Эртелю удалось достичь в «Гардениных» значительной широты в об рисовке действительности. Он взял на себя большую ответственность — изобразить сложный и очень противоречивый период русской истории, для которого классическая формула Л. Толстого «все… переворотилось и только укладывается» была, по словам В. И. Ленина, самой «меткой характеристикой».[540] Это было время 70–х — начала 80–х годов, когда народничество, достигнув своего наивысшего подъема и исчерпав себя, стало клониться к упадку, а правительство переходило к политике контрреформ.
В романе показаны Петербург и провинция — столь любимая Эртелем Воронежская губерния, «степь», выведено большое количество людей самых разнообразных характеров, положения, образа мыслей. Это дало возможность А. Фадееву сказать, что Эртелю удалось изобразить «всю пореформенную Россию в разрезе».[541] «Мне хотелось, — писал Эртель о сущности «Гардениных», — изобразить в романе тот период общественного сознания, когда перерождаются понятия, видоизменяются верования- когда новые формы общественности могущественно двигают рост критического отношения к жизни, когда пускает ростки иное мировоззрение, почти противоположное первоначальному».[542]
На первых страницах романа, где речь идет о начале 70–х годов, отношения между помещиками Гардениными и их «людьми» столь же патриархальны, как и при крепостном праве. Та же «старина — матушка», фактически та же барщина, та же власть «приверженных разночинцев», верных барских слуг — управителя и конюшего. В. И. Ленин писал, что в этот период «усиленного роста капитализма снизу и насаждения его сверху» «следы крепостного права, прямые переживания его насквозь проникали собой всю хозяйственную (особенно деревенскую) и всю политическую жизнь страны».[543] Но в самых различных слоях общества все больше нарастал стихийный протест. Тяготится привычной жизнью, страдает, но не находит выхода наследница Гардениных — Элиз; она зачитывается Достоевским, пытается спасти падшую женщину, не зная, что делать, чтобы «всех спасти и за всех умереть». Нарушает древние традиции, отказывается от почетной должности коновала сын конюшего Ефрем; он уезжает в Петербург в Военно — медицинскую академию, ночи напролет спорит в студенческих кружках о кризисе, банкротстве государственности, долге народа, капитализме, пауперизме. Нарушается привычный, установившийся уклад жизни, совершается то, что дворецкий Климон характеризует словами: «Ну, времечко наступило!». Каждый по- своему пытается найти смысл жизни. Сын управителя Николай Рахман- ный ищет его в книжках («возмечтал нечто совсем неподходящее о могуществе типографской краски»). Начинают восставать против власти семьи молодые крестьяне. Носителями нового в среде народа являются, по мнению Эртеля, правдоискатели, мужики — сектанты. «Весь замысел романа в том и состоит, — писал Эртель, — чтобы показать подводное течение новых мыслей и новых понятий, воспрянувших и забродивших в нашей глуши после великой реформы (разумею освобождение крестьян), мыслей и понятий хороших и дурных. Замысел романа — как эти новые, и хорошие и дурные, мысли возрастали и брали соки из старой дореформенной, униженной и развращенной крепостничеством почвы, и из почвы, и под ярмом рабства до великой степени сохранившей чистоту и целостность».[544]
Эртель шаг за шагом прослеживает «в отношениях и судьбах людей процесс ухода старых времен». В конце романа уже нет прежних гарденинских оплотов, своего рода трех китов, на которых держалась усадьба. Превращается в «чудака», гордящегося своим сыном, которого раньше стыдился, грозный управитель Мартин Лукьяныч. Кончает самоубийством конюший Капитон, всю жизнь отдавший верному служению господам и в конце концов отвергнутый ими. Ищет в монастыре спасения от сомнений в «правильности жизни» экономка Фелицата Никаноровна. Это же происходит и в крестьянской среде — распадается семья крепкого хозяйственного мужика Веденея. Новый управляющий Гардининых Переверзев организует хозяйство на капиталистических основах. Изменяется я патриархальная жизнь деревни: кабацкий флаг развевается над каменной избой кулака — мироеда Максима Шашлова, прибыльное «ремесло» содержательницы публичного дома возносит над односельчанами солдатку Василису. Обнищавшая деревня пытается найти выход в переселении —
«хочет идти на новые места».
Ценность историзма «Гардениных», как и написанного позднее романа «Смена», заключалась в том, что, правильно оценивая ход исторического развития, Эртель считал капитализм, при всех теневых сторонах его, прогрессивным явлением. Движение вперед совершается, но содержание его Эртель видел не в социальной борьбе, борьбе классов, а в идейной борьбе между хорошими и дурными людьми вообще. Носителями же прогресса для Эртеля являются главным образом люди двух типов — сектанты из народа и интеллигенты, поставившие своей задачей «деятельность на благо общества».[545]
«Вот эти‑то „типы“ развития, — писал автор, — мне хотелось выразить с возможною полнотою в двух фигурах романа: в столяре Иване Федотыче и Николае Рахманном. Мне хотелось показать, что во взаимодействии этих типов развития — залог наибольшей прочности, наибольшего успеха всяких преуспеяний правды (или сказать по — газетному — прогресса). Вот „красная нить романа“».[546] Но Эртель сам чувствовал, что эта «красная нить» представляет собой «едва мигающий свет огня изнутри», а роман включает в себя огромное количество материала о судьбе классов в эту переломную эпоху, о судьбах людей различных поколений. Роман был буквально перенасыщен, перегружен материалами и наблюдениями по истории, этнографии, коннозаводству и т. д., которые чрезвычайно интересны даже сами по себе. Но «умение писать — это умение сокращать». Все это нужно было творчески переработать, лишнее устранить, а у Эртеля «не налегла рука совершить такое кровопролитие».[547]
В результате не получилось романа, стройного по планировке, четкого по композиции; главное в нем не отделено от второстепенного. Одна из интереснейших линий романа, линия Элиз Гардениной и Ефрема — народников, посвятивших себя революционной работе, не получила своего развития; недостаточно прояснены и образы сектантов, искателей социальной правды, — Ивана Федотыча и Арефия. Правда, тут сыграла свою роль и «печальная тень цензуры», которая повлияла на многое, сделав роман невразумительным. Но существовали, видимо, и внутренние причины, кроющиеся в самом авторе, в его творческой индивидуальности. Композиция произведения вообще была наиболее уязвимым местом Эртеля — художника. Роману «Гарденины» в целом свойствен этот же недостаток.
Тип интеллигента, воплощенный в образе Николая Рахманного, включал в себя много автобиографических черт. Его жизненный путь в основном конструирует сюжет, через него или его глазами показана большая часть событий в романе. Это был «не — герой», вернее — «герой безгеройного времени», в котором отразились черты интеллигенции, не связанной с революционным народничеством, «культурнической» и одновременно демократической по убеждениям. Ленин говорил о типе такого общественного деятеля: «Такие культурники есть во всех слоях русского общества, и везде они… ограничиваются маленьким кругом профессиональных интересов, улучшением данных отраслей народного хозяйства или государственного и местного управления, везде они боязливо сторонятся „политики“, не различая… „политиков“ различных направлений и называя политикой все и вся, относящееся до… формы правления. Слой культурников всегда являлся… широким основанием нашего либерализма».[548]
