есть дело.

Читайте по губам, когда ваши уши заварены медом.

Приют шуршащего совершенства и нюхательной филосо

фии.

Нет, слишком громко — смелее в глубины событий.

Не стоит задерживать дыхание — мы умеем и любим

тонуть.

Ведь не суть, чем аукнется сегодня, что всплывет завтра.

Пустота — то, где нас нет?

Сейчас мы словно нагнали наше «сейчас».

А города не шепчут. Они кричат. Кричат:

— Мы врем вам каждый день!..

Мы не требуем бессмертия; но нам невыносимо видеть,

как поступки и вещи внезапно теряют свой смысл.

Тогда обнаруживается окружающая нас пустота.

Антуан де Сент-Экзюпери

Часть 2

Огни моей войны

Глава 1

Монолог

Что сулит океан тому, кто никогда не плавал?

Зачем отправляться в зазеркалье, когда есть страна чудес?

Посмотрите на людей вокруг.

Они не хуже и не лучше. Внутри каждого из нас — триллионы

клеток, что ежесекундно рождаются и умирают.

Наши глаза не видят объекты, лишь свет, пойманный зрительным

нервом, что мечет сигнал в головной мозг. Сигнал

конвертируется в изображение.

Изображение. Каким будет мир, если убрать все образы?

Каким будет мир, если не будет создателей этих образов?

Люди, не воспринимающие живопись, даже и знать не

знают, что без окружающих нашу жизнь иллюстраций всех

незамедлительно поглотит клаустрофобия. Почему на наших

стенах картины, календари, обои с еле заметными рисунками?

Что лучше: читать «ОСТРОВА ТАИЛАНДА» или мысленно понежиться,

смотря на фото? Вам говорят: «БОЛЬ!» И вы видите

ссадины, ожоги и капельницы — это все слайды. Тысячи картинок

проносятся в вашей голове, стоит лишь засесть за список

перед походом в магазин. Валюта, не имеющая иллюстраций, —

подделка. «Плохой художник» уже заранее победил — ведь вам

сначала нужно взглянуть на его картину, а только потом вынести

свой вердикт. Картинки забивают пустые ячейки нашей

памяти, смешиваются и подвергаются активному редактированию.

Живопись подобна химии; владеющий ею знает, как

вызвать желаемую реакцию. Проверенное сочетание цветов —

и вот открытки, брошюры, рекламные полосы начинают свое

шествие. Вы смотрите на картину и неожиданно чувствуете

к ней омерзение или, наоборот, привязанность. В большинстве

случаев нужный цвет сыграл свою роль. Цвет убаюкивает вас,

пробуждает аппетит или вытягивает ощущение тревоги.

Искаженные, разломанные композиции. Цветовые аккорды

или заранее выманенная дисгармония. Оставим шрифты

и слоганы. Ведь все всегда начинается с картинки. Я знаю,

что есть те, кто давно приручил вышеупомянутые лазейки.

Они даже научились писать так, что принуждают нас ходить

в музеи лишь ради них.

Половина из тысячи ежедневных посетителей Лувра идут

в него ради «Джоконды». Для них даже выстроен отдельный

вход. Кого-то еще озадачивает ее таинственная улыбка.

Но вы-то знаете, что. на деле ее так веселит.

Спросите у аукционеров, какие картины всегда в цене

и чаще всем по вкусу. Они скажут: сюжетные, яркие, горизонтальные.

Миллионы крупиц образуют гигантскую паутину,

на которой строится все искусство. Конечно, всегда будут

потомки Пьеро Мандзони, расфасовывающие свое дерьмо

по баночкам и втюхивающие «новые взгляды». С вымиранием

настоящих талантов такие выходки сейчас на плаву.

Но имеет ли место заговор? Ведь если в большинстве своем

каждая картина — письмо, какое послание она доставляет

зрителям? Мир поделен на черное и белое, но есть и подразделы.

Все производимое человеком так или иначе возведено под

своего вдохновителя. Всё. Простая курсовая, написанная под

громы молний и искреннюю мольбу о смерти лектора, уже несет

свой «message». И Я знаю, Я точно знаю, что за творчество,

царящее вокруг и внутри нас, борются. Как и за нас самих.

Пирамида, являющаяся знаменитым входом в Лувр, состоит

ровно из 666 стекол. Тут, в оплоте французской и мировой

культуры, как сорняк зажравшегося общества, возведен

«McDonald’s».

— Да, умели же раньше создавать прекрасное! Что-то

Я проголодался. Будьте добры, «Роял де Люкс»!

А как же смотрящие? Как же зрители? Неужели «злые

ХУДОжники» только играют и отыгрываются на них? Конечно,

нет!

Кто делает алтарь — алтарем: расписавший его или ежедневно

к нему идущий?

Какой смысл рисовать, если никто, кроме тебя, это не

увидит? Зачем заниматься пением на необитаемом острове?

Если в печь паровоза никто не будет кидать уголь, движение

не состоится.

Более того, главная опасность всякого творчества таится

именно в зрителе. Будь ты последняя бездарность, выродок

или идиот — нужная пара глаз всегда найдет тебя, и тогда

разве что геенна огненная сумеет остановить твой конвейер.

Поэтому посмотрите на людей вокруг.

Они нисколько не хуже и не лучше.

Так будет. Так есть. И так было всегда.

Флойд Джеллис

Не уверен, что эта статья именно та, в которой нуждается

ваш art-журнал, но Я подошел к ней со всей присущей

мне серьезностью, и это может быть опубликовано, хотя

бы как некий, скажем…

…Монолог.

Глава 2

К чему эта победа

Стоит полежать в лежку пару дней, как начинаешь слышать,

о чем думает мебель.

Как и предполагалось, мои злоключения имели последствия.

Врач сказал, что если бы Я не орал на холоде, не мочил

ноги и не бродил по лесам, то не лежал бы с температурой

под сорок. Страшно подумать, что творилось в головах моих

родителей. С каждым моим пробуждением они терпеливо

кормили меня с ложки, пока Я кормил их своими байками.

Не знаю, что хуже — скитаться в дебрях или лежать сутками,

обливаясь потом.Когда мне становилось лучше, Я сидел

за ноутом в Интернете. В основном читал электронные

журналы о культуре и ее отростках. Мне вдруг показалось

зазывным работать в каком-нибудь издании, излагать свои

взгляды на то и на это. Быть может, Я стал бы видным знатоком

своей области, ходил бы на выставки, а затем писал

о них. Чуть позже мне бы разрешили прикреплять иллюстрации

к своим статьям; так или иначе Я снова вырулил бы как

Художник. Эти пружинящие идеи-мысли впечатляют.

Я даже написал пару мнимых статей, но решил их не отправлять,

пока окончательно не спадет температура.

Теперь мне казалось, что время сельской жизни — тягание

навоза на тачке — подошло к концу. «Я не буду работать

на ферме у Мэгги», как пел Дилан.

Мои руки как ветки — разрастаются до новых перспектив.

Нужно все взвесить. Все взвесить, а еще нормально

питаться и больше спать.

И вот, как-то отключившись на пару часов, Я вдруг распахнул

глаза и увидел возле себя Джейн. Это был приятный

сюрприз. Знаете, такое необъяснимое, искрящееся волнение.

Похоже, она везде и всюду проходит по своей карточке

«Свободного мыслителя».

Ее не хватало. Она гладила меня по голове, и на секунду

даже показалось, что плачет. Хотя, скорей всего, про слезы —

это лишь мои выдумки.

— Как ты, Флойд? — ее шепот создавал впечатление, будто

меня проткнули копьем на поле боя и часы мои сочтены.

Мне потребовалось немало усилий и терпения, чтобы поведать

обо всем увиденном в ту сказочную ночь.

Конечно, Я не блистал красноречием. Рассказал, как что-то

выпил и где-то очутился, видел своего умершего друга, что был

лишь моей тенью, а потом Я вдоволь покатался на тракторе.

Джейн понимающе качала головой, а затем сказала:

— ДОБ. Он дал тебе ДОБ. Чудо, что у тебя не поехала крыша.

Уже есть какие-то планы по выздоровлению?

— Да, Я мечтаю найти и поймать чупакабру. А все вырученные