– Дед Мороз все равно ненастоящий, – шепнул Сережа отцу, едва они, чуть припоздав, вошли в зал, где уже сияла елка, слышался топот множества маленьких ног и фальшиво-радостные голоса взрослых.

– Само собой, – серьезно кивнул отец. – У настоящего, я полагаю, сейчас много дел…

Мальчишка покосился на отца, но ничего не сказал. Кружиться в хороводе ему не хотелось, не хотелось декламировать под елочкой стихи и прыгать наперегонки с крикливой тетенькой, наряженной зайцем, но он с удовольствием рассматривал ярко украшенный зал и сверкающую елку. Это помогло ему скоротать время до начала спектакля. Отец наблюдал за ним с тонкой улыбкой. Нет, это надо же, как подрос пацан! Скакать вокруг елки ему уже неинтересно…

Представление вновь увлекло Сережу так, что он обо всем забыл. Слегка приоткрыв рот, он следил за разворачивающимися на сцене событиями, пока его не отвлек навязчивый звук рядом. Судя по всему, шуршала фольга от шоколадки. Сережа с досадой покосился на соседа-сладкоежку и забыл о спектакле. Рядом с ним сидела девочка удивительной красоты, больше всего похожая на картинку с конфетной коробки. У девочки был пухлый ротик, большие глаза, затененные мохнатыми ресницами, и золотистая коса.

– Хочешь? – прошептала девочка, по-своему истолковав Сережин взгляд, и протянула ему на ладони шоколадную дольку.

Сережа принял угощение, но не съел, а незаметно, как ему казалось, сунул в карман брюк.

– Какой ты смешной! – хихикнула девчонка.

– А у тебя коса, как у Снегурочки, – не остался в долгу Сережа.

Она залилась клубничным румянцем и отвернулась, а он снова уставился на сцену, где бегала, размахивая картонными крыльями, девушка в маске совы. Но о соседке Сережа забыть не смог, то и дело косился на нее. Кокетливая вертушка чувствовала внимание соседа и старалась как могла – надувала губы, хлопала ресницами, поправляла падавший на лоб завиток, хохотала, по-взрослому закидывая голову, и к концу представления совершенно очаровала Сережу.

По окончании спектакля в зале и фойе образовалась сутолока, уставшие малыши стали плакать. Отец быстро отвел Сережу в гардероб, и он потерял из виду ту хорошенькую девочку. Выходя из двери, Сережа думал, что никогда ее больше не увидит, и нащупывал в кармане брюк липкий кусочек шоколада.

– Пап, а кто там?

– Где?

– Да вон! Это Галочка?

– Что ты, сын… Это не Галина Тимофеевна, ты ошибся.

Может быть, Сережа и ошибся. Ему показалось, что неподалеку, размноженную зеркалами, одевали ту самую красивую девочку, и одевала ее именно его няня, Галя! Он узнал и ее вьющиеся волосы, и манеру прижимать подбородком шарф, застегивая «молнию» на куртке. И даже то, как она устраивала на голове у девочки пуховый беретик, было Сереже знакомым! Он ощутил укол ревности, но тут отец взял его за руку. И повел по ледяной улице, и он забыл, что видел свою няню, потому что еще не знал, что взрослые могут врать.

А вот девочку он не забыл, но мысли о ней не были грустными. Он нашел себе подругу для своих одиноких странствий по придуманному миру! Теперь Сережа будет все время думать о ней, о принцессе Птице, спасать ее из рук разбойников, мчаться с ней в карете по волшебному лесу, танцевать на королевском балу…

Ночью, когда он уже крепко спал, мама взяла брючки и свитер, лежащие на стуле, – хотела повесить в шкаф и нащупала в кармане подтаявший кусочек шоколада. Укоризненно покачав головой, она отнесла его в мусорное ведро, а брюки принялась застирывать.

Новый день принес новые чудеса. С самого утра дома наряжали елку, и какое это было счастье! Вначале мохнатое, душистое чудо долго оттаивало в прихожей, потом отец установил елку на грубо сколоченной крестовине, а дальше уж явилось самое главное – с антресолей достали две коробки – и одна из них была круглая, словно из-под торта («мамина шляпная картонка» – называла ее Римма). Из них явились настоящие драгоценности, забытые за год шары, звезды, хрупкие фигурки – снеговичок, зайчик, старик Хоттабыч. Нашлись какие-то белесые бусы с подвешенной к ним фигуркой совы – на фоне сияющих украшений они выглядели совсем некрасивыми.

– Ах, а это как здесь оказалось? – удивилась Римма. – Смотри, Сережик, это сестра милосердия, а где-то есть и казачок ей в пару. Очень старые. А вот настоящий чайничек с крошечной ручкой и тончайшим носиком, а вот снегирь, ручной работы, с алой грудкой… Мой отец особенно этого снегиря любил и говорил, взяв его в руки:

– Да, всю жизнь я коллекционировала елочные игрушки, – продолжила она задумчиво. – Это так странно и так прекрасно – коллекционировать хрупкость… А до нее – ее мать их собирала. Посмотри-ка, Анечка, эти картонажи твоя прапрабабушка покупала, в известном магазине Мюра и Мерелиза, папа мне рассказывал. А еще она и сама делала игрушки – вот этого херувима…

Херувим был толст и походил на соседского персидского кота. Сереже больше нравилась раззолоченная китайская пагода из тонкого стекла. И ночь напролет потом снилось ему, что красивая девочка, имени которой он не догадался узнать, живет в этом золотом дворце.

О том, что ему придется ходить в школу каждый день, исключая воскресенье, Сережа и раньше знал, но не мог себе представить, что это будет отнимать так много сил и времени. А ведь еще были домашние задания! Математические задачки, которые учительница так бойко решала, стуча мелком по доске, дома казались непреодолимыми, навевали дремоту и вязли на зубах, точно мармелад. Буквы же прописей уплывали куда-то за пределы тетрадного листа, не слушаясь мальчика. У Сережи совершенно не оставалось времени на игры – на те странные, только ему понятные и зримые игры, которые взрослые люди скорей назвали бы мечтами… И это было больно, но не больней, чем расставание с Галечкой.

Сколько было слез, когда он узнал, что Галина больше не будет появляться в их доме! Не сдержавшись, он заплакал при всех. Глядя на него, прослезилась и няня:

– Милый мой, ну что ты так расстроился! Ну не надо, не надо… Ты будешь ко мне в гости приходить, а я – к тебе. Договорились?

Но из этого уговора ничего не вышло. У Сережи больше не было времени для того волшебного мира, который так занимал его душу до школы. Утром – уроки, потом еще нужно делать домашние задания, а тут его еще стали учить музыке…

Огромный полированный ящик, давно дремавший в бабушкиной комнате, открыли, и он показал Сереже свои черно-белые зубы. Гаммы звучали робко и неуверенно, и это тоже служило поводом для огорчения. Сережа охотно согласился учиться музыке, потому что хотел играть, как мама – волшебные пьески, яркие и звонкие песенки. А оказывается, для этого надо долго учиться, долбить гаммы до головной боли, выворачивать пальцы…

– Стерпится-слюбится, – блистала почерпнутой у Даля народной мудростью Римма.

И действительно, кое-как слюбилось. Музыка давалась Сереже легко, сказались врожденные способности. Да и в школе дела пошли на лад. Нет, он так и не нашел приятелей среди одноклассников, зато открыл для себя новую, жгучую радость – быть лучше всех, быть первым в учебе, чтобы учительница вызывала его и говорила:

– А вот теперь Сережа Акатов покажет нам, как решается эта задача!

Он был первым, он был вне конкуренции на всех уроках… Кроме уроков физкультуры. Как же мама возмущалась, вернувшись с родительского собрания, где учительница зачитала нормативы:

– Нет, что это за варварские процедуры? – выйдя на середину комнаты, воскликнула она. – Вадим, ты только подумай: он должен пробежать один километр за пять с половиной минут! Кинуть мяч на двадцать семь метров!

– Не вижу ничего сверхъестественного, – промямлил отец, из-за газетного листа оглядывая хрупкую фигурку сына. – Мальчишки вообще быстро бегают и… М-м… Далеко кидают мячики.