Так или иначе, каждая последующая Страстная неделя походила на предыдущую. Адела Асконта грызла ногти в Остии, тревожась не из-за бессмертной души любовника, а из-за возможной измены. Луиджи Санционаре знал подход к женщинам, а синьора Асконта славилась непомерной ревностью. В этом году у нее появился дополнительный повод для ревности из-за телеграммы, пришедшей из Англии.

Телеграмма поступила в Страстной четверг, когда Луиджи готовился к путешествию в город.

ТРЕБУЕТСЯ ВАШЕ ПРИСУТСТВИЕ. ПРИБЫЛЬ ГАРАНТИРОВАНА. ЗАРЕЗЕРВИРОВАН НОМЕР В ОТЕЛЕ ЛАНХЕМ. ВИЛЛИ И ЖАН.

— Вилли Шлайфштайн и Жан Гризомбр, — объяснил ей Луиджи.

— Я знаю, кто они. Или ты считаешь, что я глупее тебя? — При всей своей красоте и очаровании Адела отличалась взрывным темпераментом, а толстяк Луиджи, будучи хозяином собственного мира, неизменно терялся, когда дело касалось женщин. Что же касается его нынешней любовницы, то она распоряжалась им как последним рабом. — Так ты поедешь туда, Джи-Джи? А ведь это им следовало бы приезжать к тебе.

— Они не послали бы за мной, если бы речь не шла об очень большой прибыли, cara mia.[53] А если прибыль будет большая, ты сможешь купить себе все, что пожелаешь.

— Ты тоже в накладе не останешься. Поедешь один?

— Похоже, что да. Но мое сердце останется с тобой, Адела. Ты это знаешь.

— Ничего я не знаю. В Лондоне тоже есть женщины. Значит, один? А это не опасно?

Она предпочла бы по крайней мере отправить с Луиджи кого-то из самых близких к нему людей, Бенно или Джузеппе. Каждый из них мог бы доложить ей о любом его прегрешении.

— До Парижа со мной поедет Бенно, а дальше я один.

— И ты даже пропустишь Пасху в Риме?

— Ни за что. Я выеду в понедельник. Неужели ты думаешь, что я захочу пропустить наш пасхальный вечер?

— Да, если это принесет тебе еще больше денег и власти.

— Я поеду в понедельник. Здесь есть обратный адрес. — Он постучал пальцем по бланку. — Сегодня же отправлю телеграмму.

Выразив негодование по поводу предстоящей разлуки с благодетелем и защитником, Адела сменила тактику и тон и попыталась подольститься.

— Привези мне что-нибудь миленькое, ладно? Что-нибудь по-настоящему особенное.

— Подарок на всю жизнь.

Сказать по правде, Луиджи Санционаре немного устал от трудовой рутины на криминальной ниве Рима и с нетерпением ожидал возможности отдохнуть. К тому же Рим представлял собой далеко не самое приятное место для жизни. На улицах еще звучали отголоски прошлогодних политических бурь. Италия переживала бурную пору, а поражение армии при Адобе, в марте прошлого года, даже привело к падению правительства. Теперь, спустя год, раненые и пленные только-только начали возвращаться из далеких краев, неся с собой чувство унижения и напоминая людям об общей нестабильности.

Санционаре хорошо помнил встречу с профессором Мориарти, состоявшуюся во время его последнего визита в Лондон. Мориарти говорил тогда, что им нужен хаос, что состояние хаоса благотворно отражается на их бизнесе. Был ли прав Профессор? Какая ему, Луиджи Санционаре, польза от разбитой армии? Что с нее взять? Впрочем, и сам Мориарти потерпел неудачу в своем очередном предприятии, доказав собственную беспомощность. Да, уехать на какое-то время из Италии будет очень даже кстати. Весна вот-вот повернет к лету, а Адела в жару становится абсолютно несносной — такой требовательной, нетерпеливой.

В город он отправился с Бенно, смуглым, остроглазым парнем, имея которого под рукой, можно было не опасаться врагов — а врагов у него хватало, особенно среди сицилийцев. Отправился, решив, что пришла пора внести кое-какие изменения в структуру власти.

Страстную пятницу Луиджи посвятил религии. Совершаемые в этот день ритуалы глубоко его трогали. Он помолился за души родителей и друзей, умерших у него на службе. Потом помолился за собственную душу и поразмышлял о том зле, что пышным цветом расцвело в сей юдоли скорби.

После литургии Санционаре вернулся домой, на виа Банчи-Веккьи и принял нескольких посетителей — двух мужчин, которым предстояло поджечь один популярный магазин на виа Венето. Рост цен сказывался на всех и каждом, а хозяин заведения отказывался платить больше за оказанную ему честь состоять под защитой людей Санционаре.

— Нам нужен пожар, но только небольшой, — предупредил он piromani.[54] — Такой, чтобы все всё поняли.

Следующим был молодой человек, получивший задание избить владельца кафе.

— Но только после Пасхи, — настоятельно посоветовал Санционаре. — И я не хочу, чтобы он умер, ясно?

— Si Padre mio,[55] — почтительно кивнул парень — приятный, мускулистый, с точеными, как у статуи, плечами. — Никто не умрет.

Санционаре улыбнулся и отпустил красавчика. Он не любил лишать людей жизни — только при крайней необходимости, когда ничего другого не оставалось. Мысли его переключились на завтрашнюю исповедь. Пожалуй, он признается в краже. Сие понятие многозначно и покрывает самые разные грехи, от грабежа до убийства — ведь убийство есть по сути кража жизни, смертный грех, отмываемый милостью Господней.

В просторную, с высоким потолком комнату вошел Бенно с небольшим круглым подносом, на котором стояли чашки и серебряный кофейник.

— Много их еще? — устало спросил Санционаре.

— Двое. Карабинеры. Капитан Регалиццо и капитан Мельдоцци.

Санционаре вздохнул.

— Что нужно Регалиццо, мы знаем, да? Еще немного оливкового маслица. — Он потер большим пальцем о средний и указательный. — А что второй? Мы его знаем?

Бенно покачал головой.

— Примем сначала Регалиццо. А Мельдоцци скажи, чтобы немного подождал.

Регалиццо, представительный мужчина, настоящий денди, в мундире, обошедшемся ему, наверное, в половину месячной зарплаты, начал с того, что вежливо осведомился о здоровье синьорины Асконта, потом порассуждал о том гнетущем впечатлении, которое оставляют появившиеся на улицах, вернувшиеся из плена солдаты эфиопской кампании, и лишь затем перешел к насущной теме ужасающего роста цен. Ему очень жаль, но есть два заведения — «вы, конечно, знаете, о чем я говорю», — которые причиняют ему массу неудобств, и которые — «как ни прискорбно» — вероятно, придется закрыть.

В ожидании второго полицейского Санционаре откинулся на спинку кресла и закурил сигару. Мельдоцци предстал перед ним в цивильном костюме. Раньше они определенно не встречались.

— Вы, случаем, не друг капитана Риголеццо? — осведомился Санционаре.

— Я знаю его, — ответил Арнальдо Мельдоцци. — Знаю очень даже неплохо, но я пришел сюда, чтобы говорить не о его, а о ваших проблемах, синьор.

Санционаре пожал плечами и протянул руку ладонью вверх, жестом дающего.

— А я и не знал, что у меня проблемы.

— Они не очень серьезные. По крайней мере, их легко можно, скажем так, счесть несущественными.

— Расскажите о моих проблемах.

— Вами интересуется лондонская полиция.

Удар был неожиданный и весьма болезненный, и Санционаре вздрогнул, словно испытал реальную физическую боль.

— Где интересуется? В Лондоне?

— Да. Я получил вот это письмо. Вы ведь знакомы с инспектором Кроу?

Санционаре пробежал глазами по странице.

— И что из этого следует? — спросил он, потирая ставшие вдруг влажными от пота ладони.

— Для меня — ничего, синьор. Я лишь полагаю, что вам следует знать о том, что полиция нескольких указанных в письме стран проявляет интерес к столь известному гражданину, как вы.

— Скажите… — Санционаре сделал паузу, внимательно, словно отыскивая некий дефект, рассматривая тщательно подстриженные ногти. — Скажите, вы уже дали ответ на этот запрос?

Полицейский улыбнулся. Он был молод и, вероятно, честолюбив.

— Я подтвердил факт его получения. Не более того.

— И что вы предполагаете делать дальше? Вас просят сообщать обо всех необычных посетителях и происшествиях, имеющих отношение к моей скромной персоне.