– К какой это? – спросила Кейт, прекрасно понимая, о чем идет речь.
– Голубых кровей, – ответила Морин. – Я не о своей семье, нет. Мои родичи не из верхов общества. Просто хорошая семья, хотя без титулов и всего такого прочего, ну, вы понимаете. Но ко мне сватался младший отпрыск одного аристократического рода. Уильям. Очень славный малый. Такой же, как Филип, когда его не заносит… нет, «заносит» – не то слово, он еще покажет себя, когда придет время действовать, уж поверьте. Раньше он был как все ребята, но надежный, точно скала, и не играл в какую-то там исключительность. Просто страшно становится, – громко всхлипнув, произнесла Морин, и слезы снова полились у нее в три ручья, – как подумаешь, что с ними будет. С Уильямом я бы жила как у Христа за пазухой, а я отказала ему из-за его шатии – вы же знаете, что это за порода, они милы и добры только в своем кругу, а дальше ничего не видят. Словом, после того как я отказала Уильяму, я просто не могу выйти замуж за Филипа. Но люблю их обоих, да, да, да – люблю. Когда я влюбилась в Уильяма, я сказала себе: «Привет, старуха, оказывается, тебе нужна опора?» А теперь я уже окончательно убедилась, что это так. Сначала Уильям, потом Филип, Джерри, конечно, не любовь. Не влюблена я и в других своих поклонников. Просто не могу принимать их всерьез. Разумом готова, а сердцу не прикажешь. Так ведь бывает, правда? Женщины интуитивно знают, что им нужно, но… Джерри – мой закадычный друг чуть не с пеленок. Мы с ним одного поля ягоды. Хотите верьте, хотите нет, он ведь из генеральской семьи. И он, так же как и я, ушел из этой среды. А теперь целыми днями бьет баклуши и размышляет. Вы знаете, как это бывает. Теперь это основное его занятие. Стопроцентное круглосуточное алиби. О, он славный парень, необыкновенно славный, почему я придираюсь к нему? Сама-то я разве лучше? Я ведь тоже не ахти какая работяга, до сих пор сижу у отца на шее. Но если бы мне нужно было выбирать между Джерри и Филипом, я бы долго думать не стала, остановилась бы на Филипе. Но, слава богу, я избавлена от такого выбора. Хоть это хорошо.
– Ну, разговоры разговорами, – прервала ее Кейт, – а у меня еще полно дел.
Она вернулась к телефону и принялась снова названивать, теперь отменяя то, о чем только что договорилась, сообщая соседям, что ее планы изменились, и вынуждая бакалейщика, который наверняка уже снял с полок заказанные Кейт продукты – миссис Браун была настолько выгодной клиенткой, что стоило немного побегать, чтобы угодить ей, – поставить все на прежние места.
У Морин явно болела голова. Она притихла и молча наблюдала.
В Штаты Кейт отправила телеграмму следующего содержания: «Очень сожалею. Возвращение запланировано конце октября». И добавила: «Хозяйство рекомендую поручить Эйлин», но, перехватив улыбку Морин, закончила: «Люблю. Целую. Кейт». Она верила, что к концу октября эта приписка будет соответствовать действительности.
Тиму она телеграфировала: «Сожалению не могу тебя выхаживать дом доступен послезавтра».
Эндерсам сообщила: «Ключи от дома оставьте Мэри Финчли – планы переменились».
День между тем шел своим чередом. Время от времени Кейт и Морин по очереди варили чай или кофе. Звонили в дверь, трещал телефон, но они не обращали внимания.
Кейт сказала:
– Да, знаешь, только что вспомнила: я тебя видела вчера во сне. Ты была птицей в блестящем ярко-желтом оперении и билась, как в клетке, в этой своей квартирке, которая почему-то была очень похожа на настоящую клетку; ты все металась по ней – то устремлялась в темный угол, то стрелой пронзала ослепительный луч света, попадавшийся на пути… Ты все повторяла как заклинание: «Нет, нет, нет, нет, о нет, этому не бывать».
Они улыбнулись, потом принялись смеяться. Все громче, пронзительнее, до слез, раскачиваясь на стульях.
Наконец Морин вскочила и воскликнула:
– Знаете что? Нам надо подкрепиться. И привести себя в порядок. Смотрите, на что мы похожи!
Она нарезала хлеба, намазала его маслом, достала блюдо с фруктами и тарелку с сыром и сняла с полки две банки детского питания. Они молча поели.
Затем Морин приняла ванну, уложила волосы, приоделась; Кейт последовала ее примеру, а свои непокорные волосы стянула лентой – как школьница, зато они не лезли ей в глаза. Серая полоса делила голову на две половины от темени до самого лба. И так теперь будет все время.
– О нет, – пробормотала Кейт, разглядывая седину, и ей захотелось, чтобы седина распространилась быстрее, чтобы естественный цвет вытеснил краску. – О нет, ни за что больше не буду краситься, никогда. И зачем только я начала, вот уж действительно черт дернул.
Во второй половине дня в дверь позвонили так настойчиво, что Морин, не выдержав, пошла открывать. На пороге стоял Филип. Весь – подчеркнутое спокойствие, ни намека на вчерашний инцидент, он стоял в холле и смотрел на Морин и мимо нее – на Кейт, которая была в кухне.
– Приглашаю вас обеих со мной. Хочу вам кое-что показать.
– Зачем?
– Сделайте одолжение. Ну что вам стоит?
Поведение юноши только сначала показалось миролюбивым, потому что уже само появление его было укором. Это было ясно. Он стоял лицом к лицу с Морин, полный решимости, и буравил ее взглядом. В своей смахивающей на форму одежде он был похож на солдата.
Морин явно тянуло к нему – ее привлекала эта сила, эта уверенность. И в то же время отталкивала; она стояла в нерешительности, бледная и растерянная. В конце концов она обернулась к Кейт – та в ответ отрицательно покачала головой. Но Филип тут же скомандовал:
– И вы тоже, миссис Браун, пойдемте, пойдемте. Я хочу, чтобы вы обе посмотрели.
Морин пожала плечами и повиновалась. Кейт последовала за ней. За распахнутой дверью летели листья в вихре пыли. Женщины поднялись по ступеням на тротуар к машине. Это была малолитражка, вся облепленная наклейками: ПОКУПАЙТЕ АНГЛИЙСКИЕ ТОВАРЫ. ПОМОГАЙТЕ СВОЕЙ РОДИНЕ. ВАША РОДИНА НУЖДАЕТСЯ В ВАШЕЙ ПОДДЕРЖКЕ. ПОДДЕРЖИВАЙТЕ АНГЛИЮ, А НЕ ХАОС. ВЫПОЛНЯЙТЕ СВОЙ ДОЛГ. БУДЬТЕ ПАТРИОТАМИ.
Машина была разукрашена как для карнавального шествия или для съемок музыкального фильма из эпохи тридцатых годов – о чем бишь тогда кричали на всех перекрестках? Не о Японии ли? Или о Гонконге?
Филип открыл переднюю дверцу, но Морин попыталась проскользнуть на заднее сиденье. Филип удержал ее, положив ей руку на плечо, и сказал:
– Нет, я хочу, чтобы ты сидела рядом со мной.
Его голос звучал ласково и в то же время властно, но мягкая манера держаться делала его властность карикатурно смешной, показывая, что это не более чем поза. Обстановка, разукрашенная машина – все происходящее с каждой минутой больше и больше походило то ли на шараду, то ли на хэппенинг; сев рядом с Филипом на переднее сиденье, Морин недоуменно произнесла:
– Бред какой-то. Что я здесь забыла, в этой машине? И зачем мы вообще поехали, Кейт?
– Положись на меня, Морин, – проникновенно ответил ей Филип. – Не бойся, я с тобой.
– О господи, – вздохнула Морин, но обе женщины уже сидели в машине, и Филип вез их по Эджвер-роуд. Они доехали в общем потоке уличного движения до Гайд-парк-корнер, где обстановка разительно изменилась. Все пространство было заполнено машинами с такими же наклейками, как у Филипа, группы людей разного возраста под огромными знаменами Британской лиги действия держали в руках транспаранты с призывами и лозунгами лиги. Люди в машинах жестами выражали свое одобрение, а какая-то женщина, увидев транспарант с лозунгами: НАЗАД, К ДОБРОЙ СТАРОЙ АНГЛИИ!– крикнула: «Здорово сказано, выше его, выше!»
Они направились дальше, мимо Букингемского дворца, возле которого, как обычно, толпились зеваки, пришедшие подышать одним воздухом с его обитателями, и выехали на набережную. Там, вдоль всего тротуара, стояли люди – их были сотни, тысячи. Не меньше, чем людей, было здесь и транспарантов, но сделаны они были по-домашнему, примитивно; единственным изготовленным на профессиональном уровне был плакат, заявляющий о том, с чем эти люди вышли на улицы: НАКОРМИТЕ ГОЛОДАЮЩИХ У СВОЕГО ПОРОГА. НАКОРМИТЕ СВОЙ НАРОД. Кроме этого были тысячи других призывов, более личного характера, написанных на кусках картона, порой просто на листах бумаги карандашом или цветными чернилами, а иногда напечатанных на машинке: ВЫ ХОТИТЕ, ЧТОБЫ МЫ ГОЛОДАЛИ МОЛЧА? С ГЛАЗ ДОЛОЙ, ИЗ СЕРДЦА ВОН?.. МЫ НИЧЕГО НЕ ЕЛИ СЕГОДНЯ, А ВЫ?.. ВЫ СЫТЫ? – СЧАСТЛИВЧИК!.. У ВАС ЕСТЬ РАБОТА? – А Я БЕЗРАБОТНЫЙ.
