Аэропорт «Бисмарк» походил сверху на серый лист бумаги, расчерченный для игры в «крестики-нолики». Сходство усиливалось тем, что стоявшие на земле самолеты действительно напоминали аккуратно проставленные крестики.

Средних лет мужчина, в хорошо сшитом темно-сером костюме, сидел в третьем ряду кресел, справа от прохода, и с нескрываемым любопытством смотрел в иллюминатор. Оторвавшись от созерцания пейзажа под крылом набиравшего высоту самолета.

«Дорнье» набрал высоту, гул двигателей стал ровным, под крылом, слегка подернутые облачным паром, проплывали ровные квадраты убранных полей.

В решетчатом динамике, над входом в кабину экипажа, послышался голос стюардессы:

– Господа, прошу минуту внимания. Наш самолет продолжает полет на высоте шести тысяч метров. О пересечении границы Фатерланд вам сообщит командир экипажа капитан Кляйнер. Счастливого полета, господа!

Мужчина отстегнул ремни безопасности, поднялся из кресла и неторопливо пошел по салону в сторону хвостовой части. Устеленный толстым ковром пол слегка пружинил под ногами.

Умывальное помещение оказалось закрытым. Он присел в свободное кресло, немного подождал. Девушка, сидевшая через проход от него, скользнула по нему равнодушным взглядом. Мужчина улыбнулся. Девушка не ответила на улыбку и отвернулась с прежним безразличием.

Границу Фатерланда – старого Рейха – самолет должен был пересечь минут через двадцать-тридцать. Вернувшись из умывальной, мужчина в сером костюме решил вздремнуть, но в эту минуту к нему обратился сосед-полковник:

– Первый раз летите?

– Настолько заметно, полковник? – он шутливо поднял руки. – Совершенно верно, сдаюсь. Впервые. Что же касается мест там, внизу, – он снова улыбнулся, – там я бывал. Как и вы, впрочем, тоже. Я не ошибся?

Полковник рассмеялся:

– Не ошиблись, друг мой. Разрешите представиться: полковник Рейнсдорф, старый воздушный волк, не сочтите за бахвальство. А тогда… – он кивнул в иллюминатор, – тогда, в тридцать девятом, командовал эскадрильей. Крест за Польскую кампанию и, – он прикоснулся к правой щеке, – вот эта метка.

– Почти незаметно, – сказал штатский. – Шрамы украшают мужчину. Разрешите и мне представиться: Отто Лауфер. Всего лишь строитель, инженер-строитель. Что же до тридцать девятого – лейтенант, командовал взводом егерей. Здесь же, в Польше, был ранен и покончил с военной карьерой.

– А я еще три года тянул фронтовую лямку, потом – испытателем. До сего дня, – полковник протянул ему портсигар. – Французские. «Галуаз»

– Не курю, благодарю вас. Простреленное легкое.

– А я не собираюсь бросать ни табак, ни алкоголь, – полковник затянулся с видимым наслаждением. – Подумать только, пятнадцать лет миновало, – меланхолично заметил он, выпустив дым. – Все-таки, началась вторая половина столетия.

– Да, вторая половина… Не символично ли, – сказал инженер, – что вторая половина двадцатого столетия проходит под знаком свастики? Мог ли я предполагать тогда… – он замолчал, благосклонно глядя на подошедшую к ним стюардессу.

– Господа, на борту запрещено курить, – строго сказала она.

– Кто командир экипажа? – спросил Рейнсдорф.

– Капитан Кляйнер, господин полковник.

– Так вот, передайте капитану Кляйнеру, что полковник Рейнсдорф не собирается менять свои привычки в угоду штатским педантам, и за свои шестнадцать лет, проведенных в небе рейха, выкурил не меньше тонны самого разнообразного табака. Идите и доложите, – и, демонстративно не обращая более внимания на стюардессу, он окутался клубами голубоватого сигаретного дыма.

Инженер развел руками и рассмеялся:

– Делайте, что вам приказывает начальство, фройляйн. Кстати, нет ли у вас сегодняшних газет?

– «Фелькишер Беобахтер», господин…

– Лауфер, – подсказал пассажир. – Отто Лауфер, к вашим услугам, фройляйн. Принесите мне, пожалуйста, газету и кофе.

Инженер проследил взглядом, как она скрылась в служебном помещении, и повернулся к Рейнсдорфу:

– Право, вы излишне строги к очаровательным девушкам.

– Ей следует сразу указать на ее место… – буркнул полковник.

Чтобы отвлечь его, Лауфер сказал, окинув взглядом салон:

– В газетах писали, если не ошибаюсь, что это первый пассажирский самолет с реактивным двигателем?

Полковник, услышав его вопрос, немедленно забыл о стюардессе.

– Совершенно верно, – он оживился. – Старина «Дорнье». Первый и пока единственный. Впрочем, по секрету скажу: вот-вот появится «Юнкерс». В полтора раза мощнее.

– Не может быть!

– Поверьте, – полковник улыбнулся с долей превосходства. – Для того, чтобы долететь от берегов Эльбы до берегов Моря Гитлера «Юнкерсу» не придется идти на дозаправку в столице генерал-губернаторства.

– Чудеса, – сказал инженер.

Полковник Рейнсдорф рассмеялся.

– Это не чудеса, дружище, – сказал он. – Чудеса нас ожидают в недалеком будущем, когда господин Вернер фон Браун, у которого я имею честь служить ныне, закончит свою новую разработку.

– Фон Браун? – Лауфер нахмурился, словно пытаясь что-то вспомнить. – Пенемюнде?

– Именно.

– Наше ведомство строило там дорогу.

– То-то мне ваше лицо показалось знакомым, – весело сказал полковник. – В сорок шестом?

– Совершенно верно… Пенемюнде – это ракеты? – спросил Лауфер. – Вы имеете в виду новые «Фау»?

– Нет, господин Лауфер, я имею в виду полет на Марс! – полковник многозначительно поднял указательный палец. – Кто знает, может быть, нам с вами предстоят заоблачные путешествия.

– Вряд ли, – сказал Лауфер. – Я и в пассажирском самолете чувствую себя не очень уютно. На земле как-то спокойнее.

– Ну-ну, не стоит прибедняться, – сказал Рейнсдорф. – Вы же ветеран, старый солдат. Новые ощущения, новые впечатления – это замечательно. Лично я с нетерпением жду первого старта.

– Очень интересно, – вежливо сказал Лауфер. Он еще раз окинул взглядом салон. Его взгляд встретился с безразличным взглядом девушки, сидевшей в соседнем ряду.

Вернулась стюардесса, принесла газету и две чашечки кофе:

– Господа, ваш кофе.

– Я не просил, – буркнул полковник, но кофе, все-таки, взял.

– Капитан Кляйнер приносит вам свои извинения, – сказала стюардесса виноватым тоном. – Он просит передать также, что много о вас слышал и благодарит вас, господин полковник, за то, что вы избрали для своего полета именно его самолет. Это высокая честь.

– Ладно, девочка, – добродушно сказал полковник. – Не такой уж я грубиян, каким кажусь. Просто не люблю, когда мне делают замечания.

Газета оказалась не сегодняшней, а вчерашней – за пятое сентября тысяча девятьсот пятьдесят четвертого года. Лауфер пролистал страницы. Ничего интересного, во всяком случае, такого, что заслуживало бы внимательного прочтения. Тихоокеанский театр военных действий, Заполярье. Проблемы флоридского оккупационного корпуса. Превентивные операции в Западной Сибири. Хотя…

– Что там новенького? – спросил полковник.

– Арестована группа военных заговорщиков, готовивших покушение на фюрера, – прочитал Лауфер. – Среди них – русский генерал Власов, фельдмаршал Роммель, полковник граф Штауфенберг, генерал Шредер… – он остановился: – Шредер, генерал Шредер… – он задумался.

– Мерзавцы… – сказал Рейнсдорф. – Впрочем, я думаю, с ними быстро разберутся, – он расстегнул верхние пуговицы френча, достал из внутреннего кармана плоскую фляжку.

– «Наполеон», – сообщил он. – Ч-черт, не люблю находится в воздухе в качестве пассажира. Чувствую себя полным идиотом, а нам лететь еще около часа… Выпьете со мной?

– С удовольствием… Вам незнакома фамилию Шредер, полковник?

– Я знал одного Шредера, в сороковом он служил в африканском корпусе Роммеля. Правда, тогда он был полковником. Может быть, речь о нем? В те времена он не был похож на предателя. Хотя черт их разберет, этих аристократов.