— Конечно! Можете рассчитывать на мое молчание! — сказал я, и он отправился наблюдать за египтологом.

Кажется, тягостные испытания сыпались на мою голову парами, и сегодня мне предстоит повторение вчерашней последовательности событий, так как вскоре у меня состоялся еще один частный разговор с доктором Винчестером, который, как обычно посетив своего пациента, собирался домой. Он уселся в кресло, которое я ему предложил, и тотчас же начал разговор:

— Все это очень странно. Мисс Трелони только что рассказала мне про украденные лампы и про то, как вы нашли их в наполеоновском комоде. Это только добавляет загадочности всему происходящему, но, знаете, я, наоборот, испытал какое-то облегчение. Я уже исчерпал все рациональные и естественные доводы в этом деле и теперь все больше склоняюсь к иррациональным и сверхъестественным. Тут есть такие моменты, которым, чтобы окончательно не сойти с ума, просто необходимо как можно скорее дать объяснение. Я думаю, за помощью можно обратиться к мистеру Корбеку, задать ему пару вопросов, но так, чтобы не усложнять дело и не ставить нас в неловкое положение. Кажется, он обладает глубочайшими познаниями во всем, что касается Египта. Возможно, он согласится перевести кое-какие иероглифы. Ему это не составит труда. Как вы считаете?

Несколько секунд я раздумывал. Затем сказал, что нам необходима любая помощь, от кого бы то ни было. Про себя я подумал, что оба эти человека заслуживают доверия, и если они объединят свои усилия, это только принесет пользу, вреда уж точно не будет.

— В любом случае нужно спросить его. Он глубоко эрудирован в области египтологии, кроме того, по-моему, он просто хороший и к тому же энергичный человек. Кстати, нужно соблюдать осторожность, делясь с другими информацией, полученной от него.

— Разумеется! — воскликнул он. — Я и не думаю никому ничего рассказывать, кроме вас, естественно. Нельзя забывать, что мистеру Трелони, когда он придет в себя, очевидно, не понравится, если мы будем с кем попало обсуждать его дела.

— Послушайте, — предложил я, — а почему бы вам не задержаться на некоторое время? Я приглашу мистера Корбека выкурить с нами по сигаре. Мы как раз сможем поговорить.

Доктор не возражал, и я отправился в комнату мистера Корбека и пригласил его к нам. Мне показалось, что детективы обрадовались, когда он ушел. По пути в мою комнату он сказал:

— Мне совсем не нравится оставлять лампы под охраной только этих двоих, они имеют слишком большую ценность, чтобы поручать их полиции!

Из этого я сделал вывод, что и сам сержант Доу попал под подозрение.

У мистера Корбека и доктора Винчестера после первого же взгляда друг на друга завязались самые дружественные отношения. Путешественник заверил нас, что готов с радостью оказать любую помощь, которая будет в его силах, если это, поспешил добавить он, не коснется тем, которые он не имеет права обсуждать. Такое не самое многообещающее начало доктора Винчестера не смутило:

— Я бы хотел попросить вас перевести несколько иероглифов.

— Конечно, с превеликим удовольствием! Все, что смогу. Иероглифическое письмо, знаете ли, еще не до конца расшифровано, хотя мы уже знаем многое! Где надпись?

— Есть две надписи, — сказал доктор. — Одну из них я сейчас принесу.

Он вышел из комнаты и вернулся через минуту, неся с собой мумию кошки, которую тем вечером показывал Сильвио. Ученый взял ее в руки и после недолгого осмотра заключил:

— Тут нет ничего особенного. Это обращение к Бает, богине Бубастиса, с просьбой насытить хлебом и молоком луга Элизиума. Внутри еще могут быть надписи, и если вы развернете ее, я, возможно, смогу рассказать больше. Но не думаю, что там окажется что-то необычное. По тому, как она завернута, я полагаю, что эта мумия была изготовлена в Дельте и относится к позднему периоду, тогда изготовление мумий стало делом обычным и недорогим. А где же вторая надпись, которую вы хотели мне показать?

— Это надпись на кошачьей мумии в комнате мистера Трелони.

Лицо мистера Корбека омрачилось.

— Нет! — возразил он. — Этого я сделать не могу! Я в данный момент практически скован обещанием сохранять тайну относительно всего, что находится в комнате мистера Трелони.

Реакция доктора Винчестера на это замечание последовала одновременно с моей, только я произнес всего три слова «Шах и мат». Это, по-моему, заставило доктора подумать, что я понял ход его мыслей и намерения больше, чем это было на самом деле. Он пробормотал как бы про себя:

— Практически скован обещанием сохранять тайну?

Мистер Корбек тут же ответил на вызов:

— Не поймите меня неправильно! Я не давал какую-то конкретную клятву, что никому ничего не буду рассказывать, но я обязан уважать оказанное мне мистером Трелони доверие, должен сказать, немалое. Судя по всему, многие предметы были собраны в его комнате не просто так, а с определенной целью. И я, как его друг и доверенное лицо, не имею права пытаться как-то предвосхитить достижение этой цели. Мистер Трелони, как вам известно — или, скорее, неизвестно, иначе вы бы так не реагировали на мое замечание, — ученый, выдающийся ученый. Он годами работал над одной темой, ради которой не жалел ни труда, ни затрат, рисковал собственной жизнью, отказывал себе во всем. Он уже очень близок к завершению работы, которая поставит его в один ранг с самыми выдающимися учеными и исследователями нашего времени. Но надо же случиться, что именно сейчас, когда в любой момент к нему может прийти успех, он оказывается на больничной койке!

Он замолчал, переполненный эмоциями. Через некоторое время, немного успокоившись, он продолжил:

— Опять же, не поймите меня превратно и в другом вопросе. Я уже упомянул, что пользовался безграничным доверием мистера Трелони, но не хочу, чтобы вы подумали, будто мне известны все его планы, цели или намерения. Мне известен исторический период, который его интересовал, и историческое лицо, жизнь которого он исследовал, и документы, связанные с которым, собирал по крупицам с безграничным терпением. Но кроме этого мне ничего не известно. Все, что он делал, было подчинено единой цели, в этом я уверен. Я могу также предположить, что это была за цель, но обсуждать эту тему с кем-либо не имею права. Прошу вас запомнить, джентльмены, что я добровольно принял на себя роль человека, которому можно доверить тайну. Я сам уважал доверие мистера Трелони и вынужден просить всех своих друзей поступать так же.

Он говорил с большим достоинством, и с каждой секундой наше с доктором Винчестером уважение к нему только росло. Мы понимали, что он еще не все сказал, что хотел, поэтому терпеливо дожидались продолжения:

— Я так много наговорил! Я понимаю, что всего сказанного мною уже достаточно, чтобы подвергнуть угрозе успех его предприятия. Но я уверен, что вы оба хотите только помочь ему и его дочери, — тут он посмотрел мне прямо в глаза, — приложив к этому все свои силы, искренно и самоотверженно. Он сейчас находится в таком ужасном состоянии, и обстоятельства этого настолько загадочны, что я не могу не подумать, что все это каким-то образом может быть результатом его работы. Совершенно очевидно, что он все заранее просчитал. Бог его знает! Я сделаю все возможное, чтобы помочь вам, использую все свои знания. Когда я приехал в Англию, я был счастлив, что успешно выполнил задание, которое он мне поручил. Я заполучил то последнее, чего ему не хватало, и был уверен, что теперь он сможет начать свой эксперимент, на который все время намекал. Просто уму непостижимо, что именно в такой момент на него свалилось это несчастье! Доктор Винчестер, вы врач и, если судить по вашему лицу, человек умный и энергичный. Скажите, можно ли хоть как-то вывести этого человека из такого противоестественного состояния?

На некоторое время повисла тишина, затем последовал ответ, неторопливый и взвешенный:

— Я не знаю ни одного обычного средства, которое могло бы вывести его из подобного ступора. Может быть, ему бы помогло что-то необычное. Но, боюсь, искать это «что-то» бесполезно. Хотя есть одно условие…