Достав бланк планеты Таурис, Черкасов поставил штамп.

«Черный список»…

GeorG

(Чернов Сергей)

Сумрак. Ущелье полно им, как колодцы полны водой. Только высоко на камнях белеет короста инея. Но это – исключенье. Во всем остальном – сумрак. Он серым одеялом опускается на дно теснины. Ложится на серого цвета снег, на крупный щебень и тощие плечи Морта.

Морт двигался медленно. Утро в ущелье мало отличалось от ночи. Смерзшийся щебень неустойчив. Он может посыпаться вниз, во тьму, в природную ловушку. И Морт шел, осторожно передвигая ногами, опершись рукой о взмывшую вверх стену.

Морт был невысокого роста, худощавым, но с огромными плечами, отчего походил на пугало. Лицо у него овальное, покрытое черными клочьями бороды. Нос – узкий, кончик повернут в сторону, точно не хотел смотреть туда, куда были нацелены глаза – черные, глубоко посаженные. Тонкие губы добавляли последний штрих к его портрету. И весь он был в горной пыли с головы до ног. От меховой шапки до подошв сапог.

Ветер свистел, заблудившись в камнях. С вершины сорвалась глыба и с громким эхом ухнулась о землю.

По спине пробежали мурашки, и Морт сильнее прижался к скале. Левая рука, покоящаяся в кармане, до боли сжала матерчатый мешочек. Когда же Морт ослабил хватку, на ладони остались вмятины – острые грани камней впились в кожу. Вдруг что-то случиться? Вдруг они выпадут, потеряются?

«Иди прямо. Не сворачивай!» – Почему он так поздно вспомнил эти слова?! Почему?! Морт не знал. Ведь ты не дурак, говорил он себе. Но почему? Неужто, блеск золота ослепил?

Над головой выросла крыша изо льда и снега, широкий купол готовый вот-вот обрушиться. На фоне серого неба выступили белесые клыки сосулек. Морт буквально почувствовал их над собой. Сердце беспокойно застучало, опустившись вниз живота. Все тело стало большим и неуклюжим, вот сейчас, когда угроза нависла над головой.

Глаза прикрыты…

Ветер безумной птицей разбился о ледяную крышу. Что-то затрещало. Со свистом сорвались острые глыбы…

… К счастью, это случилось в голове. Открыв глаза, Морт увидел светлеющее небо.

Камни хранили его.

В узком просвете над головой появилось солнце. Небо из черного посветлело до табачного дыма. Сумрак исчез, ушел в землю. Идти стало легче. Теперь можно не держаться за скалу. Ощупывать подошвой щебень? – зачем?

Скалы поднимались отвесно: нельзя поднять голову – она слабо кружилась. Черные стены зияли выбоинами. Они поднимались и сужались, сужались, сужались… но никак не могли сойтись. Солнце – холодное. Скрывшись за облаками, оно превратилось в расплывчатое пятно.

Морт оглянулся. Ледяной купол… Из-за расстояния он не казался страшным, а наоборот, был чем-то сказочным. Словно великан растянул меж скал свой снежный гамак.

И еще – ущелье, наконец, кончилось. Вернее не кончилось, а переросло в уродливый, скрюченный лес.

Изогнутые деревья с обломанными верхушками, покрытые массой бородавок, засохших побегов, торчащих вдоль ствола, как шипы. Обледеневшие ветки, будто стальная паутина. Рыхлые комья снега сдавливают их книзу. Лес стоит стеной. Мертвой, точно еще одна мрачная скала.

Морт набрал воздуха в грудь, и нырнул туда, как в озеро.

Хаос веток мял, колол, давил. Морт двигался боком, выставив локоть. На землю упали три костяные пуговицы. Трещали ветки – трещала ткань. Песцовый воротник поднят. Меховая шапка – опущена, оставив щели для глаз. А древесные иглы ищут ее. Один сук чуть не выбил правый, но оставил лишь красную полосу у виска. Ветка прошила перчатку, вошла в плоть между средним и указательным пальцами. Кисть парализовало, глаза распахнулись от боли. Градом выступил пот. Одежда прилипла к телу. А сверху сыпал снег, трамбуясь за шиворот. Холодные ручьи потекли по спине…

Но вот несколько рывков… и тьма расступилась.

Морт упал на колени.

Белизна снега заставила прикрыть глаза. Ветер разметал черные волосы – шапка осталась где-то там, на ветвях – и ударил в распахнутую грудь. Морт на ощупь попытался застегнуться, но быстро понял, что пуговиц нет. Пришлось придерживать полы рукой. Холод пробил до костей. Шерсть воротника, намокшая от дыхания, замерзла и больно колола лицо. В груди родился кашель, и Морт согнулся в три погибели.

Кашель прошел, окарябав горло. Морт огляделся.

Впереди в белых наносах была река, точно хрустальная долина. Дальним берегом она упиралась в заснеженные взгорья, которые дальше превращались в пологие холмы, покрытые голыми деревьями. Слева вдали вставали горные пики, к реке тянулись рукава ледников. У самого берега они сливались в одно ледовое поле с большим количеством трещин и разломов, по которым летом стекала талая вода. Из этого поля к небу поднимались бледные кручи. Набухшие облака висли над горами, холмами и речным льдом, как сизый палантин.

Оставшись без пуговиц, полушубок уже не так защищал от ветра, и весь пот с растаявшим снегом похолодели еще от первых его ударов. Морта била крупная дрожь.

Подошвы коснулись льда, и ноги чуть не разъехались. Пришлось двигаться мелкими шажками.

Только тут Морт снял перчатку с пораненной руки. На коже красовалось пятно засохшей крови. От каждого движения пальцами красная корка лопалась, из-под нее вытекала розовая струйка.

Щеки стянуло на морозе. Стали мерзнуть пальцы ног. Холод просачивался через теплые сапоги, через две пары носков и тонкими иглами вонзался в кожу.

Спешить, спешить… Живее двигаться. Чаще наступать на носок, пальцы греть – иначе хана… Ледяное поле, холмы, а в холмах – деревянный домик с большой печью… Огонь горит… Зима – за дверью. От печи валит жаром. А в воздухе аромат бульона! Густого! Горячего!..

Рот наполнился слюной. Он сглотнул. Сглотнул и поморщился, когда она прошла по саднящему горлу.

Да, не таким он видел свое путешествие, когда в голове сложился план, когда он сидел в кожаном кресле, разглядывая желтые, как кошачий глаз, бриллианты. Морт ликовал – ведь он уже сделал самое сложное, самое страшное… Дело за легкой прогулкой… Которая не была легкой. Она затянулась… И все тянулась… и тянулась…

…И, наконец, Морт увидел, что идет не туда. Впереди – обломки ледника.

Этого еще не хватало! С подобным успехом можно на месте топтаться!..

Ветер утих. Наступила тишина. С неба, с набухших облаков сорвались белые хлопья. Снежинки кружились медленно. Одна опустилась на встрепанные волосы, другая – на нос: растаяла, слезой стекла к подбородку. Вновь зарычал ветер, и небо будто взорвалось. Мир окунулся в бурю. Снег валил жемчужной стеной. Вихрь. Протяни руку – она потонет в нем, исчезнет…

Волосы белые, точно седые. Лицо – мокрое, грязь стекает темными разводами. Ветер бросает снег, но Морт не чувствует этого, точно снег бьет по толстому стеклу, а не по лицу, не по щекам, не по узкому носу, не по сжатым губам… Вся боль где-то там, за пределами тела. И пульсирующая ладонь, и саднящее горло… Тело растворилось в буре, как сахар в чае. А в голове одна мысль: Куда же ты, черт побери? Куда идешь? Ведь не туда! Совсем…

Ноги поехали на льду. Морт увидел носки своих сапог. Тупая боль в затылке…

Веки сомкнулись.

Сначала Морт видел только красные искры, белые круги и линии. Но потом появились какие-то фигуры… Он увидел себя в темно-синем халате. Лицо хмурое, изрубленное морщинами. Зрачки сужены, рассматривают драгоценные камни алой и желтой воды. А камни меняют форму, скачут на ладони, пляшут. И вот они уже горящие угли; над ними огонь, и огонь этот в печи. Дым ест глаза, пахнет кислым вином. Из черноты гремят пьяные выкрики.

Морт очутился за столом. Он ощутил тревогу. Как здесь оказался? С его белой кожей и тонкими пальцами?

Из дыма выплыло лицо. Оно стало сгущаться… уплотняться… Узкий лоб. Напряженные скулы. И один глаз, и тот сощурен, точно плоть, рассеченная бритвой. Взгляд пронизывающе-холодный. Человек, имеющий это лицо, стар; седые волосы редкими струями ложатся на плечи. А за спиной другая фигура – высокая, сильная.