Писатели охотно откликнулись на приглашение министерства участвовать в экспедиции. А. Н. Островский, М. Л. Михайлов, А. А. Поте- хин, С. В. Максимов и другие собрали обширный материал, имеющий огромное значение для статистики, географии, истории, этнографии, филологии и других наук. Однако устроители экспедиции были весьма озабочены тем широким научным и общественным размахом, который приобрело организованное ими мероприятие. Работа экспедиции была поспешно свернута. Участникам экспедиции было указано, что их задача лишь дать сведения, непосредственно относящиеся к судоходству и рыбному промыслу. Опубликованию других материалов, собранных писателями и представлявших огромный научный интерес, чинились всевозможные препятствия.
Развитие этнографии шло не в том русле, которое было бы желательно для правительства, но остановить его было невозможно. В 60–х годах были изданы многочисленные исторрщеские, этнографические и фольклорные материалы.!
Появились и художественные произведения, в которых силен был этнографический элемент. Уже в 40–х годах проникший в произведения очеркового рода, он в 60–е годы стал ощутим не только в очерках и рассказах, но и в повестях и даже романах.
Литературная критика революционной демократии выступала против консервативных идей в этнографии, против отрыва фольклористики от передовых социальных идей, выражающих стремление к подлинному улучшению жизни народа. Демократическая беллетристика 60–х годов была пронизана этнографическими элементами.[419] Этнографическая проблематика привлекала Слепцова и Левитова, которые посвятили многие страницы своих произведений характеристике общественного быта отдельных областей и районов России. Решетников назвал свою повесть «Подлиповцы» «этнографическим очерком». Этнографический элемент действительно занимал значительное место в этой повести и в социальных романах Решетникова, хотя и не составлял ядро их проблематики.
Этнограф и будущий автор исторических романов Г. П. Данилевский сделал одну из первых попыток положить в основу романа материал по этнографии края. Новороссия, жизнь ее населения, особенность нравов, социальных и бытовых условий существования обитателей этого отдаленного края России стали содержанием его романа «Беглые в Новороссии» (1862), отчасти— «Воля» (1863) и «Новые места» (1867).
Понимание предмета этнографии, обнаруженное Данилевским в его романах, во многих отношениях приближается к требованиям, выдвинутым демократической публицистикой. Писателя интересовали не столько остатки старины, осколки первобытного «мифологического» мышления в фольклоре, в обрядах и обычаях, сколько отражение в быту и сознании людей исторически сложившихся особенностей жизни областей, куда крепостное право пришло в то время, когда в остальной России оно уже находилось в состоянии кризиса.
В романах Данилевского герои выступают прежде всего как представители одной этнической группы — населения Новороссии (колонисты или «беглые», как их называет писатель). Судьба их, так же как и судьба всего края, бурное заселение и широкая разработка богатств которого начались только в XIX веке, связана с ростом противоречий крепостнического строя. Массовое бегство крестьян, разоренных и замученных помещичьим произволом, попытки обедневших и проживших родовые поместья дворян найти возможности для восстановления своего благосостояния, появление предприимчивых буржуазных дельцов, ищущих выгодного помещения капиталов, — все это способствовало быстрому заселению и экономическому развитию пустынных, но плодородных, близких к морским и речным портам земель.
В единой исторической «функции» — в общем участии в этом процессе колонизации края Данилевский усматривает единство судеб всех своих героев. Однако в романах его нашли отражение и противоречия между крестьянами и помещиками. «Бродячая Русь», как он называет беглых крестьян, ищущих «обетованных», свободных от крепостнического гнета краев, и на новых землях сталкивается со своим исконным врагом — помещиком, явившимся сюда, чтобы утвердить и здесь существующий в России повсеместно крепостнический порядок. Данилевский показывает продолжение этого векового конфликта в новых условиях.
Подобно Григоровичу рисуя крестьянство и дворянство как два враждебных лагеря, Данилевский следовал за своим предшественником в области разработки «народной темы» в романе. Тяжелые обстоятельства жизни крестьян, безвыходность положения крепостного, столкнувшегося с произволом помещика, отчаянное сопротивление кроткого по своей на туре человека этому произволу, власть природы над крестьянами и любовь хлебопашца к земле и труду — вот сюжеты и ситуации, при помощи которых Данилевский, как и Григорович, характеризует крестьян и их положение. Писатель широко использует некоторые излюбленные Григоровичем приемы. Он избирает одного — двух героев из крестьянской среды, детально рассказывает их историю, очерчивает портрет, а затем набрасывает новые портреты, рассказывает истории новых и новых лиц, по мере столкновения с ними своих героев. Таким образом, главные герои романа оказываются на всех этапах сюжетного движения окруженными лицами с родственной им судьбой.
Противопоставляя крестьян и помещиков, Данилевский, подобно Григоровичу, дает резкие сатирические характеристики крепостников. Отдельные сцены романов Данилевского напоминают «Проселочные дороги» Григоровича — произведение, в котором отразилось своеобразное, характерное для 50–х годов прочтение «Мертвых душ» Гоголя. Данилевский не менее откровенно, чем Григорович, следует за Гоголем. Повторяя некоторые, ставшие нарицательными, типы Гоголя, Данилевский каждую из подобных фигур делает средством доказательства неизбежности и закономерности падения крепостного права. Так, в романе «Воля» он рисует картину деградации и разорения старосветских помещиков и выводит образ помещицы Перебочинской — Коробочки нового времени, у которой тупость и неведение законов оборачиваются наглостью, безграничной жестокостью и самоуправством, доводящими крестьян до открытого сопротивления. Данилевский в большей мере, чем Григорович, стремится показать особенности политической обстановки изображаемой эпохи. Это и понятно. В отличие от Григоровича, рисовавшего «постоянное» состояние крепостной деревни, отчаянные и напряженные, но безуспешные поиски выхода из обычных форм жизни, Данилевский в период осуществления реформ пишет о крестьянстве, бурлящем накануне освобождения. Крестьянин в его произведениях выступает не только как страдающая сторона, как жертва помещиков, но и как самостоятельно идущий навстречу новому, внутренне оторвавшийся от опеки господ человек. Поиски лучшей жизни крестьянами, порвавшими связь с патриархальной средой, предстают в романах Данилевского как примета нового времени. Эти поиски зачастую определяют движение сюжета.
Знаменательна близость некоторых весьма важных аспектов изображения народной жизни в романах Данилевского и Решетникова. Это касается прежде всего изображения народной массы в ее движении — «бродячей Руси», а также освещения процесса капитализации России как главного обстоятельства, влияющего на жизнь крестьян. Близость Данилевского к Решетникову сказывается и в самой манере характеристики героев, неразрывно связанных со своей средой и как бы случайно выступающих на передний план в огромной толпе им подобных.
Однако Наряду с чертами, сближающими романы Данилевского с народным романом Решетникова, есть немало существенных, принципиальных различий между ними.
В идейном плане резкую грань между произведениями не только Решетникова, но даже Григоровича, с одной стороны, и романами Данилевского, с другой, кладет явно ощутимая «буржуазность» последнего. Если романы из народной жизни Григоровича были пронизаны тем демократическим гуманизмом 40–х годов, в котором сильны были еще отсветы дворянской революционности и который граничил подчас с либерализмом, если в романах Решетникова сквозь безыскусственные описания и беглые очерки быта и характеров пробивалась сильная и страстная разночиннодемократическая убежденность, то произведения Данилевского, повествующие о злодеяниях помещиков («Беглые в Новороссии»), беззакониях, царящих в стране («Новые места»), восстаниях крестьян, требующих освобождения с землей («Воля»), несмотря на эти черты правдивости и злободневности, обнаруживали ограниченность буржуазного автора, обращающегося к буржуазному читателю.
