Меня подняли, поставили на ноги и скрылись в неизвестном направлении. В окно кабинета, выходившее как раз на восток, проник первый рассветный луч. Если я сейчас не вернусь в камеру, то могут возникнуть неприятности. Причём достаточно существенные.

Но не прошло и пару минут, как вернулся Энтони, крепко схватил меня в охапку и снова потащил меня куда-то. Только когда меня поставили на пол моей же камеры, а в коридор выкинули стражников, я поняла, что он, как всегда, действовал так, как считал нужным. В этом весь Энтони и, похоже, мне придётся попотеть, прежде чем он поймёт, что со мной нужно играть на равных.

Пока я раздумывала о своём, кот достаточно профессионально и быстро одел меня в другую, чистую одежду. Сменил бельё, вместо эластичной повязки надел закрытый, чёрный лифчик, а сверху простое платье из тонкой, серой шерсти. Вытащил мои волосы из-за воротника одежды, расчесал когтями, аккуратно, стараясь не поранить, и завязал в узел, заколов узкой деревянной палочкой.

Закончив с моим внешним видом, он чмокнул меня в нос и исчез, не забыв совсем не нежно провести когтями по моей щеке, оставив царапину.

Я вдохнула и, подойдя к куче соломы, строилась на ней, подобрав под себя ноги. Мне было над чем поразмыслить, учитывая, что за одну ночь я отдалась двум мужчинам и они оба нужны мне как воздух.

Я люблю Алексана, на самом деле люблю — это не пустые слова или попытка показаться недоступной.

Но меня притягивает Энтони, и теперь я могу с уверенностью сказать, что если он снова коснётся меня, я растаю в его объятиях, позволив делать с собой всё, что угодно.

Будь я истинной кошкой, осталась бы с бетой клана — сильным защитником, властным мужчиной.

Будь я чистокровным человеком — выбрала бы Алексана, островок безмятежности и любви.

Но я полукровка. А что может сделать такая как я?

Улыбнулась и провела пальцами по уже подживающей царапине. Мальчики, вам придётся научиться терпеть друг друга. На кого-то одного я уже не согласна.

Дверь камеры открылась и в рассветных лучах зарождающегося дня я увидела перед собой невысокого, лысеющего старика, с длинной бородой. Следом вошёл Он — Высший Судья.

— Доброго вам утра, господин Высший Судья, — я чуть кивнула головой, обозначив приветствие. На большее, поклон согласно правилам Гильдии Правосудия, он мог не рассчитывать. Мне уже всё равно, кто будет со мной разговаривать, главное, что мой план сработает, в этом я уверена.

— Начнём допрос? — Нежно прошептал Судья, он никогда не повышал голоса.

— Конечно. Если вы считаете это необходимым, — промурлыкав это, я изогнула бровь и щёлкнула пальцами, захлопнув дверь за спинами посетителей.

Пора начать заключительный этап плана.

Всегда хотела узнать, что чувствует приговорённый к смертной казни. Каждый раз, когда отправляла на смерть других, я страстно желала оказаться в их мыслях, в их душе, что бы на собственном опыте ощутить — каково это, знать, что завтра ты умрёшь. Каково ждать этого часа, в полном одиночестве, наедине с собственными мыслями.

Страстно желала, но никогда не допускала даже намёка, на такую возможность. А ведь она была, и не единожды. Всё же играть с огнём любимая кошачья забава.

Девочка мечтала, девочка желала, девочка хотела… А потом собственноручно подставила сама себя и теперь сидит на холодном полу в полутёмной камере, в предрассветный час своего последнего дня.

Усмехнулась. Жизнь паршивая штука, не раз в этом убеждалась. И чтобы выжить в нашем мире, нужно действовать без эмоций и последующей рефлексии от совершённых поступков.

Итак, что мы имеем? Никогда не устану задаваться этим вопросом. И никогда не перестану искать на него ответ.

Мой план подходит к концу. Завтра состоится моя казнь, и завтра же утром выпускают на свободу Алексана. Высший Судья остался доволен допросом, что прошёл три дня назад. Во всяком случае, он так и не смог понять, где же я лгу, а где говорю правду. А истины в моих словах не было вовсе. Я говорила о чём угодно: о том, как убивала Эсьеха, за то, что он уличил меня в порочащих честь Гильдии Правосудия поступках, как уничтожала пленников, которые могли рассказать что-то обо мне, как добывала информацию незаконными методами… В общем, о обо всём, кроме правды, да и вообще, хоть чего-то серьёзного и действительно важного.

Ну а ещё я неплохо покопалась в их мозгах. Нет, не так. Я просто заставила их верить в то, что я говорю. И они верили, засматриваясь на достаточно плотно облегающее мою фигуру платье и ноги, оголённые до колен. Во время допроса встать с соломы я даже не удосужилась.

И вот, всё можно сказать закончилось. Приговор вынесен и завтра состоится казнь. Как именно? Да разве это имеет значение? Главное, что мной выиграна эта партия, и никто так и не понял, что стал марионеткой в руках одной кошки.

А дальше… Дальше будет ещё интереснее. Ещё острее. Ещё слаще. Ещё… Безрассуднее, безумнее, опаснее…

Усмехнулась и провела когтями по полу, снова вызывая этот противный скрежет, что заставил стражников у моих дверей подпрыгнуть на месте от неожиданности и испуганно покоситься на закрытую дверь камеры. Но мне было откровенно наплевать на них. Остался последний штрих — крушение основы Гильдии Правосудие и уничтожение Отступников. Конечно, полностью уничтожить или сломать кого-то из них — нельзя. Слишком много они значат для общества в целом, и если убрать эти две структуры, то социум захлебнётся в собственной грязи и дерьме, которое породил.

Однако, это вовсе не значит, что нельзя их ослабить, уничтожить верхушки, самых опытных и сильных. Возможно, чисто теоретически, это хоть немного, но изменит судьбу мира.

После этой мысли в голове что-то щёлкнуло, и разум на мгновение потерялся среди слишком ярких, ослепительных видений, причинявших почти ощутимую, физическую боль. И принадлежавшие явно не мне.

… Высокий мужчина с белыми волосами что-то зло выговаривает стоящей рядом с ним миниатюрной женщине с такими же, слишком белыми прядями волос, собранными в высокую, сложную причёску. Он активно жестикулирует и не стесняясь размахивает перед её лицом сверкающим в закатных лучах лезвием кинжала.

— Исэла, она твоя дочь! Но она — полукровка! В ней нет ни капли нашей силы! Как мы сможем ввести её в дом? Как посмотрим в глаза остальным?

— Я не оставлю Шелариэль здесь! — Упрямо отвечала его собеседница, нисколько не напуганная показательным проявлением чувств своего супруга. Сжав кулаки, она старательно считала мысленно до ста и обратно, изредка бросая тревожный взгляд в сторону девочки, лет десяти-двенадцати, свернувшейся клубком на покрывале, под раскидистым дубом. — Она не выживет в этом мире…

— Исэла, я не понимаю, — вздохнул мужчина и опустил голову, сжав пальцами виски. Кинжал, которым он размахивал, упал на траву. — Если бы в ней была хоть доля твоей, нашей крови… Но она человек с примесью генов кошки. Не больше.

— Ты не можешь знать наверняка, Дилас, — женщина покачала головой и с нежностью посмотрела сначала на своего ребёнка, затем на мужа. — Я чувствую, в ней есть наша кровь.

— Исэла…

— Дилас, я мать. Ты не можешь отрицать то, что мне видно гораздо больше, чем тебе.

— Но мы не можем взять её с собой, Исэла. Она погибнет при переходе. Даже если в ней откроется наша кровь, в чём лично я очень сомневаюсь, она никогда не станет полноценной Скользящей, — Дилас подошёл к супруге и привлёк её к себе, обняв за талию. Исэла уткнулась носом в грудь мужа и незаметно от него смахнула набежавшую на глаза слезинку. — Ты должна оставить её здесь. Отец наверняка захочет пригреть свою малютку, ведь он…

— Я не оставлю её на растерзание этой блошиной ферме, — резко перебила его Исэла и отстранилась, серьёзно смотря в недоумённое лицо мужа. — Шелариэль ещё слишком юна, что бы отбиться от него. И никто не будет защищать дитя-полукровку. Я останусь с ней. До того момента, как ей исполниться двадцать, по меркам этого мирка. Затем я вернусь к тебе, любимый.