– Так эта сценка в баре." тоже работа?

– Если я получаю работу, то работаю круглосуточно, если вы это имеете в виду. Если я что-то с этого имею, что ж, хорошо. – Я даже сам не совсем понял, что хотел этим сказать.

Она открыла сигаретницу на кофейном столике и взяла сигарету, потом долго колдовала со спичками. Все же она волновалась: обращалась с сигаретой как с сигарой, только что кончик не откусила.

– Я не совсем поняла, мистер Меткалф, на работе ли вы сейчас.

– Полагаю, что да. Простите, что вынуждаю вас тратить на меня время. -

Я закинул ногу на ногу. – Сказав, что инквизиторы обращались с вами жестоко, вы имели в виду, что они подозревают вас?

Она улыбнулась.

– Нет. Они держались в рамках приличий. Если такая мысль и приходила им в голову, они этого не показали.

– Они не спрашивали вас, где вы находились в ночь, когда произошло убийство?

– Я ответила им, что была здесь, мистер Меткалф. Если об этом спросите вы, я отвечу также.

– Тогда, пожалуй, я и не буду пытаться. Давайте-ка попробуем зайти с другой стороны. Вам известен некто по имени Ортон Энгьюин?

Она ответила быстро, но недостаточно быстро.

– До сегодняшнего утра – нет. Насколько я понимаю, он имел к Мейнарду какие-то претензии.

– Похоже, инквизиторы тоже так считают. Вы уверены, что он не объявлялся на горизонте? По большей части враги получаются из бывших друзей – да вы и сами это наверняка знаете. Он никогда не бывал в этом доме?

– Нет.

– Обычно отвечают: «Насколько мне известно, нет».

Она поняла шутку и оценила ее.

– Насколько мне известно, нет, – повторила она, подражая моей интонации.

– Неплохо. Вот только моя задача не покрывать лжецов, а разоблачать их.

Так что случилось с Энгьюином?

– Если вы будете всех обзывать лжецами, это вряд ли поможет расследованию, мистер Меткалф. В вашей лицензии сказано, что вы имеете право задавать мне вопросы, но нет ни слова о том, что я обязана на них отвечать.

– Тут я полагаюсь на обстоятельства. Давайте-ка раскроем карты,

Челеста. Вы не можете позволить себе отмахнуться от меня. Ведь вы не знаете, с кем следующим я буду говорить и что я узнаю. Вы хотите знать, на чьей я стороне – верно, я и сам хотел бы это знать. Мы оба замешаны в убийстве, только вы, сдается мне, замешаны чуть глубже, чем пытаетесь показать. Что до меня – я независимый следователь. То, что мне платят, не означает, что от меня можно откупиться. Так вот, вам очень хочется, чтобы у меня сложилось впечатление, будто вы мне помогали. Что устроило бы нас обоих. Дело только в том, что на меня ложь не действует. Таким уж я уродился. Ложь отскакивает от меня на ковер, как блохи от собаки. -

Раздумывая, она демонстративно закидывала ногу на ногу, снимала, потом снова закидывала. Подобное зрелище могло бы довести любого мужчину до умопомрачения. Но, когда я поднял глаза, взгляд ее был тверд.

– Вы пытаетесь создать впечатление, что, помоги я вам, я обрету ценного друга, – осторожно произнесла она. – Однако мой опыт научил меня тому, что такие крутые парни – не лучшие друзья.

День близился к вечеру, а мне предстояла еще встреча с доктором. Кроме того, до сих пор все мои поползновения ни к чему не привели.

– Вы вроде как снимаете маску, – сказал я с грустью. – Вот только под ней – еще одна. – Я поднялся с дивана.

– Не уходите…

– Если вы захотите связаться со мной в течение ближайшего часа, позвоните в офис вашего мужа, – люблю неожиданные телефонные звонки: они заставляют того, к кому я пришел, нервничать, – если позже, звоните мне в офис. Номер есть в телефонной книге.

Неожиданно она вскочила с кресла и прижалась ко мне. Прижималась она мастерски. Казалось, у меня на теле нет точек, не соприкасающихся с ней.

Она и не представляла себе, какую ошибку совершает. Я толкнул ее обратно в кресло, хотя и не слишком сильно.

– Вы… вы ублюдок!

Я отряхнул пиджак.

– Все ясно. Вы чего-то боитесь. – Я задержался в дверях. – Попрощайтесь за меня с котенком.

Вернувшись в машину, я открыл бардачок, достал карту и высыпал на нее пару понюшек своего зелья. Я втягивал порошок с кончика лезвия перочинного ножа до тех пор, пока меня не перестало трясти, потом ссыпал остаток в конверт, убрал карту и поехал обратно в Окленд.

Я выбрал путь через Фронтедж – между хайвэем и берегом залива. Небо было совершенно безоблачным. Я пытался сконцентрироваться на этом, чтобы забыть ту, что только что лежала в моих объятиях, прижимаясь к моему телу, а заодно и то, что вся моя жизнь – это снимание стружки с других людей.

Впрочем, в день, когда я не справлюсь с жалостью к себе, меня можно будет списывать в запас.

Не судите меня слишком строго.

В вестибюле «Калифорнии» вроде бы не было никаких инквизиторов – именно такие вестибюли мне по душе. Я вошел в лифт и нажал на кнопку. Я опаздывал на несколько минут: задержался по дороге полюбоваться на океан, – но, если мой блеф сработал, Тестафер должен ждать меня. А я не сомневался, что блеф сработает. Я работал на Стенханта, а бизнес Тестафера слишком тесно связан с бизнесом убитого. Он будет ждать: вдруг мне известно что-то этакое.

Я уселся на тот же диван и стал ждать сестру, чтобы продолжить диалог, однако довольно долго никто не выходил. Затем из задней комнаты появился полный краснолицый мужчина, безупречно одетый, но с бегающими глазками. Он был не в халате, но я понял, что это и есть сам Тестафер. Я встал.

– Моя фамилия Меткалф, доктор.

– Очень хорошо, – ответил он, хотя вид его заставлял усомниться в искренности этих слов. – Я вас ждал. Пройдемте.

Я проследовал за ним в кабинет. Он сидел за столом Мейнарда Стенханта, только на этот раз табличка на столе гласила «Гровер Тестафер» и дальше – столбец медицинских званий. Он положил руки на стол, и я заметил, что они настолько же белые, насколько лицо красное.

– Дженни передала мне, что у вас находится ряд наших документов.

– Что-то она напутала, доктор. Все мои документы – вот здесь. – Я выразительно постучал себя по лбу. – Ваших у меня нет.

– Ясно. Полагаю, мне стоило бы знать, с какой целью вы хотели меня видеть.

Я выложил на стол свой фотостат.

– Я хотел видеть вас по вполне понятной причине. Я веду расследование, и мне хотелось бы задать вам несколько вопросов. Не сомневаюсь, что я сегодня не первый.

– Нет. – Он выдавил улыбку. – Я провел сегодня час с инквизиторами. Для разминки перед беседой с вами.

– Простите, что не даю вам перевести дух, но у моего клиента чертовски мало времени.

– Да, – кивнул он. – У меня тоже сложилось такое впечатление.

– Возможно, вы сможете мне в этом помочь. В чем обвиняют Энгьюина?

– Они сказали, что нашли письмо с угрозами – как раз здесь, в этом столе. – Он ткнул пальцем в стол. – Они спросили меня, виделся ли я с ним, и я ответил, нет. Последнее время я редко появлялся здесь. Видите ли, я передал дело Мейнарду. Судя по всему, Энгьюин – из пациентов. Его имя встречается в книге записи на прием дважды за последние три недели. Я не припомнил его по описанию, но у нас было тогда много пациентов.

– Ага, – согласился я. – И к тому же вы обращаете внимание не столько на лица, сколько на… гм. Вы видели это письмо?

– Нет, хотя хотел бы. Инквизиция была здесь задолго до того, как я узнал о смерти Мейнарда.

– У вас нет никаких предположений относительно того, что не сложилось у

Стенханта и Энгьюина?

Он сделал вид, будто думает. На деле же это могло означать все что угодно.

– Нет, – сказал он в конце концов. – По правде говоря, нет. Я полагаю, что это дело сугубо личного характера.

– Все, с чем вы имеете дело, можно назвать сугубо личным, – возразил я.

– Вы не могли бы поконкретнее?

– Что-то между ними двумя. Не имеющее отношения к практике.

– Ясно, – сказал я и в некотором роде не покривил душой. Тестафер принадлежал к людям, которые стараются держаться подальше от того, что им неприятно. Подобная нерешительность призвана скрывать, что он каким-то образом вовлечен во все это, но отнюдь не характеризует его как личность.