— Какое?

— Знания! Мне абсолютно ничего не известно о Египте, его языке, письменности, истории, тайнах, медицине, ядах, оккультных силах… Ведь во всем этом и кроется загадка этой таинственной страны. Болезнь, или состояние, или что бы это ни было, от чего страдает мистер Трелони, каким-то образом связано с Египтом. С самого начала у меня возникло такое подозрение, позже оно переросло в уверенность, хотя доказательств у меня не было. То, что вы сегодня рассказали, подтверждает догадки и заставляет меня думать, что необходимо найти доказательства. Я не думаю, что вам точно известно, что происходило в этом доме с той ночи, когда было совершено нападение, когда нашли тело мистера Трелони. Я предлагаю сейчас ввести вас в курс дела. Если мистер Росс не против, я попрошу его все вам рассказать. У него в этом больше опыта. Более того, он владеет информацией, полученной от непосредственных участников или свидетелей дела прямо на месте, и к тому же сам участвовал во всем происходящем. Когда вы узнаете все, я надеюсь, вы сможете сами решить, что больше поможет мистеру Трелони в исполнении его воли, ваше молчание или ваш рассказ.

В знак согласия я кивнул. Мистер Корбек вскочил на ноги и взволнованно протянул каждому из нас руку.

— Идет! — сказал он. — Я ценю ваше доверие и со своей стороны даю слово: если мне покажется, что в интересах мистера Трелони я должен все рассказать, я это сделаю, ничего не утаив.

Я как можно более подробно описал ему все, что произошло с того момента, когда меня разбудил стук в дверь моего дома на Джермин-стрит. Единственное, о чем я умолчал, — это о моих чувствах к мисс Трелони и некоторых несущественных деталях, практически не имеющих отношения к делу. Кроме того, я не упомянул о своих беседах с сержантом Доу, которые носили частный характер и не подлежали огласке. Мистер Корбек слушал мой рассказ, затаив дыхание. Время от времени он в порыве возбуждения вскакивал и начинал мерить комнату шагами, потом спохватывался и усаживался обратно в кресло. Иногда он хотел что-то сказать, но сдерживал себя. Мне показалось, что устное изложение событий как-то прояснило и мои собственные мысли, поскольку по мере того как я говорил, все уже начинало казаться мне не таким уж таинственным и мистическим. События, важные и не очень, сложились в определенный порядок, в одно целое. Вся история наполнилась логическим смыслом, за исключением одного: причины, которая сейчас, наоборот, казалась загадочной как никогда. В этом преимущество целостного или неразорванного изложения. Разрозненность отдельных фактов, сомнений, предположений и догадок уступает место целостному единству, которое более убедительно.

То, что мистеру Корбеку мой рассказ показался убедительным, было очевидно. Как настоящий мужчина, он без всяких оговорок сразу заговорил по делу:

— Теперь все встало на свои места. Сейчас активна некая Сила, которая требует к себе особого подхода. Если мы будем продолжать и дальше работать в потемках, мы только станем мешать друг другу. Сталкиваясь лбами, мы только испортим все то хорошее, чего могли бы добиться, если бы каждый работал в каком-то одном направлении. Мне кажется, первое, чего мы должны добиться, — это вывести мистера Трелони из неестественного состояния, в котором он сейчас находится. То, что его можно привести в сознание, не вызывает сомнения, пример тому — случай с сестрой. Хотя неизвестно, подвергался ли он какому-либо дополнительному отрицательному воздействию за все то время, которое пролежал в своей комнате. В любом случае нам следует попытаться. Он до сих пор в этой комнате, и каким бы ни было влияние, оно продолжается и сейчас. Нам следует это принять как очевидный факт. В конце концов, днем больше или днем меньше — уже не существенно. Сейчас уже поздно, а завтра, возможно, перед нами встанет задача, решение которой потребует свежих сил. Вы, доктор, я полагаю, хотите выспаться, потому что у вас на завтра, очевидно, намечены и другие дела. А вы, мистер Росс, насколько я понимаю, сегодня ночью должны дежурить в комнате больного. Я дам вам книгу, которая поможет вам скоротать время. Мне нужно сходить поискать ее в библиотеке. Я помню, где видел ее в последний раз, когда был здесь, и не думаю, что мистер Трелони с тех пор прикасался к ней. Ему уже давно известно все, что могло бы вызвать его интерес в этой книге. Вам необходимо, по меньшей мере, полезно понять и другие вещи, о которых я расскажу вам позже. О том, что может быть полезным доктору Винчестеру, рассказать ему сможете вы, ибо я вижу, что довольно скоро наша работа даст результат. Каждый из нас будет заниматься своим участком, решать свою задачу, для чего потребуется сосредоточиться на чем-то конкретном. Вам необязательно читать всю книгу. Все, что интересно для вас (я имею в виду наше дело, разумеется, так как вся книга посвящена описанию путешествия в страну, тогда еще совсем не изученную), — это вступление и две-три главы, которые я укажу.

Он горячо пожал руку доктору Винчестеру, который поднялся, чтобы уходить.

На какое-то время оставшись в одиночестве, я задумался. Мне казалось, что мир вокруг меня беспредельно велик. Единственная крохотная точка, которая вызывала мой интерес, была лишь пятнышком в безграничной пустоте. Снаружи и вокруг была темнота, полная затаившихся опасностей, которая давила со всех сторон. Центральной фигурой в нашем маленьком оазисе была сама красота. И эта фигура стоила того, чтобы ее любить, чтобы свернуть ради нее горы, чтобы умереть за нее!..

Мистер Корбек вскоре вернулся и принес книгу, которую нашел-таки на том же самом месте, где она была три года назад. Вложив в нее несколько бумажных закладок в тех местах, где мне следовало читать, он вручил ее мне со словами:

— С этой книги начинал мистер Трелони, с этой книги начинал я, и у меня нет сомнения, что и для вас она послужит началом увлекательного исследования, чем бы все ни закончилось. Если кому-нибудь из нас вообще суждено когда-либо увидеть конец.

У двери он остановился:

— Я бы хотел взять назад кое-какие свои слова. Детектив — славный малый. То, что вы мне о нем рассказали, выставляет его в ином свете. В подтверждение этого могу лишь сказать, что теперь я могу спокойно идти спать, оставив лампы под его присмотром.

Когда он вышел, я надел респиратор и, захватив книгу, отправился на дежурство в комнату больного.

Я положил книгу на маленький столик, на котором стояла затененная лампа, и отодвинул в сторону экран. Таким образом, на книгу теперь падал свет, но я мог в любую секунду увидеть кровать, сестру и дверь. Нельзя сказать, что условия были комфортными или подходящими для внимательного изучения темы, требующей концентрации мыслей. Это была книга, написанная на голландском языке и изданная в 1650 году в Амстердаме. Кем-то между строк был вписан дословный перевод, в основном на английском, причем английское слово стояло под соответствующим голландским, так что из-за грамматических различий между языками даже само чтение перевода оказалось непростым делом. Приходилось постоянно перебегать глазами с начала предложения в конец и обратно. Да еще и расшифровка непонятного почерка двухсотлетней давности. Впрочем, через какое-то время я заметил, что мне уже намного проще воспринимать английские слова, выстроенные по голландским конструкциям, а когда я немного привык к почерку, моя задача еще больше упростилась.

Поначалу окружающая обстановка и опасение того, что мисс Трелони может неожиданно войти в комнату и застать меня за чтением книги, слегка беспокоили меня. Перед тем как доктор Винчестер ушел, мы между собой решили, что не следует ее посвящать в ход предстоящего расследования. Мы посчитали, что для женского разума столкновение с подобной загадкой может вызвать шок, и, кроме того, она, как дочь мистера Трелони, могла оказаться в неловкой ситуации впоследствии, если бы пошла на прямое нарушение его указаний, даже если бы всего лишь знала об этом. Но когда я вспомнил, что ее дежурство начиналось в два часа и раньше она появиться не должна, я успокоился. У меня впереди было почти три часа. Сестра Кеннеди сидела в своем кресле у кровати, внимательно и терпеливо следя за происходящим. На лестничной площадке тикали часы, слышен был звук и других часов в доме; шумы городской жизни, текущей за окном своим чередом, сливались в однообразный отдаленный гул, который время от времени превращался в грохот, когда западный ветер доносил сюда скопление звуков. Впрочем, все равно преобладала тишина. Свет, падающий на мою книгу, и умиротворяющая зелень шелковой бахромы на абажуре лампы усилили сумрак, окружавший меня. С каждой прочитанной строчкой он казался все глубже и глубже. И когда очередной раз взглянув на больного, я вновь опускал глаза на страницу, она казалась мне ослепительно-белой. Впрочем, в конце концов я так погрузился в чтение, что все мое внимание сосредоточилось на книге.