На плите засвистел чайник. Сергей снял его с конфорки, переставил на подставку, выключил газ. Достал из шкафчика две кружки, щедро сыпанул в них растворимый кофе и опять задумался.
Безусловно, как-то их отношения должны развиваться. Они еще не дошли до главного. Не стали абсолютно близки. Но это может случиться в любой день, в любом месте, в любую минуту. Конечно, хотелось бы, чтоб все и дальше было так же красиво…
«Ты пока еще не наш! Ты зритель!» — неожиданно вспомнились слова Нади, сказанные в парке на скамейке. «Тебе все в новинку. Все диковинку». Сергей, действительно, еще многого не понял. Они люди другой породы. Одни странные отношения Нади с Натальей чего стоят. Связывает их какая-то тайна, загадка из их прошлого.
«Она не за мной повторяет. Все гораздо сложнее!».
И вдруг на него навалилось странное предчувствие. Даже не предчувствие, какое-то, еще нечетко сформулированное в словах ощущение, дальше ничего хорошего не будет. В отношениях с Надей все лучшее уже произошло, случилось. Они уже дошли до пика, оба пережили потрясение при виде друг друга, почувствовали взаимную тягу и потянулись навстречу неизбежному, но что дальше? Унылый убогий быт в комнатушке на Соколе? Служба охранником и шофером у «звездочки»? Нет, что-то тут не то. Что-то не так!
Чем дольше Сергей стоял у окна на кухне, тем мрачнее мысли приходили ему в голову. Они путались, налезали одна на другую. Все какие-то злые, неожиданные.
«Куда тебе, дембель, с кухонным рылом, в калашный ряд! Не для тебя она, не для тебя! Ей, наверняка, нового русского подавай. Бизнесмена, банкира…» — с неожиданной злостью думал Сергей.
Он сунул голову под кран рукомойника и на всю катушку включил воду. Из крана полилась довольно холодная вода, что по такой жаре было неожиданностью. Долго держал голову под струей воды. Все-таки, в вишневой настойке было очень прилично градусов. В полной мере Сергей ощутил это только сейчас, держа голову под краном. Потом, когда уже начал неметь затылок, выпрямился, взял кухонное полотенце и слегка промакнул волосы.
«Раскинулось море-е… широко-о.… И волны бушуют вда-али-и…» — донесся из комнаты хриплый голос Калиныча.
Сергей взял в руки кружки с кофе и пошел на голос. В дверях оглянулся и почему-то посмотрел в окно. Словно, там, за ним, где-то далеко-далеко могла стоять Надя….
В это мгновение Надя, действительно, стояла на балконе своей квартиры и смотрела на улицу. Если б возможно было провести пунктирную линию от окна кухни на Лесной улице, где находился Сергей, до балкона однокомнатной квартиры на Олимпийском проспекте, на котором стояла Надя, получилась бы абсолютно прямая линия. Вполне возможно, они смотрели друг на друга. Но видеть друг друга не могли.
Их отгораживало друг от друга, по крайней мере, пять многоэтажных зданий, разделяющих Олимпийский проспект и Лесную улицу. Да еще густая дымная треклятая мгла. В зыбком мареве, уже через пару кварталов все видимое расплывалось, становилось мутным, неясным. Нет, они никак не могли видеть друг друга.
Идея отвезти поэта-песенника в свою однокомнатную квартиру на Олимпийский проспект пришла в голову Наде внезапно. Последние месяцы Колян то снимал угол у своей первой жены, то квартировал у третьей. Три дня назад жены как с цепи сорвались. Не сговариваясь, обе выперли Коляна из своих квартир. Куда податься бедному поэту?
Пару дней Скворцов набивался переночевать к приятелям. Но и у тех терпение оказалось не безразмерным. Над головой бедного поэта-песенника нависла вполне реальная угроза пополнить собой многочисленный отряд столичных «бомжей».
Женское сердце, как известно, не камень. Даже если оно принадлежит популярной «звездочке» шоу бизнеса, мечте дембелей и секс-символу тинейджерок. И Надя забрала Коляна к себе. На время.
Когда они с Дергуном вводили в подъезд под руки Скворцова, естественно, по закону бутерброда столкнулись нос к носу с самой склочной соседкой. Она запахнула цветастый халат, брезгливо поджала губы и, резко дернув за поводок спаниеля, прошипела:
— Совсем обнаглела! Уже средь бела дня пьяных мужиков водит!
— Мадам! — обаятельно улыбнулся Дергун. — Если хотите составить нам компанию…
— Пошел ты на х…. — спокойно ответила «мадам». И ногой сильно распахнула дверь на улицу. Даже пружина взвизгнула.
Надя стояла на балконе, курила и думала о Сергее. Вернее, не думала. Мечтала. В ушах звучала «Счастье мое» в исполнении «Вивальди оркестра» под управлением Светланы Безродной. Надя очень любила этот оркестр. Именно скрипки вызывали в ее душе особое странное волнение и какую-то неповторимую радость. Перед ее глазами вспыхивали и тут же гасли прекрасные яркие картинки.
Вот Сергей несет ее на руках по широкой лестнице к длинной белой машине. На капоте машины кукла с бантом. Надя в роскошном белом платье, со шлейфом и вуалью. Вокруг толпа знакомых и вовсе незнакомых людей. Все смеются, радуются, аплодируют. Кидают им под ноги цветы и горстями зерна пшеницы. На счастье.
Потом застолье. Она стоит рядом с Сергеем во главе стола и принимает поздравления. Бесконечно длинный стол накрыт в саду какого-то загородного особняка. Свадебный стол начинается прямо у ступеней парадного входа в дом, тянется, извиваясь длинной лентой, между кустами, огибает небольшой пруд посреди сада, и дальше теряется где-то там, под кронами раскидистых деревьев. Гостей полным-полно. Мелькают лица «своих», выпускников «Журавлика». Издали возникает лицо Бабы Лоры, она приподнимает свой бокал, улыбается и одобрительно кивает головой. Скрипки звучат все громче.
«Счастье мое!» — едва слышно напевает Надя в такт словам и скрипкам «Вивальди оркестра» и улыбается.
— Счастье мое! — донесся с кухни хриплый голос. — У тебя кофе есть? Будь добра…
Надя вздрогнула. Кинула сигарету в банку из-под зеленого горошка, вошла в комнату и прошла на кухню.
Колян лежал на узкой кушетке, между столом и холодильником. Из-под красного клетчатого пледа только один нос торчал.
— Прими лучше снотворное.
— Еще лучше пиво, — возразил поэт-песенник. Похоже, он еще не окончательно смирился с судьбой-индейкой. Решил не плыть по течению, куда вынесет. Чувствовал себя Колян мерзопакостно. Другого слова не придумаешь. О своей дикой выходке, прыжке в раскрытое окно, вспоминать не хотелось. Хотя… действительно, он пережил поразительное ощущение из детства. Правда, никаких особых прозрений, откровений ему в те доли секунды не явилось. Ерунду говорят, будто самоубийцам в последние мгновения жизни являются самые яркие эпизоды жизни. Как лента в кино прокручивается, только в обратном порядке. Ничего подобного. В детстве с крыш в снежный сугроб прыгали. Представляли себя летчиками с подбитого самолета. Ощущения те же самые. Свист в ушах и более-менее мягкое приземление.
Как и большинство поэтов Колян Скворцов в душе остался абсолютным ребенком. Очевидно, судьба, награждая человека поэтическим даром, взамен отнимает практицизм, расчетливость и все такое. Достаточно пристально взглянуть в глаза любому поэту, вне зависимости от его популярности, известности или безызвестности, чтоб убедиться в справедливости этого утверждения.
— Колян! У тебя было трудное детство?
Надя вошла на кухню, включила чайник и присела на табурет у стола. С любопытством, словно только что увидела, начала разглядывать небритую физиономию Скворцова.
— Детства не было. Сразу стал взрослым. Дай пивка!
— Отвали! Когда ты стал взрослым?
— Когда начал писать стихи.
— В каком возрасте ты начал их писать?
— Как только начал говорить.
— Тогда иди к чертовой матери! — беззлобно сказала Надя. — Пива все равно не получишь. Ни пива, ни вина, ничего. У меня в доме сухой закон, — соврала она, не моргнув глазом.
— Твой закон противозаконен! Садизм какой-то!
— Отвали! Пока не придешь в норму, будешь жить здесь.
Колян обиженно засопел и вообще накрылся одеялом с головой. Чайник на плите почему-то долго не закипал. Тогда Надя решилась.
