Кабельное телевидение тоже порождено своего рода пиратством. Когда компании кабельного вещания впервые стали оборудовать дома кабельными сетями в 1948 году, большинство из них отказывались платить вещательным компаниям за контент, который они ретранслировали своим подписчикам. Даже когда вещательные компании начали продавать доступ к телевизионным трансляциям, кабельщики платить отказывались. Таким образом, кабельные компании «напстеризировали» вещательный контент, причем куда более вопиющим образом, чем это было у Napster’а, потому что последний никогда не взимал плату за контент, которым позволял свободно обмениваться. Вещатели и правообладатели довольно быстро набросились на таких воров. Розель Хайд, председатель Федеральной комиссии по связи, рассматривала данную практику как форму «нечестной и потенциально пагубной конкуренции»[99]. В развитии кабельного телевидения мог иметь место и «общественный интерес», но во время дачи показаний по делу Дуглас Анелло, главный советник Национальной ассоциации вещателей, задал сенатору Квентину Бердику следующий вопрос: «Обязывает ли общественный интерес использовать чужую собственность?»[100]. Как отметил другой вещатель:

Опять-таки, требование правообладателей казалось вполне разумным:

Правообладатели подали на кабельные компании в суд. Дважды Верховный суд постановлял, что кабельщики правообладателям ничего не должны.

Конгрессу понадобилось почти тридцать лет на то, чтобы разрешить вопрос оплаты кабельными компаниями «краденого» контента. В конце концов, Конгресс разрешил проблему тем же образом, что и ситуацию с устройствами для воспроизведения записей и механическими пианино. Да, кабельные компании должны оплачивать контент, который они ретранслируют, но цену его устанавливает не правообладатель. Стоимость определяется законом, дабы вещательные компании не воспользовались возможностью задушить зарождающиеся кабельные технологии. Таким образом, кабельщики создали свою империю отчасти на «краже» ценного контента у вещателей.

Каждая из этих историй в отдельности имеет один общий лейтмотив. Если «пиратством» называется паразитирование на ценности чужого творчества без разрешения автора, как это теперь все чаще описывают[105], тогда всякая современная индустрия, основанная на копирайте, сама является порождением определенного вида пиратства, извлекающим из него выгоду. Кино, звукозапись, радио, кабельное телевидение… Это длинный список, и его вполне можно продолжить. Каждое поколение приветствовало пиратов прошлого. Каждое поколение – и так до сих пор.

Пиратство защищенных копирайтом материалов есть. Его много. Пиратство это принимает множество форм. Наиболее существенно коммерческое пиратство, неавторизованное использование чужого контента в коммерческих целях. Несмотря на множество оправданий в его защиту, такая деятельность преступна. Мириться с ней нельзя ни в коем случае, и закон должен ее пресекать.

Но наряду с пиратством в виде торговли копиями, существует еще одна разновидность использования контента, более непосредственно относящаяся к интернету. Она также кажется многим дурной и таковой и является в большинстве случаев. Прежде чем заклеймить эту деятельность «пиратской», следует получше разобраться в ее природе. Ибо вред от такого использования куда более неоднозначен, чем прямое копирование, и закон обязан учитывать эту двойственность так, как это нередко делалось в прошлом.

По всему миру, но особенно в Азии и Восточной Европе, работают компании, которые только берут чужой авторский контент, копируют его и продают – все без позволения правообладателя. Звукозаписывающая индустрия оценивает свои ежегодные потери от физического пиратства примерно в 4,6 миллиарда долларов США[106] (это составляет, в среднем, один из трех компакт-дисков по всему миру). Американская ассоциация кинематографистов (МРАА) определяет свой ущерб от мирового пиратства в три миллиарда долларов в год. Это явное и простое пиратство. Ничто в этой книге и во мнении большинства людей, обсуждающих предмет нашего разговора, не ставит под сомнение простой факт: эта деятельность преступна. Это, однако, еще не доказывает, что для такого пиратства нельзя выдумать отговорок и оправданий. Мы могли бы, например, припомнить, что в первое столетие существования американской республики Америка не чтила иностранных копирайтов. Мы родились, в этом смысле, пиратской нацией. А потому с нашей стороны может показаться лицемерным столь настойчивое стремление убедить другие развивающиеся страны считать дурным то, что мы в первые сто лет нашего существования полагали правильным. Это не слишком удачное оправдание. Технически наш закон не запрещал использование иностранных патентов, а лишь четко ограничивал свое действие созданным в США. Таким образом, американские издатели, публиковавшие иностранные материалы без разрешения зарубежных авторов не нарушали никаких законов. Напротив, копировщики в Азии нарушают азиатские законы. Там иностранные копирайты защищены, и действия копировщиков закон нарушают. Поэтому пиратство, которым они занимаются, является не только нравственным злом, но и преступлением против законности, и не только международных актов, но и собственных законов своей страны. Верно, правда, и то, что эти местные законы азиатским странам навязали. Ни одна страна не может влиться в глобальную экономику, отказавшись охранять копирайт всем миром. Может, мы и родились пиратской нацией, но никому другому похожего детства иметь не позволим. Однако если уважать суверенитет государства, то его законы – это его законы, независимо от их происхождения. Международное право, в рамках которого живут все нации, предоставляет им некоторые возможности избежать бремени закона об охране интеллектуальной собственности[107]. На мой взгляд, преимуществом этой возможности должны пользоваться больше развивающихся стран, но уж если они им не пользуются, тогда следует уважать их законы. А по их законам пиратство преступно.

Или можно попытаться оправдать пиратство, отметив, что, в любом случае, эта деятельность не наносит никакого вреда индустрии. Китайцы, получающие доступ к американским компакт-дискам по цене в 50 центов за копию, едва ли смогли бы купить те же американские CD по пятнадцать долларов за штуку. Так что никто на самом деле не лишается своих законных денег[108]. Это зачастую верно (хотя у меня есть знакомые, купившие тысячи пиратских DVD, и при этом, определенно, достаточно состоятельные, чтобы заплатить за весь этот контент) и, действительно, в какой-то степени умеряет вред, нанесенный подобной деятельностью. Экстремисты в такого рода дебатах любят заявлять: «Вы же не приходите в магазин Barnes&Noble и не воруете с полки книгу без оплаты. Почему же с онлайновой музыкой должно быть иначе?» Разница в том, разумеется, что, когда вы снимаете книгу с полки магазина, у того остается в продаже на одну книгу меньше. И напротив, если вы загружаете из компьютерной сети MP3-файл, в продаже не становится на CD меньше. Материя кражи неосязаемого отличается от материи кражи осязаемого. Но и этот аргумент очень слабый. Хотя копирайт – это некое особое право собственности, но, все-таки, это право собственности. Как и всякое право собственности, копирайт дает владельцу возможность устанавливать условия распространения контента. Если правообладатель не желает его продавать, он и не обязан. Есть исключения: важные статутные лицензии на защищенный копирайтом контент вне зависимости от желания автора. Эти лицензии дают людям право «пользоваться» охраняемым копирайтом материалом, хочет ли владелец продавать его или нет. Но в тех случаях, когда закон не разрешает, чужим контентом пользоваться негоже, даже если это не причиняет никакого вреда. Если наша система собственности тщательно уравновешена с современными технологиями, посягать на чужую собственность без разрешения владельца нельзя. Именно в этом и кроется смысл «собственности». Наконец, мы можем попробовать оправдать пиратство тем аргументом, что оно, в действительности, выгодно правообладателю. Когда китайцы «воруют» Windows, это ставит их в зависимость от «Майкрософта». «Майкрософт» теряет стоимость украденного программного обеспечения, зато обретает пользователей, привыкших жить в мире «Майкрософта». С течением времени и ростом национального достояния все больше людей будут покупать программы, а не воровать их. Выходит, благодаря тому, что со временем легальное приобретение ПО пойдет на пользу «Майкрософту», корпорация преуспевает за счет пиратства. Если бы вместо пиратства Windows китайцы пользовались свободной операционной системой GNU/Linux, тогда они не стали бы, в конце концов, покупать продукцию «Майкрософта». Получается, не будь пиратства, «Майкрософт» оказалась бы в проигрыше. Данный аргумент также отчасти верен. Стратегия на приручение хороша, и многие компании ее практикуют. Некоторые процветают благодаря этому. Студентам-юристам, например, предоставляют свободный доступ к двум крупнейшим юридическим базам данных. Компании-владельцы обеих надеются, что студенты так привыкнут к их сервису, что захотят пользоваться только им, а не каким-то другим, когда станут адвокатами (и должны будут покупать дорогую подписку). Однако данный аргумент не вполне убедителен. Мы не защищаем алкоголика, когда тот крадет первую бутылку пива просто потому, что из-за этого повышается вероятность того, что он купит следующие три. Вместо этого мы обычно предоставляем компаниям возможность самим решать, когда лучше безвозмездно отдать свою продукцию. Если «Майкрософт» опасается конкуренции со стороны GNU/Linux, то может раздавать свое ПО бесплатно, как это сделали, например, с браузером Internet Explorer, для того чтобы победить Netscape. Право собственности наделяет автора правом решать, кто к чему имеет доступ. По крайней мере, обычно это так. Если же закон должным образом уравновешивает права автора и права доступа к контенту, тогда нарушение закона преступно. Таким образом, хотя я вполне осознаю все эти отговорки в поддержку пиратства, и, разумеется, хорошо понимаю их мотивы, усилия эти, направленные на оправдание коммерческого пиратства, на мой взгляд, в конце концов, просто неприемлемы. Этот вид пиратства вопиющ и очевидно преступен. Он не преобразует тот контент, который крадет. Он не трансформирует рынок, на котором конкурирует. Ничто не изменилось таким образом, чтобы поставить закон под сомнение. Такая форма пиратства – явное зло. Но, как явствует из предыдущих четырех глав, даже если какое-то пиратство преступно, не всякое «пиратство» таково. Или, по крайней мере, не всякое «пиратство» – зло, если понимать данный термин в свете распространяющегося ныне мнения. Многие разновидности «пиратства» полезны и продуктивны для создания либо нового контента, либо новых форм бизнеса. Ни наша, ни чья-либо еще традиция никогда не запрещала всякое «пиратство» в таком смысле данного понятия. Это не означает, что озабоченность пиратством последних лет не поднимает никаких вопросов в отношении того же пирингового файлообмена. Однако из этого следует, что мы должны тщательнее оценить ущерб, наносимый пиринговыми сетями, прежде чем отправлять на виселицу по обвинению в файлообмене.