- Вы знали родителя господина Тулузова? - спросил его частный пристав.
- Знал! - нетвердо выговорил поручик. - У нас в бригаде был тоже Тулузов...
- Это к делу нейдет! - остановил его частный пристав.
- Пожалуй, что и нейдет!.. Позвольте мне сесть: у меня ноги болят!..
- Сделайте милость! - разрешил ему пристав.
Савелий Власьев поспешил пододвинуть поручику стул, на который тот и опустился.
- Я раненый... и ниоткуда никакого вспомоществования не имею... бормотал, пожимая плечами, поручик.
- Но подтверждаете ли вы, что знали отца господина Тулузова? - повторил ему пристав.
- Утверждаю! - воскликнул громко, как бы воспрянув на мгновение, поручик.
- Тогда подпишитесь вот к этой бумаге! - сказал ему ласковым голосом пристав.
Поручик встал на ноги и долго-долго смотрел на бумагу, но вряд ли что-нибудь прочел в ней, и затем кривым почерком подмахнул: такой-то.
- Могу я теперь уйти? - спросил он.
- Можете, - разрешил ему частный.
Поручик пошел шатающейся походкой, бормоча:
- За неволю пьешь, когда никакого нет состояния, а я раненый, - служить не могу...
Тулузов за приведение такого пьяного свидетеля бросил сердитый взгляд на Савелия Власьева и обратился потом к частному приставу, показывая глазами на ушедшего поручика:
- А ведь часто бывал в доме моего покойного отца... Я его очень хорошо помню, был весьма приличный молодой человек.
- Что делать? Жизнь! - отвечал на это философским тоном частный и стал спрашивать старичка-чиновника:
- Знали вы родителя господина Тулузова?
- Знал! - отвечал плаксивым тоном старичок.
- А самого господина Тулузова, который сидит вот здесь, вы видали в доме его отца?
- Видал, батюшка!.. Вот уж я одной ногой в могиле стою, а не потаю: видал!
Тулузов при этом поспешно сказал приставу:
- Это показание вы запишите в подлинных выражениях господина Пупкина!
- Без сомнения! - подхватил тот и, повернувшись затем к старичку-чиновнику, проговорил: - Подпишитесь!
Старичок не стал даже и читать отобранного от него показания, но зато очень четким старческим почерком начертал: "Провинциальный секретарь и кавалер Антон Пупкин".
Чиновник, опытный в даче свидетельских показаний, сделал, как и следовало ожидать, более точное и подробное показание, чем его предшественники. Он утвердительно говорил, что очень хорошо знал самого господина Тулузова и его родителей, бывая в том городе, где они проживали, и что потом встречался с господином Тулузовым неоднократно в Москве, как с своим старым и добрым знакомым. Желтоватое лицо Савелия Власьева при этом блистало удовольствием. Чело Тулузова также сделалось менее пасмурно. И когда, после такого допроса, все призванные к делу лица, со включением Савелия, ушли из камеры, то пристав и Тулузов смотрели друг на друга как бы с некоторою нежностью.
- А вот вам и еще пакетик! - проговорил Василий Иваныч, подавая частному довольно туго наполненный пакет.
- Это очень приятно! - ответил тот, на ощупь узнав, сколько таилось в пакете.
Совершив это, Тулузов спросил уже снова с насупленным несколько лицом:
- А Управа благочиния этими показаниями удовлетворится?
- Полагаю, что не придерется! - отвечал с не совсем полною уверенностью частный пристав. - Но для большей безопасности похлопочите лучше и там!
- У самого председателя? - сказал Тулузов.
- Нет-с! Тот, знаете, человек военный, мало в дела входит... Надобно задобрить советника, в отделение которого поступят ваши бумаги.
- А тот какого сорта человек? - спросил Тулузов.
- Тот родом французишка какой-то!.. Сначала был учителем, а теперь вот на эту должность пробрался... Больше всего покушать любит на чужой счет!.. Вы позовите его в Московский и угостите обедцем, он навек вашим другом станет и хоть каждый день будет ходить к вам обедать.
- О, черт бы его драл!.. Но все-таки благодарю вас за совет, - произнес Тулузов и при этом пожал руку частному приставу.
В описываемое мною время Московский трактир после трех часов пополудни решительно представлял как бы продолжение заседаний ближайших присутственных мест. За отдельными столиками обыкновенно сидели, кушали и пили разные, до шестого класса включительно, служебные лица вместе с своими просителями, кои угощали их обильно и радушно. Однажды за таковым столиком Тулузов чествовал нужного ему члена Управы. Член этот действительно был родом французик, значительно пожилой, но при этом вертлявый, в завитом парике, слегка набеленный, подрумяненный, с большим ртом, с визгливым голосом и с какой-то несносной для всех энергией, по милости которой, а также и манерами своими, он весьма напоминал скорпиона, потому что, когда к кому пристанет, так тот от него не скоро отцепится. Тулузов прежде всего старался его накормить всевозможными яствами и накатить вином. На все это член управы шел довольно податливо. К концу обеда Василий Иваныч нашел возможным приступить к необходимому для него объяснению.
- У вас скоро будет в рассмотрении мое дело, - сказал он.
- Знаю-с, - взвизгнул член Управы.
- И как же вы на него взглянете? - спросил, напротив, почти октавой Тулузов.
- Этого я не знаю-с, ибо самого дела не помню!
- Дело, в сущности, пустячное!.. Я, по моим отношениям к генерал-губернатору, мог бы совершенно затушить его...
Тут уж член Управы обиделся.
- Нет-с, у нас генерал-губернатор не такой, чтобы тушить дела... Вы сильно ошибаетесь! - завизжал он.
- Да я и сам не хочу тушить, а желаю, напротив, чтобы оно всплыло совершенно, - возразил Тулузов.
- И всплывет-с, не беспокойтесь! Кроме того-с, в общественных местах не должно говорить о делах, а вот лучше, - визжал член, проворно хватая со стоявшей на столе вазы фрукты и конфеты и рассовывая их по своим карманам, лучше теперь прокатимся и заедем к одной моей знакомой даме на Сретенке и у ней переговорим обо всем.
- С великим удовольствием! - отозвался на первых порах в самом деле с удовольствием Тулузов, и затем оба они, взяв лихача-извозчика, полетели на Сретенку.
Тулузов потом возвратился домой в два часа ночи и заметно был в сильно гневном состоянии. Он тотчас же велел позвать к себе Савелия Власьева. Тот оказался дома и явился к барину.
- Сколько тебе стоили эти дурацкие свидетели? - спросил Тулузов.
- У меня счет написан-с! - отвечал Савелий Власьев и подал довольно длинное исчисление, просмотрев которое Тулузов еще более нахмурился.
- Порядочно израсходовал! - произнес он.
- Меньше никто не брал-с! - отвечал твердым голосом Савелий Власьев.
- Но всего важнее то, что они все болтали какой-то вздор, вовсе не то, что я тебе говорил.
- Разве можно было вдолбить этим дуракам?
- Да тебе бы следовало приискать мне не глупых, а умных. Теперь, пожалуй, затормозят в Управе. Я сегодня целый день провел с одним тамошним гусем. Это такая каналья, каких мир еще не производил.
- Что ж он, очень много заломил?
- И много и нахально! - продолжал Тулузов. - Мало, что сам сорвал, да еще привез меня к каким-то девицам; начал танцевать с ними; меня тоже, скотина, заставлял это делать, требуя, чтобы я угощал их и деньгами награждал...
- Ужасно нынче эти чиновники безобразничают, - заметил Савелий Власьев.
- Но я это им все припомню, только бы кончилось мое дело!.. Я расскажу об них все генерал-губернатору... Он мне поверит...
- Еще бы вам-то не поверить? Славу богу, благодетель всей Москвы! подхватил Савелий.
- А не знаешь ли ты, барыня дома?
- Никак нет-с!
- Где ж она?
- Кучер говорил, что ему приказано карету заложить в театр-с!
- Какой теперь театр?.. В два часа ночи...
Савелий Власьев молчал. Василий Иваныч тоже некоторое время как бы нечто соображал и затем продолжал:
- Ты хоть и плохо, но все-таки исполнил мое поручение; можешь взять из откупной выручки тысячу рублей себе в награду. Вместе с тем я даю тебе другое, столь же важное для меня поручение. Расспроси ты кучера Екатерины Петровны, куда именно и в какие места он ездит по ночам с нею?
