Гараж Лийва находился неподалеку. Хочешь, — не хочешь, многое услышишь. Со слухом у Вилли тоже было все в порядке.
Сначала говорила только девица. Взволнованно и очень быстро. Потом говорили оба разом, перебивая друг друга. Все быстрее и все громче. Пару раз доносились даже хлопки, очень похожие на пощечины. А может, так только показалось. Потом звучал только голос Сереги. Медленно и твердо. Изредка вклинивался голос девицы. Потом оба голоса начали постепенно затихать.
Вилли Лийв говорил медленно, но соображал быстро. Он сразу догадался, что к чему. Кроме того, Вилли был честным и порядочным человеком. Всегда был готов помочь, выручить соседа в трудную минуту.
Запасливый Вилли Лийв достал из своего гаража пеструю ленту, которой обычно милиция огораживает место происшествия или преступления. Привязал ленту к замку соседнего с серегиным бокса. Дотянул до сосны, обвязал вокруг нее и протянул ленту к двери бокса справа от серегиного. Хватило в самый раз. Даже еще кусок остался.
Получился симпатичный равнобедренный треугольник. С «копейкой» в самом центре. С заклеенными окнами. Любому дураку ясно. Раз место огорожено официальной ментовской лентой, стало быть, прозошло какое-то ЧП. Лучше держаться подальше.
Обстоятельный Вилли Лийв хотел как лучше… Он только не учел специфики русского национального характера. Поскольку сам был, как уже сказано, эстонцем. У нас ведь как. Где что стряслось, тут же набегает толпа. И каждый начинает давать советы.
Любознательный гаражный народ постепенно подтянулся к ограждению. В основном, мужики. Из тех, у кого нет участков за городом. Или по причине нетрезвости. Пятница, как-никак.
Среди прочих выделялся Сергей Борисович Ремизов, отставной военный. Попросту говоря, Батя. Правда, некоторые называли его фамильярно, Борисыч. Но к подобному амикошонству Сергей Борисович относился снисходительно.
— Кто распорядился? — спросил Батя.
— Тут такое дело… — как всегда обстоятельно начал Лийв.
Пока Вилли Лийв подыскивал из всего необъятного богатства великого и могучего русского языка те самые слова, которыми смог бы выразить сложность и пикантность ситуации, со всех сторон посыпались предположения. И даже категоричные утверждения.
Говорили почему-то шепотом. Вилли Лийв только рот открывал от изумления. Но ничего возразить, естественно, просто не успевал.
— Заминирована, небось!
— Террористы, что ли?
— Кто еще-то! Житья от них нет!
— Уже до нас добрались! Хоть из дома не выходи!
— Тут такое дело… — пытался вклиниться в разговор Лийв.
— Наверняка, там бомба! С часовым механизмом!
— Бомба? — удивился Батя. — А заложники где?
— Внутри, где им еще быть!
— Сколько человек? — хмуро поинтересовался Батя.
— Двое. Парень и девка. Парень из наших. Серега Кострюлин.
— Тут такое дело…
— Сергея знаю, — кивнул Батя.
— Он ведь там… служил. Отомстить решили!
— Та-ак! — решительно заявил Батя. — У кого труба есть? Звоните немедленно в МЧС, милицию и «Скорую помощь». Всем отойти на положенное расстояние!
Мужики, все как один, сделали пару шагов назад. И тут же вернулись на исходные позиции. Как футболисты во время штрафного удара. Потопчутся, потопчутся и окажутся на том же месте. Даже на пару шагов ближе.
— Бомба, наверняка, «на качок» поставлена!
— Как это… «на качок»!? — еще больше нахмурился Батя.
— Как сигнализацию «на качок» ставят, не знаешь! Чуть качнул машину, она срабатывает. Здесь та же система.
Между тем «копейка», как бы в подтверждение этого тезиса, начала едва слышно поскрипывать и медленно, медленно покачиваться…
— Ша-ас… рванет! — прошептал кто-то в ужасе.
— Почему она качается? — строго спросил Батя. — Машина не может качаться сама по себе. Если заложники внутри и связаны…
«Копейка» продолжала раскачиваться все больше и больше.… Из салона начали доносится вскрики.… Словно подраненная чайка, довольно громко вскрикивала девушка…
— Освободиться хочет.… Помочь надо!
— А если рванет?
«Копейка» продолжала раскачиваться…
Ее уже мотало из стороны в сторону… Домкрат под ней не выдержал и чуть скособочился на сторону…. Из-под правого колеса выпали пару кирпичей… «Копейка» угрожающе накренилась…
— Ло-ожи-ись!!! — зычным голосом скомандовал Батя.
Мужики, в прошлом все народ служивый, привычно залегли. Все, кроме Вилли Лийва. Он так и остался стоять с открытым ртом.
В этот момент «копейка» сорвалась с домкрата и кирпичных опор, с грохотом плашмя рухнула на землю. Кто-то в испуге вскрикнул. Кто-то успел вскочить и отбежать в сторону.
Но взрыва не случилось.
Наступила оглушительная тишина. Было слышно, как чирикала на сосне какая-то птаха. Ее перекрыл грохот электрички. Но и он тоже стих за деревьями, за оврагом.
Из «копейки» не доносилось ни звука.
Мужики начали подниматься с земли, отряхиваться.
— Тут такое дело… — опять завел свою песню Вилли Лийв.
Но тут как раз с ревом и сиренами подъехал милицейский Уазик, за ним «Скорая помощь». И пожарные.
Появилось множество людей в самых разнообразных формах. Со всем сторон окружили «треугольник». Переговаривались вполголоса. Кажется, ожидали приезда кинолога со специально обученной собакой. У большинства мелькали в руках мобильные телефоны. Короткие доклады, еще более короткие распоряжения…
Трое в штатском окружили Вилли Лийва и, перебивая друг друга, задавали ему конкретные вопросы.
— Тут такое дело… — начинал каждый раз заново Вилли Лийв.
В конце концов, трое в штатском плюнули и отошли в сторону.
В этот момент из «копейки» выскочила рыжая девица в темных очках, ни на кого не глядя, подошла к своему «Форду», уселась за руль.
К «Форду» тут же подошел милиционер. Строго потребовал:
— Документы, девушка!
Рыжая девица достала из бардачка блондинистый парик, напялила на голову и сняла темные очки.
Милиционер заулыбался от уха до уха, у него такая улыбка была, от уха до уха, и взял под козырек.
«Форд» рванул с места. Только его и видели.
Через год в последние дни холодной дождливой осени в райвоенкомат Северо-Восточного административного округа явился высокий худой парень в поношенной форме секьюрити. В черном берете, сидевшем чуть набок на голове, он был похож на французского десантника. Дежурный офицер, только взглянув на него, сразу понял, с кем имеет дело. Он направил парня в седьмой кабинет, где оформляли желающих служить по контракту в российской армии.
Той же осенью на Кронштадтском бульваре, на берегу Головинских прудов, гуляющие часто видели молодую женщину с дворнягой по кличке Дым. Она медленно гуляла вдоль прудов всегда одним и тем же маршрутом. Всегда под зонтиком, в распахнутом плаще. Застегнуть плащ на все пуговицы ей явно мешал растущий живот.
Иногда ее встречал мужчина средних лет со свертками и пакетами в руках. Он поднимался по ступенькам к пруду и, увидев женщину, громко кричал: «Натали-и!».
И они медленно шли навстречу друг другу.
Приблизительно в те же дни, в двухстах километрах от столицы, перед стеной женского монастыря редкие прохожие могли видеть двух девушек. Одной года двадцать два, вторая совсем кроха. Обе в черных одеяниях, лиц разглядеть трудно. На берегу речки они собирали опавшие листья, делали из них букеты.
Иногда младшая, оглянувшись по сторонам, начинала, озорно стреляя глазами, тихо напевать: «Мальчик мой! Я жду тебя!..». Тогда старшая прикладывала палец к губам и, улыбаясь, укоризненно покачивала головой. Когда улыбалась, она слегка морщила нос, и вокруг ее глаз возникали мелкие морщинки.
Осень того года была тихой, дождливой и спокойной. Почему-то она внушала людям уверенность, что безумное, сумасшедшее, жаркое лето предыдущего года не повториться больше никогда.
О нем вообще предпочитали не вспоминать.
