Наши разговоры с солдатами выяснили, что громадное большинство солдатской массы только и думает, как быстрее возвратиться домой, чтобы не опоздать на раздел помещичьей земли. Кроме того, нам приходилось опасаться, что люди могут додуматься до того, что будут записываться в белую армию, только чтобы, возвратившись в Россию, перейти к красным.
Все эти соображения побуждали нас действовать очень осторожно и стараться заранее хорошо изучить всякого возможного кандидата. Только тогда, когда создавалась полная уверенность в его искренности, старший русский офицер заносил его в список добровольцев и, когда их набиралось известное число, доносил русскому военному представителю, которым присылался из Берлина офицер для сопровождения партии добровольцев по назначению. По приезде этого офицера все записавшиеся поздно вечером вызывались из бараков, переводились в малый карантинный лагерь, где утром получали от англичан белье, обмундирование и сухое продовольствие на несколько дней и отправлялись по назначению.
Как мы ни старались проверять этих добровольцев, все же не было полной уверенности в их искренности.
За все время работы комиссии в Celle-Lager из него нами было отправлено всего только 300 добровольцев, то есть менее 3 процентов состава. Некоторые из них происходили из богатых крестьянских семейств, как мой вестовой, отец которого имел 150 десятин земли в Балтском уезде Херсонской губернии и держал в Одессе две извозчичьи биржи. Он долго расспрашивал, что и как происходит в России, прежде чем попросил послать его в белую армию. Но среди отправляемых попадались и такие, которые мало были заинтересованы в победе белых.
Служить в Celle-Lager было несравненно труднее, чем в г. Diepholtz. Справиться с массой солдат, не имея дисциплинарной власти, было очень трудно, тем более что самый незначительный предлог мог вызвать серьезные волнения. Так, в солдатский лагерь Soltau, где находилось 10 тысяч солдат, кто-то из английских интендантских офицеров отправил 1 процент вагонов куриных консервов и сардинок. Дней через десять в лагере началось серьезное волнение с претензией: «Все курица да курица, срединки да срединки, а мяса не дают».
Однажды в Celle-Lager я около полудня возвратился из командировки в Ганновер и, несмотря на служебное время, нашел всех русских офицеров в собрании. Меня предупреждают, что накануне пленные взбунтовались и что никто из русских офицеров сегодня в лагерь не входил. Иду в канцелярию дать отчет о командировке старшему английскому офицеру. Оказывается, он, несмотря на волнение, пошел внутрь лагеря. Мое положение пиковое – не пойти в лагерь, как в этом случае должен был нормально сделать, это показать, что трусишь, и в результате потерять лицо перед англичанами. Я решил рискнуть. Вошел в лагерь и благополучно дошел до своего батальона, где спросил встречного солдата, не видел ли он старшего английского офицера. Получив невежливый ответ, я его подтянул и тем заставил вежливо повторить ответ.
Прошло около трех месяцев моей службы в Celle-Lager, как мы узнали от немецкого коменданта, что военное министерство решило расформировать Celle-Lager и перевести пленных в Soltau. Когда в конце недели я был с очередным докладом у полковника Богуславского, я ему об этом доложил. Последний мне предложил по расформировании Celle-Lager поехать на подобную службу в Восточную Пруссию, но ввиду того, что от этого назначения я решительно отказывался, было решено, что меня командируют в английскую Офицерскую школу для прохождения курса и дальнейшей отправки в Добровольческую армию. За несколько дней до расформирования Celle-Lager я получил от полковника Богуславского предписание явиться к первому сентября в офицерский лагерь Гельмштедт, который был сборным пунктом партий офицеров, отправляемых в Офицерскую школу в Англии.
К указанному дню я прибыл в Гельмштедт, где пришлось прожить около недели, пока собралась вся партия. Она состояла почти из 60 человек. Большинство из них провело в плену много лет, так как были взяты в армии генерала Самсонова или в Новогеоргиевске. Все они служили в междусоюзных комиссиях английской зоны и были освобождены от службы, так как немцы переводили пленных на север Германии.
Когда все были в сборе, старший партии Генерального штаба подполковник Клеменс получил все необходимые документы, и мы отправились в Ганновер, где вступили в распоряжение английских военных властей. Английский военный комендант станции прицепил наш вагон к первому поезду, идущему в Кельн, где мы должны были пересесть в прямой английский военный поезд, идущий в Лондон. На вокзале Кельна нас встретил комендантский офицер, который, предупредив, что нам вследствие железнодорожной забастовки в Англии придется провести в Кельне несколько дней, разместил нас в гостинице «Кронпринц» на вокзальной площади и зачислил на довольствие в офицерском собрании на вокзале.
Мы провели в Кельне около двух недель, осмотрели все достопримечательности города, побывали во всех театрах. Наконец в одно прекрасное утро дежурный комендантский офицер объявил, что забастовка окончилась и что военный поезд в Лондон уходит в этот же вечер.
Действительно, после обеда нам выдали по четыре с половиной фунта месячного жалованья, посадили в поезд и мы отправились в дальнейшее путешествие. По пути поезд останавливался только в Аахене и Брюсселе и ранним утром прибыл в Булонь. В Булони поезд перевели на «ферибот», который и перевез нас в Дувр. При подходе к Дувру мы были поражены заграждениями входа в порт для защиты от подводных лодок. Эти заграждения, сделанные из толстых бревен, оставляли свободным только узкий проход, который легко можно было совершенно закрыть.
Поезд покинул «ферибот» и через два часа пришел в военную часть большого лондонского вокзала, если не ошибаюсь, Ватерлоо, где для всех приехавших был сервирован утренний завтрак.
После этого завтрака мы были отправлены в Нью-Маркет, город в 150 км от Лондона, где находилась Офицерская школа. В этой школе английские офицеры военного времени, пожелавшие остаться в армии, проходили дополнительный курс военных знаний. Нужно отметить, что в Англии все производства в чины во время войны имели прибавку слова «временный».
Поэтому при переходе армии на мирное положение военное министерство, руководясь какими-то основаниями, уменьшало на две-три степени чин офицера, пожелавшего остаться в кадре мирного времени. Так, в конце нашего пребывания в школе инструктор по строю и гимнастике первый лейтенант (поручик) явился на занятия в погонах майора.
Мы начали поздравлять с производством, он же нам объяснил, что кончил войну в чине майора, носил лейтенантские погоны, так как остался в кадре. Теперь он вышел в запас и ему вернули чин майора. Позже мы узнали, что начальник школы полковник Томсон по ее закрытии возвратится в индийскую армию с чином капитана.
В этой школе русские офицеры, бывшие в Германии и выразившие желание присоединиться к белым армиям, проходили ее курс с добавлением подробного изучения английского оружия. По словам Генерального штаба полковника Гаслера таковых было около 2 тысяч человек.
В школе, как и в междусоюзных комиссиях, у нас было своего рода двойное подчинение и поэтому двойное начальство: в строю и на занятиях английское, вне занятий и во внутренней жизни – русское.
Нам рассказывали, что летом начальник школы решил закончить занятия одного выпуска своего рода маневром – сражением двух почти равных по численности частей – роты русской и английской. Вся округа съехалась посмотреть на это зрелище. В решительный момент маневра английская сторона выпустила слезоточивые газы. Английские офицеры, которые командовали русскими, вышли на маневр без газовых масок. Они были принуждены, покинув своих подчиненных, спасаться бегством. Соответствующие русские офицеры вступили в командование и довели маневр до конца. Такой маневр больше не повторялся, так как легкий ветерок понес газы на шоссе, где собралось много зрителей, большей частью приехавших на лошадях. В то время как пешеходы тоже пытались спастись бегством, лошади, почуяв газы, начали беситься и довели беспорядок и суматоху до крайнего предела.
