– Да? – снова воскликнула мама. – А ты – нет, ты отложи, пожалуйста, газету! Ты отожмешься от пола пятнадцать раз подряд?

– Я? – удивился отец. – Ну что ж, пожалуй…

Мама вырвала газету у отца из рук.

– Вперед!

– Что – вперед?

– Отжимайся! А мы будем смотреть и считать!

Отец попытался обратить все в шутку:

– Анечка, после плотного ужина врачи не рекомендуют физкультурные упражнения. Знаешь, сегодня были такие вкусные котлетки…

– Обычные были котлетки. Куриные. Не пытайся подлизываться. Я не шучу. Вперед и с песней!

Все так же посмеиваясь, отец неловко опустился на ковер и начал отжиматься.

– Раз, два, три… – подпрыгивая от восторга, принялся считать Сережа вслед за мамой.

Но досчитать пришлось только до восьми. Папа выдохся, лег ничком на ковер и запросил пощады.

– Вот видишь! – торжествующе заметила мама.

– Да, я что-то не в форме, – вздохнул отец, усаживаясь обратно в кресло и смущенно потирая ладони. – А Сережке сколько надо отжаться по этим их…

– По нормативам? Пятнадцать раз!

– Кошмар какой, – снова вздохнул отец и потрепал сына по спине. – Ну, ты уж держись, мужичище… Как-нибудь.

Так оно и шло – «как-нибудь». Правду сказать, мало кто из их первого «А» класса мог пятнадцать раз отжаться, нормативы были явно завышенными – неизвестно, кто их придумал! Поэтому над Сережей особенно не смеялись. Зато как невыносимы были эстафеты, командные спортивно-военные игры, какой апокалиптической бессмысленностью отдавали они! Сережа неизменно сбивался, путал задания, путался в собственных ногах, обутых в новенькие кроссовки, спотыкался, разбивал колени и, конечно же, подводил всю свою команду, которая потом награждала его презрительными рекомендациями и унизительными прозвищами!

Болел он по-прежнему часто, и только болезни плюс последующие освобождения от физкультуры служили ему отдушиной. Совершенно внезапно на защиту ненавистных уроков встала Римма.

– Лично я, как врач, стою за уроки физкультуры, – строго заявила она родителям. – Лично я не вижу ничего хорошего в том, что он у нас такой субтильный!

– Мне кажется, мамуля, ты всегда была поборницей чисто гуманитарного воспитания, – хихикнула мама. – Нам с Ниночкой ты всегда записки в школу писала, чтобы нас освобождали от уроков физкультуры, помнишь?

– Еще бы не помнить! – хмыкнула Римма. – Но вы – девочки, у вас в жизни другая миссия. Если ты помнишь, неблагодарная дочь, я же вас сама и научила специальной гимнастике, поддерживающей фигуру. И ты до сих пор ее делаешь! Как, собственно, и я. А мальчик у нас растет тепличный. Я не говорю о том, чтобы воспитать из него атлета, но он должен уметь красиво двигаться и иметь хоть какую-нибудь мышечную массу! Иначе он так и не выкарабкается из болячек и с возрастом обрастет лишним жирком!

Отец нахмурился и почему-то втянул живот.

– Но я не вижу выхода… – начал он.

– А я вижу, – сказала как отрезала Римма Сергеевна. – Запишем его в секцию легкой атлетики, пусть занимается.

Мама театрально покачнулась, якобы собираясь упасть в обморок.

– Такие нагрузки! А он справится? Школа, музыка…

– Справится! – уверенно ответила бабушка Римма и обратилась наконец к самому Сереже: – Как ты полагаешь?

Сережа только плечами пожал. Лучшими минутами в его жизни были те, когда он залезал в кресло с книгой и его оставляли в покое… Но насмешки в школе больно ранили его самолюбие, и он сказал:

– Можно попробовать.

Записываться в секцию Сережа отправился самостоятельно. В рюкзаке у него лежала записка, написанная маминым ломким почерком по листу бумаги в клеточку. Но как-то вышло, что он не пошел прямо в спортивный зал, а не спеша потащился по коридору Дворца пионеров и вдруг услышал звуки вальса, раздающиеся из-за плотно прикрытой двери. Не совладав с любопытством, мальчик заглянул в щелку.

За дверью был слабо освещенный зрительный зал, пустой. Только в первом ряду сидел человек. Звуки вальса неслись из небольшого магнитофона, стоявшего перед ним на столе. А на сцене танцевала пара – девочка в чем-то воздушном, розовом, на взрослых высоких каблучках, и мальчик в черном костюме, с гладко зачесанными рыжеватыми волосами. Им было лет по десять-одиннадцать, но они показались Сереже очень взрослыми и необыкновенно красивыми. Человек в первом ряду смешно размахивал руками и покрикивал на танцующих:

– Темп, темп держим! Леночка, спинку! Соберитесь, ребята, вам завтра выступать!

Тут Сережа почувствовал, что кто-то хватает его за шиворот, и понял, что возвращающиеся с тренировки ребята собрались проделать с ним старую и довольно жестокую школьную шутку, когда уличенного в подглядывании вталкивают в кабинет – на позор и поношение. Понять-то он это понял, но предпринять для своего спасения ничего не успел – как пулька из игрушечного пистолета влетел он в зал и шлепнулся на пол. Сережа попытался тут же выскочить обратно в коридор, но куда там – дверь придерживали снаружи, оттуда слышался смех и голоса.

Тем временем музыка смолкла. Танцевавшие ребята и тот, что размахивал руками, наверное, их тренер, уставились на него. Девочка засмеялась, но как-то не обидно.

– Ты кто? – строго обратился к Сереже тренер.

– Я… Сережа, – окончательно смешавшись, ответил мальчик.

– Вот как? Любопытно. А что же ты делал за дверью, Сережа? И как тут оказался?

– Меня мальчишки втолкнули. А я не намеревался вам мешать. Я просто хотел посмотреть.

– Не намеревался? – повторил за Сережей тренер. – Хм-м, вот какая оказия… И что же – посмотрел?

– Посмотрел.

– И как?

– Красиво, – искренне признался Сережа. – Очень красиво.

– Ты находишь? Да ты, я вижу, ценитель…

В голосе тренера насмешки не слышалось, и Сережа приободрился.

– А скажите, пожалуйста, это трудно – научиться так танцевать?

– Серьезный вопрос, – тренер наклонился к Сереже поближе, и мальчик увидел его веселые глаза. – Пожалуй, что довольно трудно. Но возможно. А тебе хотелось бы?

Сережа кивнул.

– Тогда попросись у родителей, чтобы тебя записали в кружок бальных танцев. Меня зовут Валерий Маркович. Запомнил? Придешь?

– Я постараюсь, – промямлил Сережа. – А вы тренер?

– Я учитель, – значительно ответил Валерий Маркович и сразу же забыл о мальчике. Он нажал кнопочку на магнитофоне, и из динамиков снова потекла мелодия вальса, юная пара танцоров заскользила по сцене. Сережа понял, что ему пора уходить.

Дома он заявил, что будет заниматься бальными танцами, а вовсе не какой-то легкой атлетикой, потому что еще неизвестно, что это за атлетика, а бальные танцы – это красиво! Мама едва отговорила его прямо сейчас мчаться к Валерию Марковичу и записываться в кружок бальных танцев. Она убедила Сережу, что нужно посовещаться с отцом и с бабушкой, и, «если они не будут против»…

Разумеется, они не были против, а Римма так даже очень обрадовалась. Уже лежа в постели, Сережа слышал разговор из соседней комнаты, в котором выделялся ее мягкий, низкий голос:

– Все-таки у нас чудесный, необыкновенный мальчик. Какая утонченная душа, какая тяга к прекрасному… Других детей из-под палки заставляют, а он попросился сам. Ну какой необыкновенный мальчик…

«Разумеется, – с гордостью подумал Сережа. – Заколдованный принц из волшебного королевства…»

И заснул.

Вадим Акатов курил на лестничной клетке. В свое время, когда он вселялся в эту квартиру, требование тещи «вынести курение за пределы жилой площади» только позабавило его. Он не сомневался – пройдет некоторое время, и ему будет позволено курить, скажем, в кухне. Как-нибудь само собой так получится. Но просчитался. А ведь мог предположить, что так и будет, что в этой семье матриархат, но был влюблен, как мальчишка…

Анна Лазарева училась на факультете иностранных языков в педагогическом институте. Факультет занимал старинное здание в историческом центре города, а неподалеку располагалась галерея магазинов, в просторечии называемая «кишкой». Там и работал Вадим – товароведом в магазине верхней одежды «Белочка». Само собой разумеется, студенты часто перебегали дорогу, но заглядывали в основном в «Гастроном» – за кефиром и пряниками, и в «Кулинарию», за пирожными. Анечка, как потом выяснилось, к сладкому была равнодушна, зато питала болезненное пристрастие к мехам. Она заходила в «Белочку» и надолго застывала перед витриной с шубами. Две продавщицы, вечно скучающие, похожие, как близняшки, девицы с одинаковыми пергидрольными прическами, привыкли к ней, даже перекидывались словечком и разрешали ей примерять роскошную доху из голубой норки, которая зависла в магазине ввиду своей непомерной цены.