Второй… второй это совсем другое дело. Толстый, лысеющий, бритый кое-как, в подтяжках и с парой медалей на лацкане. Крепкий орешек, за версту видать. Он ввалился в комнату, захлопнул за собою дверь и произнес:

«Меткалф?» – таким голосом и с таким взглядом, что я, признаться, аж вздрогнул.

– Он самый, – ответил я.

– Где ты был час назад?

– Вы, ребята, часом не полы полировать? Я не могу договариваться с вами в отсутствие доктора.

Тот, что больше, уселся в кресло, где еще совсем недавно сидел Энгьюин.

Второй покосился на запыленное кресло в углу у раковины и решил пока постоять.

– Дай-ка мне свою карточку и лицензию, – буркнул здоровяк.

Пока он изучал мои документы, я демонстративно смотрел в потолок. Когда он положил их на стол между нами, я принципиально не стал брать их сразу – мол, не очень-то и хотелось.

– А где инквизитор Карбондейл? – спросил я.

– Его перебросили в приморский округ, – ответил здоровяк. – Моя фамилия

Моргенлендер. Это – инквизитор Корнфельд. – При упоминании его имени молчаливый кивнул.

– Любо-дорого посмотреть на вас, ребята, в деле.

– Не могу ответить взаимностью, длинноносый, – ухмыльнулся

Моргенлендер. – У нас к тебе пара вопросов по делу Стенханта. Мы не допустим, чтобы кто-либо спекулировал на этом.

– Нет проблем, инспектор. С превеликим удовольствием. – Я достал из ящика стола пачку сигарет.

– Фиг тебе удовольствие, – скривил рот Моргенлендер. – Не то у тебя положение. Ты у меня на подозрении, длинноносый.

– Я уже имел встречу с вашим подозреваемым, Моргенлендер. Парень на последнем издыхании. Ловко сработано.

– Энгьюину не позавидуешь. У него нет будущего. Мне бы не хотелось, чтобы такое случилось с длинноносым вроде тебя.

Я повернулся к Корнфельду – тот так и стоял с каменным лицом.

– У меня что, в самом деле нос такой длинный? Скажите, не стесняйтесь.

– Прибереги шуточки, длинноносый, – мрачно сказал Моргенлендер. – Твоя лицензия годна разве что подтираться, это я тебе говорю. – Он поправил галстук на бычьей шее. – А теперь расскажи-ка инквизитору Корнфельду про свою поездку к доктору.

– Я ходил показаться специалисту, – объяснил я. – Проконсультироваться, нельзя ли укоротить нос.

Я зажег сигарету и затянулся. Моргенлендер перегнулся через стол и выбил ее у меня изо рта. Она отлетела под кресло в углу и затерялась в пыли.

– Не тяни время, длинноносый. Лучше отвечай. – Он вытащил из кармана магнит и бесцеремонно нацелил на мою карточку.

Я сплюнул в угол. Черт, давно бы пора прибраться.

– Валяйте, – буркнул я.

– Кто впутал тебя в дело Стенханта?

– Я впутался в него до того, как оно стало «делом», – ответил я. – Я работал на Стенханта перед тем, как он заполучил дырку в голове.

– Ты работаешь на Энгьюина?

– Был бы рад. Я не знаю, где он.

– Вот говнюк, – сказал Моргенлендер. – Это он послал тебя к доктору. Он еще надеется выпутаться.

Вся эта карусель начала действовать мне на нервы.

– Иными словами Энгьюин занимался шантажом. – Я надеялся, что хоть этот вопрос вызовет ответную реакцию.

– Не прикидывайся простачком, длинноносый. Что он просил тебя передать доктору?

Я решил поиграть еще немного.

– Он не просил ничего конкретного. Я только прощупывал доктора

Тестафера.

В дверь снова постучали. Инквизитор Корнфельд отступил от двери, и я крикнул, чтобы входили. Вошел обращенный ирландский сеттер-разносчик из забегаловки, зажав в лапах белый бумажный пакет. Он испуганно покосился на инквизиторов, потом подошел к столу и протянул мне пакет.

Я поблагодарил сеттера и заплатил на пять баксов больше, чем значилось по счету Он благодарно кивнул, попятился к открытой двери и, развернувшись, поспешил из приемной с таким видом, будто готов улепетывать на всех четырех и с визгом. Корнфельд прикрыл дверь и прислонился к стене.

Никто не проронил ни звука, пока я открывал пакет и доставал оттуда сандвич с яичным салатом. Как раз в такие минуты любое нормальное человеческое действие обезоруживает разъяренного противника. Я откусил от треугольного сандвича и вытер губы бумажной салфеткой. Только после этого

Моргенлендер начал допрос заново, забыв свои шуточки вроде «длинноносого».

Каким-то образом за то время, пока рыжий щенок передавал мне сандвич, мы миновали этот этап.

– Чертовски запутанное дело, – сказал он. – Начальство выдало мне

Энгьюина на блюдечке и, похоже, здорово давит, чтобы так все и оставалось.

Моргенлендер обращался теперь ко мне как к приятелю, и – возможно, мне это только показалось – Корнфельд продолжал молчать, но вроде бы чувствовал себя уже не так уютно.

– Энгьюин – паршивая крыса, – продолжал Моргенлендер. – Я не огорчусь, если он окажется в морозильнике, но только здесь все куда сложнее.

Я кивнул: пусть рассказывает дальше.

– Я не утверждаю, что он невиновен. Судя по всему, он его и укокошил. Я только говорю, что все сложнее. Хочу предупредить тебя, Меткалф. Если ты окажешься на моем пути, мне придется тебя топить. Вот оно как оборачивается. – Он убрал магнит обратно в карман и кивнул Корнфельду.

Я откусил еще кусок и попытался улыбнуться. У меня на языке вертелось еще много вопросов, но Корнфельд, похоже, предпочитал, чтобы я помалкивал.

Есть более безопасные способы продвинуться в расследовании, чем допрашивать инквизитора. Я подвинул второй треугольный сандвич пальцем, и на оберточную бумагу выпал маленький белый яичный кубик.

– Пойми, я уважаю частных сыщиков, – сказал Моргенлендер. Он улыбнулся, и мне показалось, что о его язык можно зажигать спички. – Ты только усвой, когда лучше уйти в сторону. Сейчас вот как раз такой случай. – Он устало поднялся и одернул рукав.

До сих пор Корнфельд так и не вымолвил ни слова. Теперь он снял шляпу, сипло произнес: «До свидания», – и открыл дверь Моргенлендеру. В дверях здоровяк оглянулся и еще раз дал мне возможность полюбоваться его кривой улыбкой. Я поднял руку. Они закрыли за собой дверь, и я слышал, как они шагают через приемную – мимо кроликов – к лифту, оставив меня наедине с сандвичем и уймой вопросов без ответа.

Я подошел к окну и поднял жалюзи. Окно выходило на восток, но лучи заката окрашивали склоны холмов над Оклендом и горели в окнах домов по ту сторону залива, превращая пейзаж в золотое шитье. Что и говорить, на расстоянии холмы казались просто красивыми. Я вернулся к столу, отодвинул в сторону сандвич и высыпал на столешницу щепотку зелья. Я измельчил его перочинным ножиком и уже нагнулся, чтобы вдохнуть, когда зазвонил телефон.

– Меткалф, – буркнул я в трубку.

– Это я, Ортон Энгьюин, – послышался голос. – Мне нужно поговорить с вами.

– Идет.

– Я слышал, вы уже взялись за дело, – неуверенно произнес он.

– Верно. Почему бы вам не подъехать ко мне в офис. Я подожду.

– Нет. Я не хочу напороться на инквизиторов. Приезжайте сами.

– Я уверен, что инквизиторы и так знают, где вы, – спокойно возразил я.

– Вы под колпаком.

– Нет. Не думаю. Мне кажется, я оторвался от хвоста. Я в баре отеля

«Вистамонт».

– Ладно, – сказал я. – Ждите там, – и повесил трубку.

Я наклонился и втянул порошок ноздрей, завернул остаток сандвича в бумагу и кинул в мусорную корзину. Потом посмотрел последний раз на холмы в лучах заката, опустил жалюзи и спустился к машине.

У ближайшего киоска я притормозил и купил у старой козы-киоскерши вечерний выпуск «Окленд Фотогрэфик». Печатное слово уже давным-давно сдавало позиции, но полностью исчезло только год назад, когда его запретили. Вот такие дела. Я припарковал машину и просмотрел газету

Обычные фото без подписей, наглядно демонстрирующие деловую активность властей: президент, пожимающий руку верховному Инквизитору, конгрессмены, пожимающие руки делегациям избирателей, губернатор, пожимающий руку рекордсмену кармы этого месяца… Я поискал местную хронику и обнаружил несколько снимков номера, в котором убили Стенханта – силуэт, обведенный мелом на ковре, красные пятна на постельном белье. Кроме этого, имелись фотографии инквизиторов, показывавших кровавые отпечатки ладони на шторе, и фотографии тела под белой простыней в момент погрузки в машину. Это напомнило мне стандартные фотографии лишившихся кармы в момент укладки в морозильную камеру хранения на неопределенный срок. На мой взгляд, разница не так уж и велика.