнулась за мной, и я не смогла сдержать вскрик ужаса при виде скользнувшей ко мне тени. Чья-то рука схватила меня за локоть.
— Мадемуазель Лоусон!
У меня перехватило дыхание. Передо мной стоял граф.
— Я… я… — пыталась я вымолвить хотя бы слово. — Вы меня так напугали.
— Да, это было глупо с моей стороны. Как здесь темно, когда закрыта дверь. — Однако он не сделал ни малейшей попытки открыть ее. — А я никак не мог понять, кто бы это мог быть, — сказал он. — Хотя следовало бы догадаться, что это вы — с вашим интересом к замку и неуемным стремлением все изучать и исследовать… даже такие ужасные места, как это. Видимо, в них тоже есть своя прелесть.
Граф положил руку мне на плечо. Я дрожала от страха и никак не могла понять, чего именно боюсь. Он прошептал мне на ухо:
— Что вы надеялись здесь обнаружить, мадемуазель Лоусон?
— Я и сама не знаю. Женевьева слышала какие-то звуки, и этой ночью мы спустились выяснить, в чем дело. Потом я пообещала, что мы еще раз придем сюда днем.
— Так она тоже придет сюда?
— Вполне вероятно.
Он засмеялся:
— Звуки… Какие звуки?
— Как будто кто-то стучит. Женевьева говорила мне о них раньше. Вот мы с ней и договорились, что когда она услышит эти звуки снова, то сообщит мне, и мы попытаемся вместе выяснить, что происходит.
— Можно легко догадаться, что бы это могло быть, — сказал он. — Жуки-древоточцы.
— О…
— Вы должны были бы догадаться. Наверняка сталкивались с ними в замках Англии.
— Конечно, но эти каменные стены…
— Здесь очень много дерева. — Он отошел от меня и, подойдя к двери, распахнул ее. Теперь я могла видеть более отчетливо ужасные решетки, страшные кольца, цепи… и графа, бледного, с очень сосредоточенным и более замкнутым, чем обычно, выражением лица. — Если завелись эти жуки…
— Вам придется все очень внимательно обследовать?
— Да, но после сбора винограда, — кивнул он. — Это займет чертовски много времени — обстучать все помещения. Прошло только десять лет с тех пор, как проводили подобную профилактику. Так что вряд ли они успели натворить много бед.
— А как вы оказались здесь? — спросила я.
— Увидел, как вы направились вниз, и пошел за вами. Я подумал, уж не сделали ли вы какого-нибудь открытия? — ответил граф.
— Открытия? Какого открытия?
— Какую-нибудь картину на стене или что-то в этом роде. Вы же сами рассказывали мне, помните?
— Но здесь…
— Всегда трудно предположить, где может быть спрятано сокровище, не так ли?
— Вы, пожалуй, правы.
— Давайте не будем никому говорить о странных стуках. Если о них услышит Готье, он тут же начнет твердить о необходимости пригласить экспертов. Подождем, пока не уберут урожай. Вы не представляете, мадемуазель Лоусон, хотя скоро увидите своими глазами, какое здесь царит лихорадочное оживление, когда поспевает виноград. И в это время нельзя отвлекать работников на какие-то другие дела.
— Могу ли я рассказать Женевьеве, как вы объясняете происхождение звуков?
— Да, конечно.
Мы вместе поднялись по лестнице, и, как всегда в его присутствии, мною владели смешанные чувства. Я ощущала себя так, будто меня поймали на чем-то предосудительном, а с другой стороны, меня неудержимо тянуло говорить с ним снова и снова.
На следующий день во время прогулки верхом я объяснила Женевьеве происхождение звуков.
— Жуки? — вскричала она. — Как? Они такие же ужасные, как и привидения!
— Чепуха, — рассмеялась я. — Вполне материальные создания, и их можно уничтожить.
— Ага, пока они не уничтожили весь замок. Ух! Мне совсем не нравится, если у нас действительно завелись жуки. А почему они стучат?
— Они стучат головками о дерево, чтобы привлечь к себе партнеров.
Сказанное мной развеселило Женевьеву, и у нас обеих сразу поднялось настроение. Я поняла, что девочка почувствовала явное облегчение.
День выдался замечательный. Утро было несколько пасмурное, но зато трава и деревья издавали чудесный запах свежести… Гроздья винограда почти все уже были срезаны. Остались нетронутыми самые лучшие из них, и теперь они без всяких помех вбирали в себя солнечный свет и тепло, чтобы ягоды стали еще более сладкими и дали потом прекрасное вино.
Внезапно Женевьева сказала:
— Мне бы так хотелось, чтобы вы обедали вместе с нами, мадемуазель.
— Спасибо, Женевьева, — ответила я, — но я не могу приходить без приглашения.
— Мне всегда бывает интересно, когда вы разговариваете с папой.
— Вот оно что!
Девочка нахмурилась:
— Лучше бы она не приезжала сюда. Я не люблю ее. И она меня тоже.
— Вы имеете в виду тетю Клод?
— Она мне не тетя.
— Так проще называть ее.
— Почему? Она не намного старше меня. Кажется, все забыли, что я уже взрослая… Давайте зайдем к Бастидам и посмотрим, что они там поделывают.
Недовольное выражение ее лица, вызванное нашим разговором о Клод, при упоминании имени Бастидов мгновенно исчезло. И я с огромным удовольствием повернула своего Бонома на дорожку, ведущую к дому Бастидов.
Ива и Марго мы застали в саду. Они держали в руках корзинки и, согнувшись в три погибели, внимательно обследовали тропинку, напевая что-то тонкими детскими голосами, и непрерывно перекликались друг с другом.
Мы привязали лошадей к столбу, и Женевьева побежала к ним выяснить, чем это они заняты.
— Разве вы не знаете? — воскликнула Марго, которая была в том возрасте, когда всех, кто не знал того, что знала она, была склонна считать чудовищно невежественными.
— Улитки! — закричала Женевьева.
Ив ухмыльнулся и протянул ей корзинку, показывая содержимое. В ней лежало несколько улиток.
— Мы собрались устроить пир.
Он остановился и начал, пританцовывая, припевать:
Этот маленький простак,
Этот маленький простак,
Который отправился в Монброн…
— Вы только посмотрите на эту! — вдруг завопил он. — Так она никогда не доберется до Монброна. — Он состроил Женевьеве смешную рожицу. — Мы собираемся попировать улитками. Дождик выгнал их наружу. Берите корзинку и помогайте нам.
— Где? — спросила Женевьева.
— Жанна вам даст.
Женевьева побежала вокруг дома в кухню, где Жанна готовила бульон. А я стала думать о том, как изменилось настроение Женевьевы, едва она подошла к этому, дому.
Ив продолжал пританцовывать.
— Вы должны присоединиться к нашему пиру, мадемуазель Даллас, — сказал он.
— Но не раньше, чем через две недели! — прокричала Марго.
— Их сначала надо выдерживать две недели, а затем подать с чесноком и петрушкой. — Ив погладил свой живот, предаваясь приятным воспоминаниям. — Восхитительно!
Затем он снова начал напевать себе под нос смешную песенку про улиток. А когда Женевьева вернулась наконец с корзинкой, я отправилась в дом поболтать с мадам Бастид.
Через две недели, когда улитки, собранные детьми, были готовы для употребления, мы с Женевьевой получили приглашение от Бастидов. В этой семье любили устраивать праздники по любому поводу. Для меня же посещение дома Бастидов было огромной радостью, потому что там Женевьева выглядела счастливой и вела себя так, будто хотела доставить всем удовольствие.
Но едва мы выехали верхом из ворот замка, нам повстречалась Клод, которая, видимо, возвращалась с виноградников. Я заметила ее раньше, чем она нас. Ее лицо пылало, и от нее исходило какое-то необыкновенное притяжение. Я уже в который раз была поражена ее красотой. Как только она нас увидела, выражение ее лица мгновенно изменилось.
