– Дочка, если что – ты только свистни! И адрес сразу сообщи – деньжат буду лично посылать каждый месяц.

– Ладушка! Может, оставишь нам Димку? – всхлипнула Изольда Алексеевна.

– Мам, ну а какой смысл?! Я же еду, чтобы Сережа понял, что у него семья!

В маленьком городке вблизи границы с Финляндией жизнь протекала тихо и скучно. Из окна гостиницы, в которой на первое время поселились Лада с Димкой, было видно танк на огромном камне – говорили, что его притащил ледник. Не танк, конечно, а камень! Танк, наверное, притащили солдаты, которые проходили службу в этом военном городке. А в двух шагах от гостиницы, на главной площади города, возвышался Ленин на постаменте. Вождь почему-то был выкрашен голубой краской…

Больше никаких достопримечательностей в городе не было. Три коротких автобусных маршрута прошивали городок насквозь, и околесить его вдоль и поперек на шипящем и пыхтящем «Икарусе» можно было за полчаса.

До воинской части, в которой служил солдат Долинин, – десять минут неспешной прогулки от гостиницы. Это если не метет метель и без коляски, которая вязнет в сугробах! У местных жительниц коляски были особенные: умелые мужики крепили зимой на колеса полозья от санок. А у Лады была коляска как коляска! По ленинградским, чисто выметенным от снега тротуарам она и зимой легко проезжала на колесах, но не по заполярным сугробам! У Лады сил не хватало выдергивать коляску из снега. И на руках носить наряженного в сто одежек, как кочан капусты, Димку тоже сил не было. Спасибо одной из сотрудниц гостиницы, которая презентовала Ладе удобные санки. Это были самодельные финские сани с высокой ручкой, с длинными полозьями, которые не проваливались в снег.

Вместо сиденья на полозьях была укреплена большая плетеная корзина. Лада стелила в корзину распахнутое одеяло, усаживала на него Димку и укутывала со всех сторон, так что дышать он мог лишь в маленькую дырочку. По-другому никак! Но даже это не спасало от пронизывающего ветра: Димка нахватался его и уже через две недели стал сильно кашлять.

Как Лада и ожидала, стоило ей приехать, как Сергей забыл про то, что у него «завелась» любовь на стороне. Да и что там могло быть серьезного? Девочка, с которой Долинин закрутил увольнительный роман, наивно полагала, что жених из Ленинграда, отслужив срочную, возьмет ее с собой в город мечты, и будет она жить в старинном доме где-нибудь на Фонтанке или на Мойке, а то и на самом Невском проспекте. И в эти ее радужные мечты никак не вписывалась жена солдата Долинина, которая вдруг приехала с ребенком, поселилась в гостинице и, как удалось узнать девочке через десятые руки, собиралась жить тут до тех пор, пока ее муж не станет дембелем.

Роман этот скороспелый быстро рассосался, а у Лады и Сергея чувства вновь вспыхнули, и пороху в этот костер добавляло то, что они виделись не каждый день, а только тогда, когда Долинина отпускали в увольнение. Можно было видеться чаще, но Димка разболелся не на шутку, и Лада не рисковала выходить с ним на улицу. Она лечила малыша разными народными средствами, но лучше ему не становилось. Наоборот, Димка таял на глазах. Бледненький, с нездоровым румянцем на лице, он кашлял без остановки и задыхался в кашле.

Сергея не было в части – его отправили в командировку еще дальше на Север, и Лада даже посоветоваться с ним не могла. Наконец в одну из ночей она не выдержала и вызвала скорую помощь. Врач, прибывший по вызову, отругал ее и велел срочно собираться в больницу.

Лада думала, что ее госпитализируют вместе с ребенком, но в больнице не было мест, и вообще порядок был такой, что ее из приемного покоя отправили домой.

Лада впервые за этот первый год своего материнства расставалась с Димкой. Его буквально оторвали от нее чужие равнодушные руки и унесли в палату. Ладе даже не разрешили посмотреть, с кем он будет там, в этой палате, находиться.

– Иди-иди отсюда, милая! – погнала ее санитарка в тесном белом халате, гремя ведром и воняя хлоркой. – Тута нельзя! Карантин у нас!

Она оттеснила Ладу своим бюстом за дверь и закрыла ее на щеколду. Дверь была высокой, до потолка, с мелкой расстекловкой. Стекла в шахматном порядке закрашены белой и синей краской. А одно стекло было кем-то выдавлено, и сквозь эту пустоту Лада слышала, как Димка заливался, захлебывался рыданиями. Чтобы не слышать их, она закрыла уши ладонями, но это не спасало: звуки проникали через эту ненадежную преграду и падали в самое сердце.

Лада выскочила из приемного покоя, и если бы не узел из огромного ватного одеяла у нее в руках, то порыв ветра, от которого с треском захлопнулась входная дверь, унес бы ее в темноту. Как милую няню Мэри Поппинс унес ветер перемен…

Лада не помнила, как добралась до гостиницы, как, размазывая слезы по щекам, пила чай, которым угостила ее хлебосольная горничная. И только выложив ей всю свою боль и печаль, она стала приходить в себя.

– Я не представляю, как он там без меня!!! Кто его спать уложит?! Как его накормят?! Да еще и уколы начнут делать!!! При воспалении легких ведь делают уколы, да? А я слышала, что таким маленьким уколы делают в вену, которая на голове!!!

Лада ждала от горничной ответов на свои вопросы, но та только успокаивала ее. Она и сама не знала, правда ли, что малышам делают уколы в голову, или это Лада все придумала.

– Ты не плачь! Ну, ежели без больницы никак, то что тут поделаешь? Сейчас поспи, а завтра на беседу с врачом сходишь и все узнаешь. И про уколы, и про другое лечение.

…Всю ночь она не спала, ворочалась и думала о том, как там он, ее маленький Димка, с которым они никогда не расставались. «Он же не понимает, что так нужно! Он же думает, что я бросила его!» – пережевывала Лада одно и то же и плакала в подушку от грустных мыслей.

Ей вспомнилось, как несколько лет назад ее старая бабушка подвинулась рассудком. Она перестала узнавать домочадцев и несла какую-то ахинею про то, что у нее есть свой дом, и «ради бога, отведите меня туда». Она говорила по-деревенски – «домичек». И где она такое слово выкопала?! Лада, ее мама и тетя Лиза, мамина сестра, которая жила вместе с ними, в один голос убеждали бабушку, что никакого «домичка» у нее нет и никогда не было. А она в ужасе смотрела на них и спрашивала: «Вы-то кто тут такие? Я ведь вас никого не знаю!!!»

Сначала это всех забавляло. Все думали, что это какая-то бабусина придурь. А когда стало понятно, что она действительно потерялась во времени и в пространстве, всем стало страшно. Лада и по прошествии времени часто думала о том, что тогда с бабушкой было, как жила она до конца своих дней в полной темноте, не понимая, с кем и где находится. «Боже мой, это ведь страшно: проснуться в один из дней своей жизни и никого не узнать, и мучиться от этой неизвестности, и бояться людей, которые рядом!» – думала она, жалея бабушку.

А сейчас вот Димка как бабушка. Только ему еще хуже, потому что он еще и болеет. И помочь ему Лада ничем не могла. Ну, поговорит она завтра с врачом, и что?

Она забылась под утро беспокойным сном, проспала часа два – не больше. Встала, умылась и стала ждать трех часов – именно на это время была назначена беседа с лечащим доктором.

Время тянулось страшно медленно, как резина. В этом городе у Лады никого не было. Нет, был муж, самый близкий человек, Сережа, но он в этот момент находился далеко и даже не знал, как ей плохо без него. Телевизор в углу показывал «метель». «Метель» была по всем каналам, какой ни возьми. На одном сквозь «метель» пела Алла Пугачева, на другом телевизионным «снегом» заносило героев «Белого солнца пустыни». И не верилось, что есть где-то концертный зал, в котором поет любимая всем народом певица, и что пустыня с жарким солнцем есть у синего моря – тоже не верилось. Здесь была зона неуверенного приема телевизионного сигнала, и по всем каналам хорошо было видно лишь «снег» да «метель».

И за окном в густой синеве полярной ночи то закручивала поземку пурга, то завывала метель. Окно было до половины занесено снегом, и снеговое одеяло спасало от ветра, который ломился в стекла. Снежинки проникали в малые щелочки на самом верху, которые горничная забыла заклеить. Если в такую погоду стоять у окна, то можно почувствовать, как сверху сыплется мелкая холодная пыль.