Это верно, думал Сэм, слушая приглушенные вопли Лилли. Крастер жесток и правит своими женами и дочерьми железной рукой, однако он дал им убежище в своем доме. «Мерзлые вороны, – хмыкнул он, когда они ввалились к нему – те немногие, кто пережил метель, упырей и жестокий холод. – А стая-то меньше против той, что летела на север». Он дал им место на полу, крышу над головой, огонь, чтобы обсушиться, а его жены подавали братьям чаши с горячим вином. Он обзывает их «проклятыми воронами», однако кормит, хоть и скудно.
Мы здесь гости, напоминал себе Сэм, а Лилли – его дочь и жена. Его дом, его и порядки.
В тот первый раз, когда они приехали в Замок Крастера, Лилли пришла к нему просить о помощи, а Сэм отправил ее к Джону Сноу, накинув на нее свой черный плащ, чтобы спрятать большой живот. Рыцарям полагается защищать женщин и детей. Среди братьев рыцарей немного, но все же… Все они произносили «я щит, охраняющий царство человека», а женщина есть женщина, даже одичалая. И ей нужно помочь. Лилли боялась за своего ребенка – боялась, что он окажется мальчиком. Дочерей Крастер берет в жены, когда они подрастают, но ни мужчин, ни мальчиков в его доме нет. Лилли сказала, что сыновей он отдает богам. Сэм молился, чтобы боги по милости своей послали ей дочь.
Сверху снова донесся глухой крик.
– Так, так, – сказала женщина. – Потужься еще. Уже головку видно.
Пусть это будет девочка, взмолился про себя Сэм.
– Холодно, – прошептал Баннен. – Холодно. – Сэм, отставив миску с ложкой, накинул на умирающего еще одну шкуру и подложил полено в огонь. Лилли вскрикивала, стонала и тяжело дышала. Крастер жевал твердую черную колбасу – он объявил, что она предназначена для него самого и его жен, а не для нахлебников.
– Вечно они орут, эти бабы, – посетовал он. – У меня раз свинья восемь поросят принесла и хоть бы раз хрюкнула. – Он презрительно прищурился, глядя на Сэма. – Жиру в ней было вроде как в тебе, парень. Смертоносный, – засмеялся он.
Этого Сэм вынести уже не мог. Он встал и побрел прочь от очага, переступая через спящих, сидящих и умирающих на твердом земляном полу людей. От дыма и криков ему сделалось дурно. Раздвинув оленьи шкуры, служившие Крастеру дверью, он вышел наружу.
День, хотя и ненастный, ослепил его после темноты в доме. Снег еще держался кое-где на деревьях и окрестных, рыжих с золотом холмах, но его становилось все меньше. Вьюга отбушевала, и около Замка Крастера было не то чтобы тепло, но и не холодно. С сосулек на краю дерновой крыши капала вода. Сэм сделал глубокий вдох и огляделся.
В загоне на западной стороне Олло Косоручка и Тим Камень раздавали корм и воду оставшимся лошадям.
Другие братья обдирали и разделывали ослабевших и забитых коней. Копейщики и лучники несли стражу вдоль земляного вала, единственной защиты Крастера от опасностей внешнего мира. Из дюжины костровых ям поднимались столбы голубовато-серого дыма. Вдали, в лесу, стучали топоры – дровосеки запасали топливо, чтобы поддерживать костры всю ночь. Самое худшее время – это ночи, когда приходят тьма и холод.
За все время, проведенное у Крастера, ни мертвецы, ни Иные ни разу на них не напали. И не нападут, уверял Крастер. «Набожному человеку этой нечисти нечего бояться. Я и Мансу так сказал, когда он явился сюда разнюхивать. А он и слушать не стал, как и вы, вороны, со своими мечами и дурацкими кострами. Костры вам не помогут, когда белый холод придет. Одна надежда на богов – уладьте-ка лучше свои счеты с богами».
Лилли тоже говорила о белом холоде и рассказывала, какие жертвы приносит Крастер своим богам. Сэму тогда захотелось его убить, но он напомнил себе, что за Стеной законов нет, а Крастер – друг Дозора.
За домом раздался чей-то хриплый крик, и Сэм пошел посмотреть. Ноги скользили по талой земле – Скорбный Эдд клялся, что это Крастерово дерьмо, но почва была плотнее дерьма и норовила стащить с Сэма сапоги.
За огородом и пустым овечьим загоном с десяток братьев упражнялись в стрельбе по мишени, сделанной из сена и соломы. Стройный белокурый стюард по прозвищу Милашка Доннел только что послал стрелу в яблочко с расстояния пятидесяти ярдов и сказал:
– Ну-ка, старик, попробуй сделай лучше.
– Сейчас. – Ульмер, сутулый, седобородый, с обвисшей кожей, вышел на позицию и достал стрелу из колчана на поясе. В молодости он был разбойником из знаменитого Братства Королевского леса и уверял, что однажды прострелил руку Белому Быку из Королевской Гвардии и сорвал поцелуй у дорнийской принцессы. Он забрал у нее драгоценности и сундук с золотом, но больше всего хвастал этим поцелуем.
Гладко, как летний шелк, он наложил стрелу, прицелился и выстрелил. Его стрела вонзилась в древко Милашки Доннела.
– Ну как, парень, годится? – спросил Ульмер, отходя назад.
– Ничего, – ворчливо признал Доннел. – Это тебе ветер помог – когда я стрелял, он дул сильнее.
– Вот и взял бы его в расчет. Глаз у тебя верный и рука твердая, но этого мало, чтобы побить стрелка из Королевского леса. Сам Дик Оперенный учил меня натягивать лук, а лучшего стрелка на свете еще не бывало. Я тебе про него рассказывал или нет?
– Раз триста. – В Черном Замке все слышали рассказы Ульмера о знаменитой разбойничьей шайке, о Саймоне Тойне, Улыбчивом Рыцаре, Освине Длинношеем, Трижды Повешенном, Венде Белой Лани, Дике Оперенном, Пузатом Бене и остальных. Доннел углядел застрявшего в грязи Сэма и крикнул: – Эй, Смертоносный, иди покажи, как ты убил Иного. – Он протянул Сэму свой длинный тисовый лук.
Сэм покраснел.
– Я это сделал не стрелой, – сказал он, – а кинжалом из драконова стекла… – Он знал, что случится, если он возьмет лук. Он промахнется, стрела уйдет поверх вала в лес, и над ним посмеются.
– Ничего, – сказал Алан из Росби, тоже хороший лучник. – Мы все хотим поглядеть, как Смертоносный стреляет, правда ведь, ребята?
Сэм не мог слышать их насмешек, видеть презрение в их глазах. Он повернул назад, но правая нога увязла в грязи, и сапог сполз с нее. Сэму пришлось вытаскивать его руками под их издевательский смех. Несмотря на несколько толстых носков, он промочил ногу насквозь. «Ни на что ты не годен, – с отчаянием подумал он, обратившись наконец в бегство. – Отец был прав. Тебе ли оставаться в живых, когда столько смелых мужчин погибло?»
Гренн присматривал за костровой ямой к северу от ворот и теперь, раздевшись до пояса, колол дрова. Он весь раскраснелся, и кожа блестела от пота. При виде ковыляющего к нему Сэма он ухмыльнулся.
– Иные забрали у тебя сапог, Смертоносный?
И он туда же!
– Я завяз в грязи. Пожалуйста, не называй меня так.
– Почему? – неподдельно удивился Гренн. – Это хорошее имя, и ты честно его заслужил.
Пип всегда говорил, что Гренн туп, как колода, и поэтому Сэм терпеливо объяснил ему:
– Это все равно что назвать меня трусом, только на другой лад. – Стоя на левой ноге, Сэм натянул залепленный грязью сапог. – Они смеются надо мной, как смеются над Бедвиком, называя его великаном.
– Но он не великан, а Паул никогда не был малышом, разве что в младенческие годы. А вот ты в самом деле убил Иного, и потому это не одно и то же.
– Да я же просто испугался, вот и все!
– Не больше, чем я. Это только Пип говорит, будто я чересчур тупой, чтобы бояться. Я могу струхнуть не хуже кого другого. – Гренн бросил в огонь наколотые поленья. – Я и Джона боялся, когда мне приходилось с ним драться. Он двигался очень быстро, и мне каждый раз казалось, что он меня убьет. – Сырые дрова шипели в огне, пуская густой дым. – Просто я никому не говорил про это. Мне иногда сдается, что все только притворяются храбрыми, а настоящих храбрецов вовсе нет. Может, только так и можно стать храбрым – если притворяешься, не знаю. Пусть тебя называют Смертоносным, какая разница?
– Тебе ведь не нравилось, когда сир Аллисер называл тебя Зубром.
– Потому что он говорил, что я большой и тупой. – Гренн поскреб бороду. – А вот Пип может так меня называть, и ты тоже, и Джон. Зубр – зверь могучий и свирепый, ничего обидного тут нет, а я правда большой и еще больше стану. Разве Сэм Смертоносный не лучше, чем сир Хрюшка?
