— Да, папа.
— Боюсь, наши места не особенно красивы. Земли, на которых возделывают виноградники, редко отличаются привлекательностью. Но, заехав чуть подальше, можно найти интересные места и увидеть такое, что доставит вам удовольствие.
— Вы очень добры. Я с радостью поезжу верхом.
Он махнул рукой, и Филипп, чувствовавший, что ему пора принять участие в разговоре, снова переключил наше внимание на картины. Я стала говорить о портрете, над которым начала работать. Объясняя некоторые детали, я специально сделала акцент на некоторых технических аспектах в надежде поставить графа в затруднительное положение. Он внимательно слушал, и слабая улыбка порой мелькала в уголках его рта. Меня очень угнетало ощущение, что он, очевидно, догадывался о том, что за мысли бродили в моей голове. А если так, то, значит, знал, что он мне не нравится, и, совершенно очевидно, именно это подогревало его интерес к моей особе.
— Вне всякого сомнения, — продолжала я, — что, хотя портрет далеко не шедевр, художник обладал редким чувством колорита. Платье окажется потрясающим, а изумруды, если удастся восстановить их первозданный цвет, будут смотреться просто великолепно!
— Изумруды?.. — удивился Филипп.
Граф посмотрел на него.
— Да, это как раз та картина, где их можно видеть во всем великолепии. Было бы так любопытно посмотреть на них хотя бы на холсте.
— Да, это единственная возможность, — пробормотал Филипп, — увидеть их.
— Кто знает? — сказал граф и, повернувшись ко мне, пояснил: — Филипп очень интересуется изумрудами.
— А разве не все мы интересуемся ими? — возразил Филипп с необычной для него резкостью.
— Нуну говорила, что они должны быть где-то в замке, — произнесла Женевьева срывающимся от волнения голосом. — Если бы мы могли их… О, это было бы прекрасно!
— Ваша старая няня без сомнения говорит правду, — с сарказмом произнес граф. — И я согласен, что было бы замечательно, если бы мы нашли их… не говоря уж о том, что они значительно увеличили бы состояние нашей семьи.
— Еще бы! — воскликнул Филипп с загоревшимися глазами.
— Вы думаете, они находятся в замке? — спросила я.
— Но они никогда нигде больше не появлялись, — убежденно ответил Филипп. — А камни, подобные этим, легко узнать. И от них практически невозможно избавиться.
— Мой дорогой Филипп, — заметил граф, — вы забываете, в какое время они пропали. Сто лет назад, мадемуазель Лоусон, такие камни можно было распилить, продать по частям, и про них бы все забыли. Рынок был наводнен драгоценностями, украденными из особняков и дворцов Франции теми, кто мало разбирался в их ценности. Думаю, что такая же судьба постигла изумруды Гайяра. Те канальи, которые проникли в замок, украли наши сокровища, совершенно не понимая их истинной стоимости. — Гнев, на мгновение вспыхнувший в его глазах, погас, и он снова обратился ко мне: — Ах, мадемуазель Лоусон, как хорошо, что вам не пришлось жить в те дни. Вы бы так страдали при виде выброшенных из окон картин, которые валялись на улице в грязи и воде, после чего они… как это вы назвали?…, начинали «зацветать».
— Это просто трагедия, что тогда погибло столько ценностей. — Я обернулась к Филиппу: — Расскажите, пожалуйста, еще об изумрудах.
— Семья владела ими в течение многих-многих лет, — начал он. — Сколько они стоили, сказать трудно, ибо стоимость их менялась столько раз, постоянно возрастая. Точнее было бы сказать, что они бесценны. Камни хранились в комнате-сейфе нашего замка. И тем не менее в дни Революции были потеряны. Никто не знает, что с ними произошло. Но почему-то всегда считалось, что они где-то в замке.
— Регулярно устраиваются их поиски, — добавил граф. — У кого-нибудь возникает очередная идея, и все приходят в волнение. Мы ищем, копаем, стараемся обнаружить потайные места в замке, которые годами оставались скрытыми от наших глаз. Словом, развиваем бурную деятельность, а изумруды так и не найдены.
— Папа, — вскричала Женевьева, — а не могли бы мы снова заняться поисками сокровищ?
В этот момент подали фазана. Он был просто великолепен, но я едва к нему притронулась. Меня полностью захватила рассказанная история. Плюс ко всему я весь день находилась в величайшем возбуждении, так как мне было позволено остаться.
— Вы произвели такое сильное впечатление на мою дочь, мадемуазель Лоусон, — сказал граф, — что она теперь думает, будто вам удастся сделать то, что оказалось не под силу другим. Вы хотите организовать новые поиски, Женевьева, так как убеждены, что вместе с мадемуазель Лоусон добьетесь успеха?
— Нет, — ответила Женевьева, — я так не думаю. Я просто хочу еще раз поискать изумруды.
— Однако вы очень нелюбезны! Извините ее, мадемуазель Лоусон. А вас, Женевьева, я прошу показать мадемуазель Лоусон наш замок. — Затем он обратился ко мне: — Вы еще не обследовали его, насколько я знаю, но очень хотели бы сделать это, ибо этого требует ваша тяга к знаниям. Не сомневаюсь, что ваш отец так же хорошо понимал и разбирался в замках, как вы в картинах. Поэтому, кто знает, а вдруг вы сможете обнаружить какие-нибудь тайники, которые столетиями скрывались от наших глаз.
— Да, мне бы очень хотелось подробнее познакомиться с замком, — согласилась я. — И если Женевьева согласится мне его показать, я буду ей весьма признательна.
Женевьева даже не взглянула на меня, и граф нахмурился.
— Мы с ней назначим время, — поспешила сказала я, — если вам подойдет такое предложение, Женевьева. Вы не против?
Она посмотрела на отца, потом на меня.
— Завтра утром?
— По утрам я работаю, но после второго завтрака была бы очень рада воспользоваться вашей любезностью.
— Очень хорошо, — промямлила она.
— Уверен, что для вас это будет полезная экскурсия, Женевьева, — сказал граф.
Подали суфле, и наш разговор перешел на окрестности замка и прилегающие к нему виноградники. Я чувствовала, что мои дела постепенно идут на лад. Меня пригласили отобедать со всей семьей, — такой чести никогда не удостаивалась бедная мадемуазель Дюбуа. Я получила разрешение совершать прогулки верхом. А завтра мне должны были показать весь замок. Похоже, у меня установились некоторые отношения с графом, хотя я и не могла бы определить характер этих отношений.
Я чувствовала себя очень довольной, когда вернулась в свою комнату. Перед тем как я ушла, граф сказал, что в библиотеке есть одна книга.
— Одно время в замке специально жил человека, который писал ее для моего отца, — объяснил он. — Отец очень интересовался историей нашей семьи. Рукопись впоследствии была напечатана. Думаю, что она вас очень заинтересует.
— Я тоже совершенно уверена, что книга покажется мне любопытной. С радостью прочту ее.
— Я пришлю ее вам, — пообещал мне граф.
Мы покинули столовую вместе с Женевьевой, оставив кузенов вдвоем. Она проводила меня до моей комнаты и очень холодно пожелала спокойной ночи.
Совсем скоро в дверь моей комнаты постучались — вошла служанка, которая принесла книгу. Это был небольшой томик с рисунками и чертежами замка. Я была уверена, что книга окажется захватывающей, но все же в этот момент мои мысли в основном занимали события сегодняшнего вечера. Я не хотела спать, ибо мой мозг был слишком возбужден и перегружен впечатлениями, а все мысли вертелись вокруг графа.
Вне всякого сомнения, он был необыкновенным человеком и с ним связана какая-то тайна. Ему нравилось, что все окружающие его люди испытывали перед ним чувство страха и поэтому очень не любили его. Вот какие выводы я сделала. Я пыталась представить себе его жизнь с женщиной, которой выпало такое несчастье — выйти за него замуж. Может быть, он терроризировал ее своим презрением? Трудно было представить, чтобы он прибегал к физическому насилию… И все же я не могла бы уверенно утверждать что-либо относительно графа. Ведь я его практически не знала.
А что он вообще думал обо мне? Скорее едва заметил меня и просто решил дать мне работу, и на этом весь его интерес закончился. Но почему меня пригласили обедать с семьей? Чтобы он мог поближе рассмотреть человеческую особь, которая вызывала в нем некоторое любопытство? Или потому что в замке больше не было ничего занимательного.
