– Зак порвал с Амандой, – наконец произнесла она.

– Угу, – отозвался Майлс.

Она посмотрела на мужа. Как такое могло быть, что при любой драме, происходящей в этом доме, он всегда сохранял внешнее спокойствие? Майлс обвинял ее в том, что она не мама, а вертолет: сплошной шум и суета, никогда не выпускает своих детишек из поля зрения, но если это так, тогда он спутник, вращающийся по такой далекой орбите, что ему нужен мощный телескоп, чтобы увидеть, что творится в собственном доме. Видимо, этому его тоже обучали в медицинском колледже. Майлс прекрасно усвоил, как справляться с собственными эмоциями.

– И это все, что ты можешь сказать?

– Вообще-то я мог сказать и еще меньше. Обычное дело.

– Я слышала от Молли – ей говорил Брайсон, – что Зак вел себя очень странно после тренировки. Мне кажется, он не так спокойно переживает разрыв с Амандой, как кажется со стороны. Ты бы с ним поговорил.

– Я взрослый мужчина, он подросток. Разговорами тут не поможешь. – Майлс улыбнулся жене. – Вперед, действуй.

– Ты о чем?

– Тебе же до смерти хочется расспросить его о том, что происходит. Ты ничего не можешь с собой поделать, поэтому – вперед! Выслушай сына и поверь ему, когда он скажет, что Аманда тут ни при чем. Ему семнадцать. Я в его годы…

– Твое буйное прошлое не служит утешением. – Она чмокнула мужа в щеку и перелезла через него, чтобы выбраться из кровати. – Я скоро.

– Поверь, я знаю.

Джуд, улыбаясь, вышла из спальни.

На втором этаже повсюду горел свет. Как обычно, ни один из ее разумных детей не освоил невероятно сложную координацию руки и глаза, необходимую, чтобы щелкнуть выключателем. Она остановилась у дверей Мии, прислушалась. Оказалось, что дочь разговаривает по телефону. Либо с Лекси, либо с Тайлером.

Джуд прошла дальше, к комнате Зака. У закрытых дверей она помедлила, решив, что не станет забрасывать его вопросами или советами. На этот раз она будет просто слушать.

На стук ответа не последовало. Тогда она снова постучала, объявила вслух о том, что входит, и распахнула дверь.

Сын сидел за черным пультом, ощущая себя пилотом самолета-истребителя, кем на экране он и был.

– Привет, – сказала Джуд, входя в комнату. – Чем занимаешься?

– Пытаюсь пройти этот уровень.

Она опустилась рядом с ним на черный потертый ковер. Когда-то эту комнату отделывал профессионал, но потом, спустя годы, весь дизайн поменялся благодаря Заку. Дорогие обои шоколадного цвета спрятались под киноафишами. Книжные полки превратились в археологические витрины его детства: кладбище мультяшных героев, гора пластиковых динозавров, стопки кассет с видеоиграми, зачитанный до дыр «Капитан Подштанник»[5] и пять книг о Гарри Поттере.

Ей хотелось спросить: «Мы можем поговорить?», но, когда обращаешься к мальчишке-подростку (да и к любому мужчине), это все равно что предложить: «Позволь, я прогоню твой сплин».

– Давай угадаю, – сказал Зак. – Ты думаешь, я подсел на наркотики? Или распыляю граффити? Может, тебя волнует, что я девчонка, заключенная в мужское тело?

Джуд невольно улыбнулась.

– Как меня здесь неверно понимают.

– А ты всегда тревожишься из-за всякого дерьма. То есть, прости, из-за ерунды.

– Хочешь поговорить об Аманде? Или о том, что ты чувствуешь? Мне пару раз в жизни разбивали сердце. А Кит Коркоран из выпускного класса чуть меня не доконал.

Зак отложил пульт и посмотрел на мать.

– А как ты поняла, что полюбила папу?

Вопрос ее приятно удивил. Обычно подобную фразу из сына нельзя было вытянуть и клещами. Но, видимо, он растет или действительно переживает из-за Аманды.

Она могла бы многое рассказать, поделиться воспоминаниями. Если бы этот разговор состоялся с Мией, она бы так и сделала. Но сейчас перед ней сидел Зак. Ей не хотелось разрушить эту минуту, пустившись в длинные рассуждения.

– В первый раз как увидела, так и поняла. Знаю, звучит безумно, но это правда. Когда он сказал, что любит меня, я ему поверила, впервые поверила кому-то после смерти своего отца. До того как в моей жизни появились Майлс и вы, мои дети, меня все время тревожило, что я стану такой же, как моя мама. Наверное, твой отец дал мне понять, каково это, любить, а когда он впервые меня поцеловал, я расплакалась. Тогда я не поняла, почему, зато знаю теперь. Это была любовь, и она испугала меня до полусмерти. В ту секунду я поняла, что больше никогда не буду прежней. – Она улыбнулась сыну, который в кои-то веки ловил каждое ее слово. – Однажды ты встретишь ту самую девушку, Зак. Только ты уже будешь взрослый, как и она, и когда ты ее поцелуешь, ты сразу поймешь, что вы с ней пара.

– И она расплачется.

– Если тебе повезет, то расплачется.

За следующие две недели Лекси научилась хранить секреты. Рядом с Заком ее захлестывала любовь, накрывала волной, такой мощной, что она уже не понимала, где земля, а где небо. Позже, когда она оказывалась с Мией, ее точно так же мучило чувство вины. Миа догадывалась, что с Заком не все ладно, но ей так и не пришло в голову поискать ответ у Лекси.

Самое худшее, что это мешало их доверию. Лекси не раз хотелось в отчаянии выложить всю правду, получить отпущение грехов, но она молчала, так и не открыла сердце лучшей подруге. А все почему?

Из-за любви. Она ни в чем не могла отказать Заку, а он не был готов рассказать сестре о них. Лекси сама толком не понимала, почему; она просто знала, что Зак боялся признаться Мии, а если Зак боялся, то Лекси тем более.

Каждый вечер он забирал Лекси после работы и увозил на «их» пляж. Там они лежали на синем клетчатом одеяле и разговаривали. Лекси рассказала ему о своем детстве, про свою жизнь с матерью, которая все время забывала о ней и бросала где придется. Зак внимательно слушал ее, держа за руку, а потом сказал, что она самая сильная из всех, кого он знает. Он поделился с ней мечтами о медицинском коллед же, рассказал о своих надеждах на успех, о неизвестности и сомнениях, которые иногда лишали его смелости.

Звезды над головой стали их собственной Вселенной. Зак показывал ей созвездия, рассказывал их историю, сказки с богами и чудовищами, любовью и трагедиями. Его голос в холодной тьме превратился для нее в родное пристанище, которого у нее никогда не было; в его объятиях она обрела покой. Она узнала Зака с той стороны, о которой даже не подозревала. Он чувствовал многое так глубоко, что порою сам боялся собственных эмоций, и тревожился, боясь разочаровать родителей. Эта его удивительная неуверенность в себе лишь усиливала ее любовь.

В этот вечер они лежали рядом, глядя на бездонное темное небо. Зак обнял Лекси и, приподнявшись, накрыл ее своим телом. Лекси страстно его поцеловала, вложив в этот поцелуй частичку своего сердца, словно могла каким-то образом соединить их души одной силой своей любви. Рука Зака скользнула под ее рубашку, вверх по голой спине, и она ему это позволила. Лекси забывала обо всем, когда он так до нее дотрагивался.

Зак расстегнул ее лифчик. Мягкие чашечки легко сползли, и он уже ласкал ее грудь.

Она отстранилась, выскользнула из-под него и, тяжело дыша, легла рядом, чувствуя, как ей не хватает его прикосновений.

– Лекс! Я сделал что-то не так?

Она застегнула лифчик и повернулась к нему лицом. В лунном свете он был так красив, что у нее перехватило дыхание. Но ее мать нередко отдавала свое тело, чему Лекси бывала свидетелем, и теперь она не могла поступать так же беспечно. Она села и склонила голову. Вот, значит, что делает любовь с человеком – выкручивает его, опустошает, ничего не оставляя, кроме всепоглощающего желания.

– Что ты со мной делаешь, Зак?

– Ты о чем?

Лекси постаралась успокоиться. Если она чему и научилась у матери, так это тому, что в темноте ничего хорошего не растет.

– Я не хочу быть твоим секретом, Зак. Если ты меня стыдишься…

– Стыжусь? Ты так обо мне думаешь?