Как холодно! Так же холодно, как снаружи… Свет! Морт будто очнувшись, ринулся на поиски его источников – где есть свет, там есть и тепло.

Факелы? Газовые светильники? Морт наскреб слюну и недовольно сплюнул. Свет шел от двух трубок, тянущихся по каждой стене у самого потолка. Морт протянул к ним руки, но тепла небыло. Ладони совсем замерзли. Морт сунул их в карманы – нелегкое утешение, и перчатки куда-то пропали.

Доски, застилавшие пол, тихо поскрипывали под ногами. В какой-то момент он остановился. Ноздри втянули холодный воздух… Нет, показалось. Нет никаких запахов: ни жареного мяса, ни слоено пирога, ни супа с рыбьими головами… Показалось.

Живот скрутило. Словно чья-то рука вцепилась ногтями в кожу и резко крутанула. Морт выдохнул. Сгорбившись, по стенке он двинулся дальше.

Коридор тянулся вперед. Обшарпанные стены. Безликие ковры, пыль, паутина, трубки. И опять ковры, и паутина, и пыль… И снова ковры… Морт зацепил один из них, и тот сорвался, точно целая стена упала… Светящиеся трубки. Выбоины в стенах. Скрип половиц. Как спасенье – резкий поворот. Два острых угла и опять тот же коридор. Те же стены: по левую руку – зеленая; по правую – красная. Глубокая трещина, будто черная молния. Опять проклятые ковры. Сводящий с ума скрип. Вывороченный кирпич, как слиток белого золота. Высокий потолок. Белый свет… И, наконец, дверь. Морт толкнул ее… под ногами захрустел снег.

Большая комната – темная, пустая. Пол занесен снегом из окна. Морт подошел к нему – внизу была ночь и ледяной лабиринт. А на небе миллиарды звезд, больших и малых, мигающих, неподвижных. Морт подумал: «Ни из этого ли окна она смотрела вниз? Нет, вряд ли…»

Боль в животе утихла. Морт вернулся в коридор.

Теперь он шагал уверенно. Стук каблуков победным эхом отражался от стен. Он вспомнил: у него есть камни – семь драгоценных камней. Камушки! Камушки! Камушки! Все чаще стали попадаться двери, и Морт распахивал их, заглядывал внутрь, в их бессмысленную пустоту. Но ведь должно быть что-то; тонкая фигура – как это, точеный стан? – пышное платье из тонких кружевов, вздернутая головка… Морт думал об узком подбородке, о розовых губах…

Под ногами громыхнуло. Три глиняных кастрюли! Морт оказался на коленях. Смахнул крышку… Лед!!! Льдинки брызнули в стороны – кастрюлька разбилась о стену. Лед!!! Он швырнул вторую об пол – она раскололась. Третью он пнул, и та покатилась, точно мячик. Всюду лед!!!

Сердце застучало громко, тяжело, больно. Успокойся, сказал себе Морт, перестань! Морт прислонился к стене и зашагал, вытирая плечом ее поверхность. Он распахнул дверь и хотел, было, закрывать, но тут… Посреди комнаты два предмета – черное и белое. Морт подошел ближе. Черное – Морт потрогал руками, чтоб убедиться – зала и обмерзшие головешки. Значит, здесь был огонь. Значит, здесь были люди. Морт потрогал белое – какая-то ткань, задубевшая как кора.

Морт вышел. Он ликовал. Сердце билось уже по-другому – волнующе. Еще один поворот…

Нет, волосы могут быть светлыми – рыжими, например. Но глаза обязательно черные, грустные. Белая, тонкая шея… Морт поднялся по лестнице на второй этаж… Открыл дверь – пусто. Открыл вторую – тоже. Дальше… Голова кружится – ну и пусть! Холод – черт с ним!

Морт хотел распахнуть очередную дверь, но остановился. Она приоткрыта. В просвете мелькнуло что-то белое.

Сердце заколотилось с новой силой, по телу пробежалась легкая дрожь. Морт вынул мешочек с драгоценностями. Надо что-то сказать, решил он. Нельзя без слов. «Я несчастен…»? Нет. «Я был изгнан из собственного дома, призираемый всеми». Недурно. Нужно сказать, что было, черт возьми! «Долгий путь. Меня могло завалить. Я заблудился, замерз. Меня могли съесть…» Нет, иначе: «Вот камни – семь камней. Над ними и надо мной два проклятия и две легенды. Одна гласит: камни хранят хозяев, спасают от бед. Но другая: камни не покинут страну, в которой были добыты, и горе тому, кто осмелиться их унести. И вот я здесь. Одна пытается убить. Но другая подставляет плече, протягивает мне руку…»

Морт толкнул дверь. Тусклый свет. Столы, множество столов. Множество шкафов. Еще несколько дверей ведущих куда-то. Пол застелен коврами, а на стенках какие-то белые шары. И тонкая фигура в белом платье у окна спиной к нему.

Морт прочистил горло – никакого эффекта. Волосы рыжие, огненно-рыжие! Она была выше Морта ростом. Ему всегда нравились высокие девушки… Морт приблизился… Платье белое, в кружевах, но белый цвет не такой яркий – будто в пыли. Морт сделал еще один шаг… А что… что у нее с кожей? На обнаженных плечах, он ясно видел… Морт поежился… Это что, волосы?

Фигура в белом платье крутнулась волчком.

Морт вздрогнул.

Выпученные глаза смотрели на него. Он почувствовал, как к нему тянуться руки, длинные с вздутыми мышцами.

– Ведьма, – выдохнул Морт, пятясь назад.

Большие глаза… Какие-то искры в них… Плоское лицо покрыто рыжей щетиной…

– Ведьма, – выдавил Морт. Руки с сильными, как у пса, когтями тянулись к нему. – Ведьма!..

Кроме глаз на лице только рот. Большой и бесформенный, как рваная рана…

– Ведьма!!! – выкрикнул Морт, и развернулся, и бросился обратно по коридору. Воздух гудел в ушах. Каблуки сапог выбивали дробь. Что-то шумело. Стон! Где-то за спиной протяжный, измученный стон. Все нарастающий стон! Крик! Монотонный, гремящий, звенящий, дробящий… Лоб вспотел. Пот жег глаза, туманил зрение. Крик нарастал. Он гремел. Он бил по стенам. Свет в трубках начал мигать. Ковры срывались с петель. Крик расщеплялся. Острыми иголками он вонзался в спину. Крик!!! Морт чувствовал тошноту. Точно рука схватила за желудок и мяла его, мяла… Крик делался невыносимым, нестерпимым, убийственным. Из носа потекла кровь. Морт бежал, не разбирая дороги. Сверху сыпалась штукатурка, куски кирпичей. Стены затрещали. Из ушей потекла кровь. Вот-вот что-то лопнет. Желудок, сердце? Может, лопнут все вены? Морт оглянулся…

Он увидел – всего на миг – неподвижная сцена, будто картина. Уродливая, кричащая фигура посреди разрушающегося коридора. А над ней, как скала, огромная белая туша – медведь готовый упасть на нее, смять, раздавить, готовый свести могучие лапы и раздробить ведьме ребра, разорвать легкие… Морт отвернулся.

Дверь. Комната. Провал окна. И короткое, сладкое чувство полета…

Морт лежал в снегу. Лицо сковал мороз. Он не шевелился – не мог. Одни зрачки сужались и расширялись. Он был рад… Рад тому, что видит небо. Крупные звезды. Яркая вуаль, покрывшая безумно-черный космос. Несметное количество драгоценных звезд…

Морт перевел взгляд на громаду замка. Он был разрушен. Башенки обвалились. Всюду камни. Может, такой же камень лежит на мне сверху? Морт ничего не чувствовал. Он застонал.

Над ущельями гор, над забитой в лед рекой, над ледяным лабиринтом и разрушенным замком вставал двурогий месяц.

Омбрэра

Это было очень давно. Прошло, быть может лет сто или двести. Для холода нет времени. Холод – он над миром.

Мое царство было огромно… Я властвовала над поверхностями вод и снежными равнинами, я двигала льдины и сдувала с небес снежные тучи. Я была всемогуща, пока не пришла она и не разрушила все. Я не помню уже ее имени, в сознании остался только взгляд: синие, словно два замерзших василька глаза, заполненные слезами.

Не только его сердце растаяло, я тоже не смогла устоять. Так было предсказано: «царство твое уничтожит любовь»… Так и случилось. Жалею ли я об этом? Наверное, нет. Холоду все равно. Но забыть… Нет, забыть, увы, не в моей власти.

Было утро. Долгое, холодное полярное утро. Диск белого солнца отражался в бесчисленных зеркалах Ледяного дворца. Кай спал. Его лицо было таким умиротворенным, что я невольно улыбалась. Если бы у меня, как и у простых смертных, родился сын, он был бы именно таким. Я сразу поняла это, когда на заснеженной улице старого города, увидела этого мальчика. В нем была сила, скрытая, дремлющая, но настолько самобытная, что пройти мимо, было выше моих сил. Я понимала, что рискую, но риск иногда оправдывает цель. Даже холоду знакомо одиночество. В моем бытии, это было единственное, от чего я устала. Одиночество: абсолютное, всепоглощающее, совершенное. Хотелось что-то изменить. И тогда я забрала его с собой. Это было не трудно. Увидев меня, Кай почувствовал то же самое, ему стало любопытно.